Кроме того, следует отметить и психологические аспекты вопросов изменения пределов юридической ответственности.
Так, Петражицкий в духе своего учения о «возрожденном естественном праве», которое правильнее называть, по его выражению, «правно-политическим направлением», предлагал исходить из того, что «наука права отнюдь не должна ограничиваться толкованием и научно-систематическим изложением действующего официально-позитивного права для надобностей судебной или иной практики, а должна вырабатывать руководящий научный свет для улучшения, реформы существующего права, для законодательного и иного правового творчества и развития, разрабатывать не только догматику, а и политику права», подчеркивая, что «правно-политическая работа и правно-политическая сознательность необходимы для всех ветвей частного и публичного права». Вот как Петражицкий описывал смысл политики права в контексте психологической теории права: «В связи с изучением психического, мотивационного и педагогического причинного действия права в социально-психической жизни для обоснования и построения науки политики права выяснилось, что право представляет психические процессы особого рода, что сфера его реального бытия, стало быть, и реального, опытного изучения подлежащих реальных феноменов находится в человеческой психике и что теоретическое изучение явлений права, их природы, состава и т. д. должно покоиться на тех же методах психологического наблюдения, которые применяются в опытной психологии (простое и экспериментальное внутреннее наблюдение и т. д.). Этим теория права освобождается от произвольного конструирования, от бесчисленных фикций. Многие коллизионные вопросы решаются судами в соответствии с «интуитивно-правовыми убеждениями», а не на основе позитивного права, поскольку если бы было иначе, то «получилось бы бедственное положение, эпидемия отказов в правосудии и т. п.» Необходимо сказать, что Петражицкий довольно скептически относился к идее полной унификации гражданского права разных стран, считая, что гражданское право должно быть приспособлено к состоянию психики различных народов и этнографических групп, даже когда речь идет о гражданском праве одного государства, «поскольку имеются существенные различия в уровне психической культуры разных народностей и племен, входящих в состав данного государства». Серьезной политике права, отмечал Петражицкий, приходится учитывать существующие «интуитивные правоубеждения», религиозное право, действующее в среде разных народов, т. е. такие элементы социально-психической жизни, которые требуют деликатного отношения и уважения государственной власти. Попытка ввести единое гражданское право в многонациональном и мультикультурном обществе была бы, по убеждению Петражицкого, «преступлением против разных народностей и племен» ввиду «психического сопротивления радикально иного интуитивного права, иных священных обычаев предков, сакрального права разных этнографических элементов». Вот как Петражицкий характеризовал принцип доверия к праву: «Разумная политика права вообще, а цивильная политика и подавно, должна, во всяком случае, иметь в виду, что не следует подрывать у людей доверия к праву; в частности следует избегать того, чтобы люди, поверившие указаниям своих законов, попадали из-за этого в бедственное положение, а другие наживались на этом (и эвентуально эксплуатировали бы такую доверчивость); и вообще следует стремиться к тому, чтобы не было последующих неожиданностей со стороны официального права и судов, а дело бы происходило так, как психологически естественно и нормально люди, устраивая свои дела, предполагали и ожидали». Данный принцип (его также можно было бы назвать принципом защиты правомерных ожиданий) в практическом плане предполагает, что судья, решающий коллизионный вопрос, должен способствовать защите тех гражданско-правовых прав, которые возникли у иностранных граждан в рамках их правовой системы. К числу элементарных требований техники и политики права Петражицкий относил требование «избегать по возможности всякой неопределенности и растяжимости в объеме применяемых понятий». Он призывал стремиться к выработке понятий с точно фиксированным, не допускающим ни растяжения, ни сжимания объемом.[34]
На наш взгляд, проблематичность заключается в неразработанности теорией права концептуальной первоосновы для более менее адекватного понимания сущности, значения, целей ответственности. Именно это и является одной из главных причин сложившейся ситуации в теории права и законодательной практике на сегодняшний день.
Абсолютно прав О.Э. Лейст, отмечая: «Понятия, которыми оперирует теория государства и права, по степени обобщенности должны иметь значение для всех отраслевых наук»[35].
Таким образом, без детального анализа понятия и содержания юридической ответственности теорией государства и права нельзя претендовать на разрешение отраслевых проблем.
Прежде всего, следует отметить, что законодательного определения юридической ответственности не существует.
В научной литературе основополагающие характеристики юридической ответственности раскрываются следующим образом.
1. Юридическая ответственность наступает только за совершенное правонарушение. Правонарушение выступает в качестве основания юридической ответственности. Субъектом юридической ответственности может стать только субъект, виновный в нарушении правовых предписаний. (Если правонарушение совершено лицом, находящимся в состоянии невменяемости или душевнобольным, когда оно лишено возможности отдавать отчет в своих действиях и руководить ими, суд может применить в отношении данного лица принудительные меры медицинского характера (например, поместить в психиатрическую лечебницу), однако данные меры не являются мерами юридической ответственности.)
Наиболее принципиальной является проблема выделения в механизме защиты охранительных норм и правоотношений. Большинство современных ученых исходят из того, что в результате нарушения или оспаривания субъективного права возникают новые, ранее не существовавшие охранительные правоотношения, в рамках которых реализуются меры защиты и меры юридической ответственности как их разновидность. Однако ряд авторов, отрицая существование охранительных правоотношений, отстаивают вывод о том, что меры защиты и меры ответственности реализуются в рамках правовых отношений, существовавших до правонарушения. Наиболее последовательно эту точку зрения проводил в своих трудах М.А. Гурвич. По его мнению, в результате правонарушения нарушенное субъективное право переходит в новое, «боевое» состояние, становится годным к немедленному принудительному осуществлению. Это субъективное право в «боевом» состоянии М.А. Гурвич называл притязанием или правом на иск. При этом правонарушение изменяет правовое положение не только кредитора, но и должника, превращая его ранее существовавшую обязанность в юридическую ответственность. У М.А. Гурвича право на иск и ответственность остаются элементами правоотношения, существовавшего до правонарушения. Правонарушение не порождает новых правоотношений, а лишь приводит ранее существовавшее в состояние спора. «Пройдя в качестве предмета судебного рассмотрения и защиты через горнило судебного процесса», это материальное правоотношение приобретает определенность и бесспорность[36].
Данная концепция обедняет представления о механизме защиты, создает иллюзию того, что принудительное осуществление права является единственным способом его защиты. Между тем это не так. Многие субъективные права в случае их нарушения вообще не могут быть принудительно осуществлены, некоторые из них прекращают свое существование в результате правонарушения (например, право собственности в случае уничтожения имущества). Кроме того, защите подлежат не только субъективные права, но и охраняемые законом интересы, т. е. не опосредованные регулятивным правом социальные потребности. В результате нарушения абсолютного субъективного права собственности возникают относительные правоотношения по его защите, в рамках которых осуществляются такие способы защиты, как виндикационный и негаторный иски. Правонарушение может вызвать к жизни правоотношения иной отраслевой принадлежности, чем нарушенные (например, наряду с возмещением имущественного вреда к правонарушителю могут применяться меры административной и уголовной ответственности). Все это говорит о том, что в результате правонарушения, оспаривания и других помех в осуществлении права возникает новое и относительно самостоятельное субъективное право (право на защиту), с которым корреспондирует новая, до правонарушения не существовавшая обязанность правонарушителя. Эти новые право и обязанность входят в содержание охранительного правоотношения. В настоящее время идея выделения в механизме правового регулирования охранительных правоотношений получила широкую поддержку научной общественности. Возражения против этой концепции выдвигаются лишь некоторыми представителями науки гражданского процессуального права[37].
2. Юридическая ответственность неразрывно связана с государственным принуждением, т. е. она устанавливается государством и применяется в ответ на виновные противоправные деяния правонарушителя через деятельность специальных органов государства.
3. Юридическая ответственность характеризуется определенными лишениями, которые виновный обязан претерпеть. Лишение правонарушителя определенных благ, наступление для него определенных нежелательных последствий является реакцией государства на тот вред, который правонарушитель причинил обществу, государству или отдельной личности. Особенность юридической ответственности состоит не в том, что она сопровождается определенными лишениями и ограничениями, а в специфике данных лишений. Данные лишения могут быть личного характера (например, лишение свободы, лишение права занимать определенные должности и др.) и имущественного характера (например, штраф, конфискация, взыскание неустойки и др.). Они выступают в качестве средств, при помощи которых осуществляются задачи перевоспитания правонарушителей и предупреждения правонарушений.