О кей!
Глава 8. Главный врач Верхнеборской больницы
Загорелый мужчина с аккуратной бородкой-эспаньолкой в черном берете а-ля Жан-Мишель Жарр стоял у полуобвалившейся стены старого провинциального кладбища. Увлажнившимися глазами он смотрел на восьмиконечный православный крест, довольно небрежно сваренный из тонких железных прутьев. Когда-то крест был покрашен серебрянкой, но краска от времени облупилась, и из-под неё бурыми пятнами проступил ржавый металл. На табличке, приваренной к центральной перекладине, от руки крупными чёрными буквами была написана только фамилия Лаптев. Ни имени, ни отчества, ни даты рождения и смерти не было. Мужчина положил на талый мартовский снег два десятка красных гвоздик и трижды перекрестился. Потом он достал из кармана чёрного шерстяного пальто плоскую коньячную фляжку, отпил из горлышка несколько глотков и внимательно осмотрелся по сторонам. Через три ряда, тоже на краю у самой ограды, виднелся ещё один такой же неухоженный металлический крест. Мужчина, по колено проваливаясь в талый мартовский снег, подошёл к нему, чтобы прочитать фамилию:
Коновалов, земляк интересно, как тебя зовут теперь? А может, ты действительно умер?
Он вернулся к могиле Лаптева, забрал оттуда шесть гвоздик и перенёс их к Коновалову. Потом снова трижды перекрестился, отхлебнул из фляжки с коньяком и широкими шагами пошёл вдоль хлипкой кладбищенской стены к выходу. Выйдя на дорогу, он подошёл к тёмно-синему «Форду-Фокусу», достал из багажника объемистую дорожную сумку, закрыл машину, отошёл от неё метров на сто и по телефону вызвал такси:
От старого кладбища на комбинат.
Уже начало смеркаться, когда мужчина вылез из такси в районе прядильного комбината на другом конце города. В квартире на четвёртом этаже обветшалого кирпичного дома светились два окна. Мужчина пристально посмотрел на подъезд. Видеокамеры ни на козырьке, ни на стене видно не было, но на всякий случай он снял берет, достал из сумки шляпу-борсалино, надвинул её глубоко на лоб и, низко нагнув голову, вошёл в подъезд. Поднявшись на четвёртый этаж, мужчина остановился перед массивной стальной дверью и, немного помешкав, дважды нажал кнопку звонка.
Кто там? раздался за дверью раздражённый старческий голос.
Александр Петрович Афанасьев здесь живёт? с уверенно-напористой интонацией спросил мужчина.
Здесь, а что надо?
Вам привет от Курта Иоганновича Малера.
А кто это?
Вы забыли? Это директор сорок шестой спецшколы.
А вы кто?
А я его заместитель по воспитательной части Сергей Иванович Каманин. Привёз вам с оказией подарок к юбилею.
А кто это?
Вы забыли? Это директор сорок шестой спецшколы.
А вы кто?
А я его заместитель по воспитательной части Сергей Иванович Каманин. Привёз вам с оказией подарок к юбилею.
Заскрежетали замки, дверь как бы нехотя приоткрылась на длину прочной стальной цепочки, и в проёме появилось заострённое морщинистое лицо с взъерошенными волосами. Из квартиры потянуло стойким кофейным ароматом. Нежданный гость недовольно поморщил нос и одновременно улыбнулся. Он не любил запах кофе, считал его слишком резким и грубым но сегодня это был запах очередного триумфа.
А документ у вас есть? настороженно поинтересовался хозяин квартиры.
А как же, мужчина помахал перед лисьим носом недоверчивого старичка какой-то красной корочкой.
Тогда проходите, Афанасьев снял цепочку и распахнул дверь. С чего это Курт Иоганнович вдруг вспомнил обо мне?
А он о вас никогда не забывал, и очень благодарен вам за одарённых детей.
Старик польщенно заулыбался.
Вот и сейчас в вашем роддоме появился подходящий отказник.
В рубашке?
Каманин утвердительно кивнул.
Опять упустили, растяпы, пренебрежительно усмехнулся Афанасьев. А что же это Курт Иоганнович сам не приехал?
Возраст уже не позволяет ездить в командировки. Хотя здоровье у него более-менее в порядке, и школой он по-прежнему руководит.
Молодееец, уважительно протянул бывший главный врач Верхнеборской районной больницы. А меня вот уже пять лет, как выперли на пенсию. Многие хотели занять моё место. Кстати, кто сейчас в больнице главный?
Каманин, не знавший ответа, стушевался, но старик сам пришёл ему на помощь.
Лидия Павловна Сорокина?
Она самая, облегчённо выдохнул псевдозавуч.
Разумная женщина. С ней у вас проблем не будет.
Это я сразу понял.
Уже начали оформлять ребёнка?
Пока нет. Я только сегодня приехал. Зашёл в родильное отделение, и сразу к вам. Подарок к юбилею, Каманин многозначительно указал на свою дорожную сумку.
До юбилея ещё дожить надо. А получать подарки заранее плохая примета.
Что тут доживать десять дней! Впрочем, если хотите, я могу оставить подарок на вокзале в камере хранения, а вы потом сами его заберёте.
Нет, нет, замахал руками Афанасьев. Я, на самом деле, не суеверен.
«А зря», подумал Каманин, но вслух торжественно произнёс:
Поздравляю с наступающим юбилеем.
Он открыл свою объёмистую сумку и достал из неё сначала поздравительный адрес бордовую папку с золотыми цифрами 75 а потом большую картонную коробку с логотипом известной кофейной фирмы.
Надо же, растроганно произнёс бывший главврач. А что это?
Кофемашина.
Вроде как большая кофеварка?
Гораздо круче.
Ну, что же мы стоим в прихожей? Проходите в комнату.
Лучше сразу на кухню. Опробуем ваш подарок.
У меня там не убрано, смутился Афанасьев, но Каманин, не слушая его, по-хозяйски распахнул кухонную дверь.
На обеденном столе стояли сковородка с недоеденными яичницей, пустая кофейная чашка и шахматная доска с несколькими фигурами. На табурете лежал старый журнал с шахматными этюдами, кухонная столешница была вся заставлена грязной посудой, а на открытой полке выстроились в ряд потемнелые медные турки и кофеварки. Старую газовую плиту сплошь покрывали въевшиеся тёмно-коричневые потёки от сбежавшего кофе.
Да вы прямо настоящий кофеман!
У меня сердце хорошее. Через десять дней семьдесят пять стукнет, а я запросто выпиваю в день по шесть чашек кофе, самодовольно улыбнулся Афанасьев. И пульс у меня восемьдесят пять, и давление сто тридцать на девяносто! И засыпаю как ребёнок!
Ничего, это дело поправимое, чуть слышно прошептал Каманин, а потом во весь голос добавил. Завидую вам белой завистью.
Переставив всю грязную посуду в мойку, он водрузил на кухонную столешницу новенькую кофемашину, ослепительно сияющую чёрным лаком и никелем.
Ух ты! по-детски непосредственно удивился Афанасьев. И как это чудо работает?
Очень просто. Вот в эту ёмкость мы наливаем воду, а в этот отсек вставляем кофейную капсулу. Если хотим сварить эспрессо, то нажимаем вот эту кнопку, а если американо то эту. Если вам захочется капучино или латэ, то съёмную кювету нужно наполнить молоком и нажать одну из этих кнопок. Понимаю, что сейчас вам трудно всё запомнить, но в инструкции всё подробно описано. Предлагаю, опробовать этот чудо-агрегат! Какой кофе желаете?
Пожалуй, эспрессо, вальяжно заказал Афанасьев.
Каманин вытащил из сумки несколько коробочек с кофейными капсулами, открыл одну из них и, повернувшись спиной к хозяину квартиры, вставил в приёмный отсек не ту капсулу, что достал из коробки, а другую, которую неуловимым движением фокусника вынул из своего кармана. Когда кофемашина хрипло загудела, он снова обернулся к хозяину квартиры и задал вопрос, заставивший Афанасьева отчего-то вздрогнуть:
А вы случайно не помните мальчика, которого отдали в июне девяносто третьего? Его настоящая фамилия была Лаптев.
Помню.
А почему от него отказалась мать?
А зачем вам это? насторожился бывший главврач. Я ведь давал подписку о неразглашении.
С тех пор прошло больше двадцати лет, да и вы уже на пенсии. Так что подписка на вас больше не распространяется. Это, конечно, не повод рассказывать кому попало о нашем проекте, но мне можно.
И всё же зачем? Курт Иоганнович сам ничего не хотел знать о своих будущих учениках кроме их фамилий. Он всегда говорил: то, чего не знаешь никогда не разболтаешь.
Этот Лаптев оказался очень талантливым учеником. Сейчас он студент четвёртого курса МГИМО, и его ожидает блестящее будущее журналиста-международника. Курт Иоганнович не исключает, что когда-нибудь Лаптев сможет возглавить какое-нибудь крупное новостное агентство. И он не может понять, почему его мать отказалась от такого талантливого ребёнка. Ведь она сама была незаурядная женщина.
Эта незаурядная женщина умерла? холодно спросил Афанасьев.
Каманин молча кивнул головой.
Бывший главрвач поджал губы и задумался. Кофемашина с хрипом и бульканьем выплеснула в чашку порцию густого ароматного кофе. Каманин поставил чашку на обеденный стол рядом с шахматной доской и зарядил новую капсулу. На этот раз не из кармана, а из фирменной коробки.
Это, пожалуй, самый загадочный отказник, появившийся в нашем роддоме. К сожалению, я сам ничего толком не знаю о его матери. А уж об отце и подавно, Афанасьев взял чашку со стола и, прикрыв глаза, сделал маленький глоток обжигающе-горячего напитка. Его мать сняли с поезда Москва-Сочи. Она зачем-то на девятом месяце беременности отправилась на юг. Среди ночи на нашу станцию позвонил начальник поезда и сообщил, что у него одна пассажирка рожает прямо в купе. Скорые поезда в нашем городе не останавливаются, но тут был экстренный случай. Роженицу просто высадили на перрон, и поезд поехал дальше. На вокзале в ту ночь работали только мужчины, и никто не знал чем можно помочь. Естественно, позвонили в нашу больницу. Машина была на вызове где-то в деревне, и пока дежурная акушерка пешком добралась до вокзала, женщина уже родила прямо в зале ожидания. Роженица потеряла сознание от болевого шока, а ребёнок лежал на скамейке весь синий, в плёнках от плодного пузыря. И не дышал. Акушерка сняла плёнки, прочистила новорожденному рот и нос и стала делать искусственное дыхание. И, знаете, случилось настоящее чудо младенец ожил, задышал и закричал. В больнице его поместили в барокамеру в отделении интенсивной терапии. Он был недоношенный восьмимесячный. Такие младенцы почему-то погибают гораздо чаще семимесячных, но этот оказался везучий. Недаром родился в рубашке. Через месяц он имел нормальный рост и вес и был абсолютно здоров.