Государственная безопасность. Роман - Сергей Долженко 3 стр.


 Запомни, Урмасик, тут тебе никто и ничего не обязан

 Нина, я не должен быть здесь, я это чувствую, всем собой, что нет меня здесь еще когда ехал сюда, еще когда получал направление Такое чувство, будто я поскользнулся и в круг двумя ногами попал

 Ой, чем холоднее на улице, тем у тебя жарче,  Нинель встала,  и простыни липнут так противно Рассказывай, рассказывай, а я все-таки приберусь у тебя

Урмас забеспокоился:

 Нет, давай чайку лучше попьем у вас чай индийский свободно продается

Он направил свет настольной лампы точно между ними. Резкие тени падали от крошек, и световой кружок казался черно-белой фотографией неведомого пейзажа.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Он направил свет настольной лампы точно между ними. Резкие тени падали от крошек, и световой кружок казался черно-белой фотографией неведомого пейзажа.

 Видишь круг? Это самая страшная геометрическая фигура. В нем находиться нельзя  всякий круг, не встречая внутри себя сопротивления, стремится к сужению в точку, в смерть. Поэтому мы вынуждены ежечасно, ежесекундно раздвигать его границы, причем с такой же скоростью, с какой он сужается

 Ты попроще

 Пожалуйста. Первый круг  наше тело, в котором заключена душа; второй  временное ограничение нашей жизни третий  человеческое пространство замкнуто земным  планетой, на которой мы живем

 Ну, это в общем

 Могу конкретнее Человек сидит дома. Он тоже находится в кругу, но с весьма зыбкими, условными границами, поскольку может в любое время выйти куда угодно вот он идет на улицу, допустим, там гололед, по шоссе проносятся машины

 И попадает под одну из них

 Будь внимательней вот он сходит с тротуара, поскальзывается и попадает в круг! Он не может теперь пойти куда угодно, сообразно своим желаниям вот эти метр на полтора, в которых он сейчас находится, из которых пытается выбраться, и есть его последний круг, уменьшающийся с той скоростью, с какой несется на него машина!

Урмас привстал и наклонился к ней.

 Все. Машина в нескольких сантиметрах от шеи человека и

 Перестань!  вскрикнула она в испуге.  С такими мыслями, как у тебя, чокнуться можно!

Урмас странно посмотрел на неё, сел, но молчать побоялся. Едва он замолкал, в хозяйкиной комнате бормотанье, всхлипы возобновлялись, и, казалось, приближались к двери

 Кстати,  сказал он, улыбнувшись,  ученые открыли, что для нашей памяти нет разницы, состоялось событие действительно или ты его ярко и эмоционально вообразил

В сенях грохнуло

Урмас насторожился, Нинель рассмеялась:

 Крысы

 Не говори о крысах к вечеру, я их боюсь!

 Это потому, что ты с ними не живешь Мне старожилы рассказывали, что раньше в Тар-тарах крыс вообще не было. А когда зерно пошло, они пришли сюда из Аркалыка. Шли долго, длинной серой лентой

 Хватит, Нина!

 Представляешь, перед походом состоялось крысиное партсобрание, на котором в повестке дня стоял вопрос о дальнейшем улучшении крысиной жизни; крыса-Брежнев читал доклад, потом крысиное Политбюро вынесло решение


Пока у Лайковой беседовали, в доме на противоположной стороне улицы занимались отнюдь не праздными делами.

Миша Барыкин сидел за прекрасным темно-полированным столом, купленным матерью, когда его приняли в редакцию. Перед ним лежал чистый лист писчей бумаги, но записывать свои мысли не мог  в данный момент они составляли строжайшую государственную тайну.

Что раньше он знал о ГБ? Кто-то говорил, что комитетчики ходят на демонстрации и всякие политические мероприятия и следят там за порядком. В газетах писали, что они ловят шпионов и валютчиков. Из скупых откровений наезжавших областных газетчиков Миша усвоил, что идти против КПСС опасно говорить против можешь сколько угодно, вон, эту партию костерят все, кому не лень  от совхозных парторгов до последних тар-таринских бичей,  но так, между собой а если листовки начнешь сочинять или с оружием выступать ну, это и дураку было понятно Но откуда Барыкин мог знать, что сотни тысяч людей в полном подполье напряженно трудятся день и ночь, и это в условиях мира и мощного развитого государства? Почему?

Улыбнувшись, Сергей Николаевич разделил чертой лист бумаги и сказал: «Вот тень, вот свет. Где работают наши противники?»  Конечно, в тени,  подтвердил Миша.  «Вот и мы должны погрузиться в тень, чтобы встретиться с ними».

Журналист был крупно разочарован. Он полагал, что ему выдадут красную книжицу и он, не только как газетчик, но и как представитель суровой меченосной организации, будет бороться с недостатками «Никаких удостоверений. Никто и ни при каких обстоятельствах не должен знать, что ты работаешь на нас!»  сказал Наставник.

Часового разговора хватило на то, чтобы лоб горел как от высокой температуры. Государственная безопасность, контрразведка  эти слова кого угодно могли лишить покоя!

Он достал припрятанную сигарету  еще стеснялся курить в открытую при матери  и вышел во двор.

На вершине элеватора горел красный фонарик, где-то топилась баня, и горький дым наплывал тонкими прозрачными лентами; в сарае умиротворенно хрипели кабанчики, укладываясь на ночлег понизу тянуло ночной сыростью и к Мише вернулось спокойствие и даже недостойный скептицизм.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

«Какие тут шпионы могут быть?  вдруг подумал он.  Я понимаю, где-нибудь в Москве, Прибалтике, скажем а здесь, у нас?»

Надо же, разговор с Наставником длился всего около часу, вопросов он родил  тысячу! Почему именно Барыкин оказался нужен, в чем будет его работа, сумеет ли он без специальных знаний, придется ли ему уходить из газеты на конспиративную работу о! и дальше такая тьма наплывала, что три дня, которые должны были пройти до следующей встречи, казались больше чем вечностью

2

Где-то в шесть утра Урмас не спал. Мешало солнце, даже сквозь темные занавески высвечивающее ярко всю комнату; неподалеку долго и нудно заводили трактор: сначала включали пускач, и тот бил поршнем, как кувалдой, на весь поселок, срывался, начинал опять, пока, наконец, долгожданно густо и ровно не затарахтел дизель  тут Урмас чуть не заснул, да по улице поехала первая машина, захлопали калитки, комната нагревалась, и когда Урмас ступил на пол, тот уже был горячим.

Он зашел в бело-кирпичное здание КПСС без двадцати восемь, надеясь перехватить Димана пораньше, но, как оказалось, опоздал: того вызвали к Первому.

Ждать пришлось долго, хорошо, его затащила к себе в кабинет Майрам, зав. школьным сектором, и, напоив чаем, долго и смешно уговаривала стать школьным комсоргом, хотя бы на полставки.

 Не смогу,  сокрушенно отвечал на её доводы Урмас.

 Почему? Работа интересная, все время с людьми У нас учатся замечательные ребята. Ты не думай, два с половиной процента наших выпускников поступают в московские и ленинградские вузы, десять процентов в алма-атинские

 Нет, для такой работы особая ответственность нужна, не только педагогическая, но и партийная, комсомольская!

 А у тебя что, такой ответственности нет?  с надеждой спрашивала она.

 Нет,  прямо и грустно отвечал Урмас.  Хуже, я ведь человек безыдейный, и, больше того,  перешел на жуткий шепот,  совсем не верю в коммунизм

 Скажешь тоже,  удивилась Майрам.  Это ты отговорки придумываешь

Диман появился на секунду, попросил его обязательно подождать и вновь пропал, на этот раз в своем кабинете, куда на «аппарат», так называлось совещание, потянулись все сотрудники райкома И лишь к обеду приятель освободился. Правда, за это время он несколько раз выглядывал, шепотом просил подождать еще минуту и опять пропадал на полчаса

В приемной непрерывно звонил телефон, изредка заходили какие-то бойкие молодые люди, всегда в галстуке и с красными делегатскими папками

Но когда Урмас вышел по нужде на улицу, тар-таринское пространство встретило его, как и прежде, огромной сияющей пустотой  от зенита до всех горизонтов редко кто появлялся на улицах; на самой площади стояли два запыленных уаза, и и все! Откуда шли в райком телефонные звонки, откуда в нем появлялись прилично одетые люди?..

 Кошмар! Уборка скоро, затаскали нас всех,  замучено сообщил Диман Урмасу, когда, освободив сотрудников, заперся с ним в кабинете. Из холодильника, декорированного пленкой под полированное дерево, достал бутылку минеральной, два смерзшихся бутерброда с колбасой и двухсотграммовый пузырек медицинского спирта.

 Прямо на работе?  испугался Урмас.

 Не на твоей же  улыбнулся Диман.  Давай, за все хорошее

Они выпили.

 Ты можешь мне серьезно помочь,  сообщил Урмас, вытирая набегающие слезы.

 Хорошо, давай еще по маленькой, и разберемся

Но прошла еще одна маленькая, и только когда Диман расслабленно вытянулся в своем руководящем кресле, выставив длинные ноги на середину ковровой дорожки, Урмас рассказал о своих проблемах.

 Знаю я, конечно, Аманжолова,  вздохнул Диман.  Дрянь порядочная Но! Понимать я его понимаю  люди ему позарез нужны. У нас по району не хватает уймы специалистов.

 Дим, ты ведь член бюро райкома партии, что тебе стоит позвонить Аманжолову и намекнуть, что он не должен меня задерживать?

 Могу,  опять вздохнул Диман,  а потом он сообщит Первому, что комсомол, вместо того, чтобы поставлять кадры

 Понятно А ничего нельзя придумать? Послать меня, скажем, в мой Уральск по комсомольской путевке на работу?

Урмас спросил по инерции, он начал признаваться себе, что со скорым отъездом у него не получается

Диман добросовестно ответил:

 Вышло постановление бюро ЦК ЛКСМ о том, что из нашей области, еще из пары других, никуда нельзя посылать по путевкам, даже на БАМ Давай еще чуток, да надо отсюда сваливать потихоньку

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Урмас спросил по инерции, он начал признаваться себе, что со скорым отъездом у него не получается

Диман добросовестно ответил:

 Вышло постановление бюро ЦК ЛКСМ о том, что из нашей области, еще из пары других, никуда нельзя посылать по путевкам, даже на БАМ Давай еще чуток, да надо отсюда сваливать потихоньку

Они допили, прибрались и один за другим, почти воровским образом, покинули райком и пошли к Диману.

Вместе с Нинель он жил в двухэтажном доме неподалеку. В дом тот была проведена вода, отопление шло от райкомовской котельной, и жили в нем одни уважаемые люди


 Уеду я, наверное,  тоскливо сказал Урмас.

Сидели они полуголые на кухонном полу, разливали водку, которая в изобилии водилась у Димана, зажевывали едва пожаренными кусками мяса, и тар-таринская жара теперь почти не угнетала их  неизвестно, как чувствовал себя Диман, Урмас от выпитого парил, как легкий дым

Назад Дальше