Ялос-2016. Сборник Ялтинского международного литературно-музыкального фестиваля - Сборник 7 стр.

Это сильное тело скользит в простыне,
Эти чуткие руки замрут на спине.
Что, любимая? что тебе снится?
Мне смеются в ответ голубые глаза,
В этих адских зрачках отразилась гроза
И высокая грудь золотится.

Словно кожу срываю с тебя простыню,
Я тебя на рассвете домой прогоню,
Я тебя разлюблю и забуду.
Все пройдет: лихорадка, видение, мгла.
Домогается холод любви и тепла
И ласкает, и молится чуду.

Из подъездов тянуло прохладой,
Нерушимой несло стариной,
И вставал за чугунной оградой
Лунный шар теневой стороной.

Откажусь ли от здешней свободы,
Что врезалась на всех парусах,
Сотрясая небесные своды,
Я забудусь в ночных поездах.

Ветер странствий мотался, неистов,
И вдогон, все на свете круша,
Как смертельный удар каратиста,
Вдруг из тела рванулась душа.

С той поры я живу как попало,
Полыхая высоким огнем,
Будто разума мне недостало
Помышлять на земле о земном.

На задворках родной Салтыковки
По колено любые моря.
Я продрог под крылом остановки,
Пропадая ни свет ни заря.

Кто окликнул во мне домочадца,
Я ладони над миром сведу.
Надоело по свету шататься
И пугаться себя на свету.

Рассекая декольте и фраки,
Я вдыхаю тонкий дым сигар.
Вновь пылают розы в полумраке
И встает за окнами кошмар.
Но под рокот жалобной гитары
Что случится на моем веку,
Серый пепел скрюченной сигары.
Брошенные розы на снегу.

Как весело и как легко
Несла ты молодое тело!
В бокалах пенилось клико
И таял возглас: «Изабелла!»

Походка легкая твоя
Богам сулила наслажденье,
Когда с восторгом слушал я
В ней заключенное биенье.

Ты бросила случайный взгляд,
А я застыл остолбенело,
И сердце билось невпопад.
Я твой навеки, Изабелла.

Луна. Безветрие. Покой.
Но сколько грации и лени!
Под платьем трепетной рукой
Я гладил сжатые колени.

Вокруг меня цвели сады,
Где изнывали от желанья
И страсти пряные плоды,
И женщин душные лобзанья.

Лежишь как будто в забытьи,
Моим движеньям подчиняясь,
А я шепчу слова любви,
Губами губ твоих касаясь.
А мне бы умереть любя
В безумной неге упоенья,
Когда приходишь ты в себя
И снова жаждешь наслажденья.

Тебе все доказательства как дым.
Я верен был. Так в чем же признаваться,
И что мне слухи, если разобраться,
Как будто мы себе принадлежим.
Все вижу я, все помню! Воздадим
Былому чувству, прежде чем расстаться.
Я больше не намерен унижаться.
Прошло сто лет. Я стал совсем другим.
Ах, Наденька! Ужели все напрасно
В любви я споры вел с самой судьбой,
Когда свобода обернулась адом.
Ты ищешь доказательства? Прекрасно.
Всех женщин, что стонали подо мной,
Затмила ты своим холодным взглядом.

Клялась ты до гроба
Любить подлеца.
Как славно мы оба
Пошли до конца.

Раздевшись, зазноба
Смутилась на миг,
Я клялся до гроба,
Приник и отник.

Добившись сближенья,
Я взял и сплясал.
Нас миг наслажденья
Навеки связал.

Смотреть надо в оба,
Не так ли, сестра,
Клялась ты до гроба
Всю ночь до утра.

Как ты раздевалась поспешно
Как ласково руки встречались
Как сброшено платье небрежно
Как взоры твои преклонялись
Как пели небесные хоры
Как груди твои колыхались
Как плавно текли разговоры
Как сладко они обрывались
Как бредил я в ласках нескромных
Как поздно я главное понял
Как много их, пылких и томных
Как долго об этом я помнил

Ты в пурпур нег ее облек,
Ее уста замкнул устами.
Ты бог, ты царь, ты человек,
Растлил ей разум словесами.
Не так ли птицы в майский день
Возносят пение и свисты
И, парами сбиваясь в тень,
Живят вертепы каменисты.
Ты прямо в сердце льешь лучи
И прохлаждаешь тем от зноя.
Ревет Флегей, погибла Троя,
Я вся горю Молчи, молчи.

Когда негнущимися пальцами
сниму сюртук я молью траченный,
Уж если не в гостиной шелковой,
так в экипаже городском,
Раздевшись, я моложе выгляжу
у ног любовницы из Гатчины,
Мне нравится ее преследовать
с надменно-каменным лицом.

Когда бы воспарить мне соколом
над гладким телом беломраморным
И, пламенея поцелуями,
исследовать изгиб колен,
Мы в ласках медленно сближаемся,
как будто бы в театре камерном,
А голова все так же кружится
от этих непристойных сцен.

В большом и неуютном номере
мы с ней воркуем, словно голуби.
В постель нам подаются устрицы,
форель, шампанское во льду.
Когда же чувства разгораются,
глаза темнее темной проруби,
А мне б уснуть и не проснуться,
целуя эту красоту.

За окнами закат смеркается,
давно до донышка все выпито,
Над Гатчиной в саду запущенном
не умолкают соловьи.
С тех пор в глаза ее бесстыжие
так много жадных взоров кинуто.
Она все так же ослепительна
в бессонном зареве любви.

Спускаюсь скукою объят,
Знакомым сдержанно киваю,
Встречая восхищенный взгляд,
Глаза устало прикрываю.

На лестнице, ведущей в сад,
Я на слуге всю злость срываю.
Здесь все напоминает ад,
Когда я вниз к тебе сбегаю.

Давно ль благоухал жасмин,
Как чувств нестрогий господин.
Свершилось: век свой отбываю,
А на сердце все тот же сплин.
Я твой последний Лоэнгрин,
От равнодушья погибаю.

Мы в разлуке, но любишь
Ты все так же меня.
Ты любовь не забудешь
До последнего дня.

В белом пламени страсти
Зарождается мгла,
Сердце бьется на части,
Все сгорело дотла.

Вспомни наши свиданья
В полумраке аллей,
И восторг, и лобзанья,
И безумства ночей,

И тоску, и страданья,
И внезапный отъезд
Жизнь, как зал ожиданья,
Тускло светит окрест.

По железной дороге
Прошумят поезда.
Ты сойдешь в Таганроге
Навсегда, навсегда

Твое прямое назначенье
Меня на ложе призывать,
Дарить любовь и наслажденье
И завороженно внимать,
Без боя уступать сраженье,
Встречать, лелеять, провожать
И, не скрывая восхищенья,
Над каждой строчкою дрожать.

Мне разлюбить тебя хотелось. Любил тебя одну.
Другим я назначал свиданья. Любил тебя одну.
Однажды я чуть не женился. Любил тебя одну.
О чем ты думаешь, прохожий? Люблю ее одну.

Мне разлюбить тебя хотелось. Любил тебя одну.
Другим я назначал свиданья. Любил тебя одну.
Однажды я чуть не женился. Любил тебя одну.
О чем ты думаешь, прохожий? Люблю ее одну.

Жених в черном фраке отброшен и скомкан,
А к ночи ударили в бубны морозы,
Под марш Мендельсона, над заревом окон
В невесту бросали левкои и розы.

Задрать на балу подвенечное платье
Все время пытался один современник.
К невесте легко попадали в объятья
И юный поручик, и пьяный священник.

Невеста вся в белом, как быстрая кошка,
Плыла, извиваясь, гостями влекома,
И каждый хотел к ней прижаться немножко,
И шарил свидетель под платьем как дома

Я, чувствуя свадьбы зловещие трубы,
Невесту увел, от любви изнывая.
И радостно дева подставила губы,
И плакал жених, на волынке играя.

Упасть без чувств, очнуться,
Пока весь город спит,
И губ твоих коснуться,
Отбросив ложный стыд.
Быть яростным, смиренным,
Ревнивым, добрым, злым,
А утром стать надменным,
В лицо пуская дым.
Что счастье? Дым и ветер,
Блаженства тяжкий гнет.
Кто жил на этом свете,
Без слов меня поймет.

Как май полыхает!.. Светает. Пора.
Накинешь доспехи и прочь со двора.
Не ты ли цепочкой играешь, нагая,
И смотришь в окошко, почти не мигая?
Рожденный разлукой, колеблется звук,
А скрученный локон на пальце упруг.
Становятся ближе ночные светила.
Ты в самое сердце поэта пронзила.
Там губы пылают, как будто в огне,
Там бедра, как рыбы, всплывут в тишине,
Как трепет восторга, как ночь вдохновенья,
Как молния страсти, как сумрак забвенья,
Где падают звезды и грезят цветы,
Спрягая глаголы твоей наготы.

И.М.

Позови меня тихо по имени,
Ключевой водой напои меня.
Отзовется ли сердце безбрежное,
Несказанное, глупое, нежное.
Снова сумерки входят бессонные,
Снова застят мне стекла оконные.
Там кивают сирень и смородина.
Позови меня, тихая родина.

Позови меня
На закате дня,
Позови меня,
Грусть-печаль моя.

Знаю, сбудется наше свидание,
Затянулось с тобой расставание.
Синий месяц за городом прячется.
Не тоскуется мне и не плачется.
Колокольчик ли? Дальнее эхо ли?
Только мимо с тобой мы проехали.
Напылили кругом. Накопытили.
Даже толком дороги не видели.

Позови меня тихо по имени,
Ключевой водой напои меня.
Знаю, сбудется наше свидание.
Я вернусь. Я сдержу обещание.

Дивные дивы тоскуют и рдеют,
Молится месяц, плывя по лазури.
Ласки и грезы в глубинах бледнеют,
Словно обломки рассеянной бури.

Мне бы припомнить слова той молитвы,
Мне бы забыть этой страсти извивы.
В сердце все те же любовные битвы,
Как недоступные дивные дивы.

Я тебя за собой поманил,
А когда мы остались в гостиной,
На холодный паркет повалил
И услышал твой смех беспричинный.

Ускользая, как будто змея,
Ты в персидскую шаль замоталась
И отпрянула: «Я не твоя!»
И подумал я: экая жалость!

Но в глазах прочитал я упрек.
Зазвенели браслеты и кольца.
Все одежды с тебя совлек
С неподвижным лицом комсомольца.

Я задул на камине свечу.
Ты в комок ожидания сжалась
И воскликнула: «Я не хочу!»
И подумал я: экая жалость!

И достал я тяжелую плеть
И вбивал я с улыбкой любезной.
В эту ночь ты должна умереть,
Так посмейся, мой ангел прелестный.

Ты, нагой Саломее сродни,
Со слезами бросалась на стены.
И услышал: «Распни же, распни
Эту плоть за былые измены».

Я словами тебя распинал,
Даже слуги на крики сбежались.
А когда я тебе все сказал,
Наши губы во тьме повстречались.

Ты со мной устремилась в полет,
Высоко поднимая колени.
Так мы встретили поздний восход
На греховной житейской арене.

Так неслись мы на всех парусах
В пируэте изысканной позы,
И, любуясь собой в зеркалах,
Навевала ты сладкие грезы.

Был мне голос и нежен, и глух,
Я тебя не расслышал, и все же:
 До свиданья, любезный мой друг.
Как угодно. Простимся. О Боже!

Я тебя до ворот проводил.
А когда ты со мной расставалась,
Все твердила: «Ведь ты не любил!
И добавила:  Экая жалость!»

Лайме

Зачем вы меня забыли?
Зачем вам меня не жаль?
Я вышла на Пикадилли,
Набросив на плечи шаль.

Вы гладили ворот шубы
И, глядя в мои глаза,
Искали губами губы
И все, что искать нельзя.

По улице Пикадилли
Я шла, ускоряя шаг.
Когда меня вы любили,
Я делала все не так.

Всю ночь изнывали скрипки
И плавал сигарный дым.
Дарила я вам улыбки,
Смывая слезами грим.

Я вышла на Пикадилли,
Набросив на плечи шаль.
Зачем вы меня любили,
Зачем вам меня не жаль?

Ни к чему нам эти разговоры.
Настежь распахнула ты окно.
Пойте, птицы, зеленейте, горы.
Все погибло, все обречено.