У тебя несколько туманное представление, чем занимается современная разведка, без малейшей укоризны в голосе сказал лейтенант. Сейчас очень внимательно послушай. Никаких записей. Только запоминай
В столовой было нечем дышать. Мокрые, как из парной, толстогубые раздатчицы двигали гигантские кастрюли с супом в янтарных жировых лужицах плавали мертвые мухи; другие серые разбойницы облепляли тюль на окнах, ржавые лопасти неработающих вентиляторов
Урмас взял стакан яблочного компота, салат из квашеной капусты и сел рядом со сдвинутыми столами за ними шумно обедали аквалангистки. Они то говорили о некоем Арслане, который вряд ли заплатит обещанные полста рублей за эту командировку, то со смешками переругивались
Что ж ты, Валька, мертвяка не подстраховала? У меня едва сердце не оборвалось, когда он вырвался у тебя Ума нет, считай калека!
Тебе что! Ей, бедолаге, пол-лица кормой отхватило
Зачем ей лицо? лениво парировала Валька, подвижная, как мяч, толстушка. Родичи в морге на лапу дадут, еще лучше сделают
Урмас отодвинул салат, чрезмерно политый подсолнечным маслом, подумал, отпил теплой, еле пахнущей яблоком, воды, встал и пошел к выходу.
Тише болтай! услышал вслед громкий шепот. Человеку аппетит испортила
Значит, есть не хотел, беззастенчиво ответили шепоту.
На улице Урмасу показалось прохладнее, хотя в это время светило своим раскаленным брюхом почти ложилось на Тар-тары
Он пересек центр, с содроганием посмотрев на беззащитную гипсовую темень Ленина, прошел между зданиями КПСС и Советской власти, обогнул терриконовую вышку золы у котельной и побрел к РОВД по изрытому весенними колеями пустырю, на котором тлел грудами мусор и режуще блестели битые стекла
В милиции, за плексигласовой перегородкой, сидел дежурный, пожилой лейтенант в синей застиранной рубашке с погонами.
Чего надо? хмуро спросил он.
Меня в двенадцатый кабинет вызвали
Фамилия?
Савойский.
Ну, иди, Савойский, раз вызвали Второй этаж направо.
Нужный кабинет с табличкой «Зам. начальника РОВД» оказался запертым. Да и на всем этаже никого.
Урмас походил, рассматривая стенды и плакаты на стенах. Остановился возле одного на атеистическую тему. С плохих черно-белых фоторепродукций глядели длиннобородые старики с сумрачными глазами, и рядом заплаканные дети. В статье под ними Урмас прочитал, что эти преступные старики являлись главарями христианских сект и пытались сжечь заплаканных детей в обрядовых целях. В заключительном абзаце приводились статьи УК за вовлечение несовершеннолетних в религиозную деятельность.
Его вдруг окликнул тихий девичий голос:
Урмас Оттович, у вас нет с собой сигареты?
Он тут же обернулся, но во всем коридоре по-прежнему никого не было. Подождал в недоумении, и ему показалось, что за одной из дверей кто-то стоит настороженно, переминаясь с ноги на ногу
Подошел, открыл эту дверь за ней тесный туалет, и из бывшей там проволочной корзины для мусора выскочила рыжая голохвостая тварь
Урмас моментально отскочил крыс он боялся до смерти
«От жары не то еще почудится», подумал, успокаиваясь
Появились какие-то люди, застрекотала машинка в приемной начальника РОВД, пришел и вызвавший его капитан. Был он сейчас в штатском, но выглядел ненамного веселей.
«Евгений Михайлович» вспомнил Урмас.
Спустя полчаса его пригласили. Капитан записал в протокол допроса анкетные данные и спросил:
Когда вы в последний раз видели Гамлетдинову?
Спросил и, неотрывно и, не моргая, уставился на Урмаса.
Сегодня какое число, Евгений Михайлович?
Называйте меня гражданин следователь, сказал капитан. Сегодня десятое июля.
Уволился я восьмого Шестого, последний раз я видел её шестого июля.
При каких обстоятельствах?
Понимаю Меня поставили классным руководителем над 10 «б». Зря поставили Я только второго был принят на работу, и то временно. Я не знаю, зачем Аманжолов, директор, так распорядился Я предупреждал, что сюда ненадолго, у меня мама болеет, и вот-вот могут по справке отозвать
Короче.
Меня представили классу. На Галю, то есть Гамлетдинову, я сразу обратил внимание, на неё нельзя не обратить внимания, очень незаурядная девушка Знаете, красота тоже талант, усилие Многие бывают привлекательны, но как бывает привлекателен дом, у которого лишь фасад отреставрирован, а внутри все заброшено Галя красива именно своим душевным движением. Её красота в улыбке, в прищуре глаз, в привычке смеяться
Еще короче.
Да, конечно Шестого числа на большой перемене в учительскую пришла техничка и сказала, что в девичьем туалете старшеклассницы курят, ругаются Аманжолов послал завуча, Алевтину Федоровну, меня, еще одну преподавательницу, не помню, как её звать, это, наверное, легко установить Нет, я в туалет сам не заходил вначале. Женщины их выгнали всех, переписали потом Алевтина Федоровна сказала, что Гамлетдинова демонстративно не выходит, манкирует и ты, мол, как классный, поговори с ней. Ну, я зашел. Она сидит на подоконнике, ногу на ногу закинула, как в журнале, и губы красит. Молчит и поглядывает, что я буду делать Потом она сказала она сказала холодея, повторил Урмас. Он вспомнил, что ему сказала Галинка. Она спросила: «Урмас Оттович, у вас нет с собой сигареты?»
Дальше, приказал капитан.
За все время он не переменял позы, не отводил от Урмаса своих бесчувственных глаз, не выказал ни интереса, ни равнодушия. И записывал мало, лишь делал пометки.
Ну, она послушалась и вышла. Все. Больше я её не видел, потому что в этот же день пришла телеграмма о болезни матери, и я стал увольняться. А секретарь поссовета требует, чтобы на заявлении о выписке расписался сам Аманжолов. А он меня увольнять не хочет, говорит, отпуск дам до сентября, а там возвращайся Разве это по закону?..
Где живешь?
Элеваторная, дом двенадцать. Мне хозяйка, Лайкова, комнату сдала
По вечерам с Гамлетдиновой встречался?
Как я мог? Вы что? Я видел Галю всего два раза когда урок вел, и вот второй раз
Евгений Михайлович продолжал смотреть на Урмаса, но вопросов больше не задавал. Молчание между ними повисло на несколько минут. Затем он долго заполнял какие-то бланки и три из них дал Урмасу.
Почему так много?
Протокол. Внизу распишись: «С моих слов записано верно». А это подписка о невыезде. Поставь подпись. И завтра к двум ко мне вот повестка. Теперь свободен
«Свободен», подавленно повторял Урмас всю обратную дорогу.
Дом его хозяйки, саманный, давно не беленный, крытый ржавыми железными листами, с окнами у самой земли, находился неподалеку от поссовета. Двор, как и почти все дворы Тар-тар, где не проживали украинцы или немцы, выжжен солнцем до черноты и завален хламьем. Лишь колодец а колодцы представляли собой врытые в глину емкости накрыт новой клеенкой. Еще рос во дворе невысокий тополь с оголенным белым верхом.
«Свободен», подавленно повторял Урмас всю обратную дорогу.
Дом его хозяйки, саманный, давно не беленный, крытый ржавыми железными листами, с окнами у самой земли, находился неподалеку от поссовета. Двор, как и почти все дворы Тар-тар, где не проживали украинцы или немцы, выжжен солнцем до черноты и завален хламьем. Лишь колодец а колодцы представляли собой врытые в глину емкости накрыт новой клеенкой. Еще рос во дворе невысокий тополь с оголенным белым верхом.
Урмас постоял у двери в сенях мерно гудели мухи, и, казалось, там скорбно переговаривались неведомые существа. Отомкнул замок, прошел в свою скудно обставленную комнату: никелированная панцирная кровать с высокими спинками, буфет под невысокий потолок был он настолько покрыт липкой грязью, что Савойский старался не задевать его; низкая печь с обвалившейся вокруг заслонок замазкой, два стула и лавка вдоль стены, крытая сложенным вдвое бесцветным от пыли половиком. В другую комнату, хозяйкину, он никогда не заходил. Да и саму хозяйку никогда не видел. Переговоры о найме вел с соседом, жилистым одноруким мужичком, Гадием Алексеевичем. Дверь в её комнату была всегда закрыта, из-под низу несло сладковатым гнилостным запахом Оттуда иногда слышались какие-то вздохи, бормотанья, впрочем, сразу стихавшие, когда Урмас начинал двигаться.
«Свободен, говорил он задумчиво, выкладывая из эмалированного ведра на стол продукты консервы, хлеб, бутылку молока, превратившегося в простоквашу. Первый, кто сказал мне, что я свободен, оказался милицейским начальником»
В оконце резко постучали, почти тут же задергали в сенях запертую дверь.
Урмас вскочил с кровати, зажег настольную лампу, привезенную с собой. Надо же, опять проспал до самого вечера, и незаметно, хотя всего-навсего прилег подумать
В сенях опять сильно и молча дернули дверь.
Иду! крикнул он, заторопился, больно ушиб ногу о ведро, которое с оглушительным кастрюльным звоном покатилось по полу
Вернулся с молоденькой женщиной. Она вошла так же, как в первый раз, смеясь и рассказывая все, что приходило ей в голову.
На твоем месте любой мужик бы страшно гордился из-за него такая прекрасная татарочка утопилась Или ходил бы мрачный и настороженный по слухам, ты кровожадный маньяк
Урмас, не слушая Нинель, заправлял постель, взбивал подушку
Перестань прибираться, а то мне покажется, что я дома, что у меня в мойке груда посуды, нестиранное белье
А почему Диман не пришел?
Откуда я знаю? Он же у нас номенклатура
Урмас встал, озадаченный. Диман был единственным человеком в Тар-тарах, который мог ему помочь.
Серьезно, где он?
Сейчас на партхозактиве, затем поедет в «Ленинский», ответила Нинель, снимая блузку, освобождаясь от модной ситцевой юбки
Не переживай, завтра он должен быть на работе Помоги расстегнуть, пожалуйста, повернулась к нему спиной.
Урмас смутился и покраснел.
Слушай, ты можешь где-нибудь в другом месте раздеваться? К тому же я не умею
Нет, не могу, равнодушно сказала она, в другом месте меня могут не понять.
Скатила с бедер трусики и, совершенно нагая, села на кровать. Туфельки Нинель не снимала брезговала ходить босиком по Урмасову жилью.
После минутного блаженного молчания она сказала:
Переезжал бы к нам, у нас все равно две комнаты пустуют Тебе что, здесь нравится?
Нина, о чем ты говоришь? Мне не сегодня-завтра уезжать
Мне тоже Диман говорил, не сегодня-завтра подразнила Нинель.
Понимаешь, когда вышел облом со свободным направлением, мы с мамой сразу договорились: едва станет известен мой новый адрес, она сходит к знакомому врачу, возьмет справку о своей болезни и даст сюда телеграмму, а здесь обязаны освободить меня от отработки