Пашке бы остановиться и не углублять тему. Но нет! Пашку понесло. Он стал приводить конкретные факты. Это-то и привело в крайнее раздражение местную власть.
Ах, сказала ему власть, сеешь ветер? Пожнешь бурю!
И буря разразилась. Поехал в очередной раз наш Пашка в Москву, чтобы повидаться там с «корешами». Приехал. Встретили хорошо, душевно. Провезли по Москве с эскортом, под вой сирен и сверкание проблесковых маячков. Провезли и поместили в следственный изолятор, якобы, по подозрению в совершении Пашкой чего-то совсем уж нехорошего. О задержании, а затем и аресте вежливые москвичи сообщили законодательному собранию области.
Законодатели взбеленились. Хотели ходоков в столицу снарядить. Но, наверное, горячка прошла. Сейчас все тихо. О нашем Пашке, успешном предпринимателе и законодателе, ни слуху, ни духу с тех пор. И пресса, всегда проявлявшая к нему великий интерес, успокоилась, забыла.
Был Пашка Федоров, кормивший с руки многих в Екатеринбурге, и нету. Что с ним? Где он? А никто не знает. Может, губернатор и знает, но не наступил его час откровений, поэтому молчит о Пашке-критикане. Не считаю, что с ним произошло что-то непоправимое. Посидит на казенных харчах. Вернется. И мы увидим всё того же успешного и оптимистичного Пашку по кликухе «Брыластый». Думаю, что после этой отсидки жди успешную им защиту кандидатской, а то и докторской.
Не верите? Думаете, его миллионов не хватит? Ну, не надо! Кто-кто, а Пашка выкрутится. Не тот человек, чтобы вот так просто уйти в небытье. Потому что не тупой!
В Соединенных Штатах Америки
Отец, сказал, войдя в дом родителей, Форсайт-младший, поздравь: я миллионер!
Форсайт-старший фыркнул:
Экая, право, невидаль. В нашей стране миллионеров хоть пруд пруди.
Джон кивнул, уселся на тахту, закинув одну ногу на подлокотник. Пригладив начавшие седеть волосы, он возразил:
Но ты, отец, миллионером так и не стал.
Не стал, охотно подтвердил сильно постаревший отец. Но сотни других стали.
Слабое, отец, утешение.
Но честное утешение!
В честь этого события, отец, думаю пожертвовать нашему католическому приходу, где меня крестили, несколько десятков тысяч долларов.
Отец кивнул.
Святое дело, сын. Но этого мало. Сходи в костел, помолись, попроси о милости у заступника своего святого Иоанна Крестителя, чтобы тот и дальше благоволил к тебе и простирал над тобой свою могущественную длань.
Сделаю, все сделаю, отец!
Послесловие
Два миллионера и два пути к миллионам. По какому пойдете вы по американскому или российскому? Не знаю.
Мне могут возразить: что касается России, сгустил краски. Неправда! И ничего я не сгущал, наоборот, разжижил красочки, чтобы выглядел наш бизнес поприличнее. Примеры, взятые мною, совершенно типичны. В Екатеринбурге есть «бизнесмены» и покруче, чем Паша Федоров, а в США куда успешнее, чем Джон Форсайт-младший.
Как-то задержали депутата городского законодательного собрания Храброва (это один из тех мужиков, с которыми умел и умеет договариваться губернатор). Храбров идет по двум статьям Уголовного кодекса.
Не он один, понятно, а с подельниками (также миллионерами, также депутатами законодательного собрания), которые успели смыться и сейчас находятся в бегах. Думаю, правоохранительные органы совсем не хотели, чтобы вся гоп-стоп компания оказалась за решеткой, а потому и предоставили возможность смыться.
Лишь наивный человек может поверить тут в случайность: прошляпили, мол.
Список тех миллионеров, у которых происхождение миллионов вызывает, мягко говоря, большое сомнение, десятки, если не сотни. И это лишь в Свердловской области.
Все миллионеры рассказывают одну и ту же сказочку: взялись, поднатужились и вот они, миллионы, свалились прямо им в руки.
Честный бизнес в России пока невозможен. И это надо принять за аксиому. Государство с помощью налогов грабит предпринимателей. А предприниматели, причем, все, в свою очередь, грабят народ и обманывают государство.
Наш бизнес в более выгодном положении, чем государство. Потому что наш бизнесмен обирает всех без разбора, в том числе и тех, которые на него работают.
Государство, повторяю, грабит лишь предпринимателей, поэтому бедным-бедно как церковная крыса.
Бедно государство это верно. Но можем ли взять на себя смелость заявить то же самое о представителях государственной власти? Я бы не рискнул. Эти, наоборот, очень и очень богаты, поэтому, расставаясь с руководящим креслом, ничуть не унывают. Они в одночасье оказываются миллионерами.
Вопрос на засыпку: откуда несметные богатства у лидера одной из партий Жиринского? Вопрос не праздный. Потому что этот политический деятель никогда не занимался бизнесом (а, может, мы просто-напросто не знаем?), даже чисто по-российски. А миллиарды у Беломырдина, который также не был замечен на ниве предпринимательства, или у супружницы бывшего мэра Москвы Баторлиной? Баторлина, по правде говоря, на особицу: ее несметные богатства созданы на строительном рынке первопрестольной. Причем, с чисто российского нуля.
У госпожи Баторлиной есть предшественница. Не в России пока, а опять же у проклятых «америкашек». Там одна дамочка, на глазах миллионов, к своим семидесяти годкам стала сильно богатенькой, сделав бизнес на сборе и утилизации жестяных консервных банок. Умирая, бабулька завещала накопленное сыновьям. Конечно, у тамошней сильно предприимчивой бабульки не оказалось, как у Баторлиной, миллиардов, но наследники не в обиде: чуть больше ста миллионов долларов это тоже кое-что.
P. S. А Храброва-то уже, я извиняюсь, ку-ку, нет. Нашли в камере СИЗО удушенным. Логичное завершение жизни российского миллионера. А Вороксин, подельник, оказался мудрее: порыскав по бескрайним заграничным просторам, вернулся в родные палестины, кинулся в ноги власти и возопил: «Простите, окаянного! Я больше не буду!» И простили. Сжалились, видать. Пронял он суровые сердца власти нашей. А как иначе-то? Нам предками завещано: милость к падшим проявлять3.
Дунькина радость
Железнодорожный вокзал. Зал ожидания для транзитных пассажиров. Их, то есть пассажиров, в этот час и с десяток не наберется. Потому что до прибытия очередного поезда дальнего следования, о-го-го, сколько остается.
Из боковой двери, которая всегда, так сказать, на клюшке, появляется женщина неопределенного возраста; на ней униформа, а голова низко повязана цветастым большим платком и, намеренно громко гремит ведёрками, шумно волочит за собой швабру, по-хозяйски оглядывая вверенную ей территорию.
И чё не сидится людям, ворчит женщина вслух, делая ударение в последнем слове на втором слоге. Ездют и ездют Вместо шастанья по вокзалам, сидели бы дома да чаи распивали в свое удовольствие Грязь только разносят. А я женщина (опять-таки намеренно) останавливается возле диванчика, на котором одиноко сидит, уткнувшись в глянцевый журнал, модно одетый молодой мужчина, хотя вокруг все другие диванчики свободны, и начинает размахивать влажной тряпкой, то есть стирать пыль, гни на вас спину.
Мужчина, ни слова не говоря, пересаживается на другой диванчик и вновь прячет лицо за журнальными страницами.
Дуняшка (вообще говоря, так-то ее называет лишь большое начальство, ну, то есть сам начальник вокзала, а товарки куда проще Дунькой) прерывает процесс размахивания тряпкой и, вперив глаза в мужчину, громко, чтобы все слышали, спрашивает:
Напялил очёчки и, думаешь, все ладом, да?
Мужчина лишь фыркает. А вот в дальнем конце зала девчонки тихо хихикают.
Прикольная тётка, говорит одна из них.
Почувствовав одобрительную поддержку зала, Дуняшка продолжает гнуть своё.
Ты вот тут сидишь, это она продолжает общаться с мужчиной, а дома твоя баба скуку разгоняет с твоим дружком. Как думаешь, им там весело?
Вопрос повисает в воздухе, но Дуняшку это не напрягает.
Им, говорит она, там хорошо Не то, что тебе, придурку очкастому
Мужчина буркает так, чтобы другие не слышали:
Жаловаться буду.
Женщина на какое-то время замолкает. Закончив протирать диванчики, берется с ожесточением и с шумом драить полы. Драит, а сама недовольно крутит головой. Вот она вновь возле объекта своего внимания.
Не задирай лапы Свободных мест, чё ли, нет? Чё ты все время мешаешь мне работать? Тоже мне жалобщик отыскался Кому жаловаться-то?
Начальнику вокзала, чтобы устрашить уборщицу, говорит он.
Ему? переспрашивает Дуняшка, потом смотрит на настенные круглые часы, показывающие полдень, и, продолжая елозить шваброй по одному и тому же месту, весело хохочет. Иди, милый, иди. Ждет тебя, женщина хитро подмигивает, в приемной, учти, придется посидеть.
Занят? спрашивает мужчина и спохватывается, поняв, что уже втянут в бабий разговор.
Ишшо как! восклицает и причмокивает. Не твой час у него, милый, нет, не твой.
Занят? спрашивает мужчина и спохватывается, поняв, что уже втянут в бабий разговор.
Ишшо как! восклицает и причмокивает. Не твой час у него, милый, нет, не твой.
Не принимает?
Принимает, да только не таких, как ты.
А кого?
Сейчас, она вновь смотрит на часовой циферблат, пожалуй, кадровичку.
Очень кстати.
Ошибаешься, милый.
Это еще почему?
Третий-то в таком деле завсегда лишний, сам должон понимать, молодежь в другом конце зала опять хихикает. Драит он
Чего драит?
Дуняшка сердито смотрит на мужика.
Ты тупой, да, бестолочь? Вон, она кивает в сторону молодежи, сразу усекли. Не чего, а кого, недотёпа этакий, женщина быстро-быстро водит туда-сюда шваброй. Вот так драит, вот так!.. Только стон стоит.
Мужчина хмыкает и недовольно отворачивается.
Значит, жаловаться решил?.. Ну-ну!.. На кого жаловаться? ответа не дождалась. На меня, чё ли? Без таких, как я, в грязи потонут Без таких, как я, и вождю не выжить, а не только начальнику вокзала с его брысой кадровичкой.
Причем тут вождь?
А вождь твой не человек, а? Недавно, хе-хе, пять часов по телевизору заливал мне мозги. И жизнь, говорил, хороша, и жить, говорил, хорошо в его стране.
Упекут за такое вольнодумство тебя туда, где Макар телят не пас. Взвоешь, да поздно будет.
Меня? Упекут? И чё? Да с моей-то специальностью везде рай что тут, что там. Тебе, она оценивающе осматривает молодого человека, там, да, будет не лафа. Тюремная роба не твой прикид. Ну и тамошняя баланда, пожалуй, не по вкусу придется, она тычет пальцем в раскрытый журнал, где на развороте полуголая блондинка. И этих тоже не видать, как своих ушей.
Дуняшка, орудуя шваброй с тем же ожесточением, еще долго ворчит на власть, которая дурит таких, как она; на начальство, которое гребет под себя всё и всех; на народ, который, глядучи на такую жизнь, по-детски радуется, мчась к избирательным урнам, чтобы поддержать либо фронт какой-нибудь, либо партию отчаянных прохиндеев.