«Западные интеллектуалки старшего поколения, отмечает М. Арбатова, провели молодость в карнавальной борьбе за право опускать бюллетень в урну: ходили на демонстрации, разбрасывали листовки, били витрины магазинов, сжигали бюстгальтеры на центральных площадях городов, запрещали мужчинам целовать руку, платить в ресторане и нести тяжелую сумку. Ведь француженки, венгерки, итальянки, японки, вьетнамки, югославки, румынки и гречанки начали голосовать только после Второй мировой. А скажем, скандинавки, россиянки, канадки и американки еще до 20-го г. Новозеландки решили эту проблему аж в 1893 г., а перуанки только в 1979-м»[80].
Феминизм может использовать в своих целях практически все основные системы политической и моральной философии, сохраняя при этом принципиальное единство, которое фокусируется в общем стремлении положить конец угнетенному положению женщин и добиться подлинного равенства. На феминистских конференциях часто висят плакаты со словами Джойс Стивенс: «Потому что женская работа никогда не кончается и не оплачивается или оплачивается ниже, или она скучна и однообразна, и нас первыми увольняют, и то, как мы выглядим, важнее того, что мы делаем, и если нас изнасилуют, то это наша вина, и если нас избили, значит, мы это спровоцировали, и если мы повышаем голос, то мы скандалистки, и если мы получаем удовольствие от секса, значит, мы нимфоманки, а если нет, то фригидны, а если мы ждем от общества заботы о наших детях, то мы эгоистичны, и если мы отстаиваем свои права, то мы агрессивны и неженственны, а если нет, то мы типичные слабые женщины, и если мы хотим замуж, значит, мы охотимся на мужчину, а если не хотим, то мы ненормальные, и потому что мы до сих пор не имеем надежных и безопасных контрацептивов, когда мужчины ни за что не отвечают, и если мы боимся ответственности или отказываемся от беременности, нас делают виновницами абортов и по многим другим причинам мы участвуем в женском движении»[81].
Различие между направлениями феминизма, полагает Б.Н. Кашников, заключается главным образом в вопросе методологии и методик преодоления гендерной несправедливости[82]. На наш взгляд, это не совсем так, ибо в разнообразных течениях феминизма все же присутствуют попытки определиться с базисными предпосылками гендерного равенства и неравенства, которые приводят отнюдь не к тождественным результатам.
Так, в поисках решения «женской части» гендерной проблематики феминизм (во всей многоликости его течений) в качестве ключевой дискутируемой идеи опирается на «дилемму сходства или различий мужчин и женщин». Обойти этот вопрос невозможно, так как принципиальные природные различия очевидны. Вся традиционная культура строится на идее противоположности (и в значительной степени иерархичности) мужского и женского начал[83].
На одном полюсе концепция особой женской сущности. В рамках этой концепции презюмируется, что все женщины подобны друг другу и принципиально отличаются от мужчин (причем в лучшую сторону). На этой основе политика равных прав невозможна[84]. Предположение о том, что многие явные социальные различия между мужчинами и женщинами имеют естественную природу, пожалуй, изначально было самым распространенным и востребованным не только феминизмом, но и антифеминизмом (в его мужском обличии). Они (биологические различия) являются как основой для «женских качеств» заботы, сотрудничества, миролюбия, так и мужских эгоизма, конкуренции и агрессии. Гормональные отличия (у женщин опыт менструаций и деторождения) источник, ведущий большинство из них к ориентации на семью[85].
В реальности, пишет Валери Брайсон, большинство феминисток отвергли такие идеи о природных отличиях, соглашаясь с известным высказыванием Симоны де Бовуар, что «женщиной не рождаются, женщиной становятся»[86]. Во-первых, продолжает автор, далеко не все женщины матери и сиделки; менструальный цикл лишь один из этапов жизни женщины (и при том не всякой), нельзя игнорировать ее опыт после менопаузы. Нельзя приравнивать опыт женщины детородного возраста (тем более родившей) к опыту всех женщин. Во-вторых, из подобной биолого-женской позиции игнорируется тот факт, что гормональные колебания свойственны и мужчинам[87]. В-третьих, не только материнство, но и отцовство мотивирует к деятельности по заботе о детях и благополучии всего общества[88]. В-четвертых, основная дилемма феминизма о сходстве и различии мужчин и женщин, кроме того, в значительной степени «снимается» еще одной достаточно очевидной констатацией: и то и другое присутствует, но пропорции весьма условны, так как при явном природно-объективном различии полов внутри каждого из них существует многоплановая дифференциация характеров, способностей, потребностей (не говоря уже о нетрадиционных аспектах сексуальной ориентации, где единство мужского и женского начал не только идеологемма, условность, но в ряде случаев реальное бытие). Телеология человека, представляющая его в качестве фокуса мироздания, «располагает многими и вескими основаниями считать, что функцию венца мироздания далеко не в равной мере выполняют все человеческие существа, все члены всякого сообщества, где бы и когда бы оно ни присутствовало в мироздании»[89]. При этом, как точно подметила М. Арбатова «за себя и за ту женщину»: «Всякий раз, когда я не даю вытирать о себя ноги, меня называют феминисткой!»[90]. Женщине «функцию венца мироздания» выполнять все же труднее по обстоятельствам жизни, организованной в основном мужчинами[91].
В реальности, пишет Валери Брайсон, большинство феминисток отвергли такие идеи о природных отличиях, соглашаясь с известным высказыванием Симоны де Бовуар, что «женщиной не рождаются, женщиной становятся»[86]. Во-первых, продолжает автор, далеко не все женщины матери и сиделки; менструальный цикл лишь один из этапов жизни женщины (и при том не всякой), нельзя игнорировать ее опыт после менопаузы. Нельзя приравнивать опыт женщины детородного возраста (тем более родившей) к опыту всех женщин. Во-вторых, из подобной биолого-женской позиции игнорируется тот факт, что гормональные колебания свойственны и мужчинам[87]. В-третьих, не только материнство, но и отцовство мотивирует к деятельности по заботе о детях и благополучии всего общества[88]. В-четвертых, основная дилемма феминизма о сходстве и различии мужчин и женщин, кроме того, в значительной степени «снимается» еще одной достаточно очевидной констатацией: и то и другое присутствует, но пропорции весьма условны, так как при явном природно-объективном различии полов внутри каждого из них существует многоплановая дифференциация характеров, способностей, потребностей (не говоря уже о нетрадиционных аспектах сексуальной ориентации, где единство мужского и женского начал не только идеологемма, условность, но в ряде случаев реальное бытие). Телеология человека, представляющая его в качестве фокуса мироздания, «располагает многими и вескими основаниями считать, что функцию венца мироздания далеко не в равной мере выполняют все человеческие существа, все члены всякого сообщества, где бы и когда бы оно ни присутствовало в мироздании»[89]. При этом, как точно подметила М. Арбатова «за себя и за ту женщину»: «Всякий раз, когда я не даю вытирать о себя ноги, меня называют феминисткой!»[90]. Женщине «функцию венца мироздания» выполнять все же труднее по обстоятельствам жизни, организованной в основном мужчинами[91].
На другом полюсе идея либерального феминизма о сходстве (и даже тождестве) женщин и мужчин, где в качестве основания заложена идея о том, что они равно (тождественно) рациональны. «Такое понимание равенства, отмечает О.А. Воронина, закономерно приводит либералок к убеждению, что любые отличия женщин препятствуют достижению ими равенства с мужчинами»[92]. Не найдя ответа на вопрос о возможности равенства между мужчинами и отличными от них женщинами, либеральные феминистки и вынуждены отрицать различия во имя достижения социального равенства.
Однако подобные гендерно безразличные идеология и основанное на ней законодательство неизбежно игнорируют реалии жизни и прежде всего репродуктивную роль женщины. Беременность и материнство не есть разновидность «обычного расстройства здоровья» и одна из обычных функций человека. В ситуации деторождения равные права приводят к большей нагрузке на женщин. Значит, в этом вопросе они должны быть «немного более равными».
Между двумя полярными идеями истину, как известно, следует искать посредине. В результате постепенно сформировался так называемый комплексный подход, основанный на новом понимании равенства, с точки зрения соотношения сходства и различия, попытки диалектически сочетать эти понятия. Равенство подразумевает равное положение, независимость, ответственность и всеобъемлющее участие женщин и мужчин во всех сферах общественной и приватной жизни; проблема состоит не в том, что различия существуют, а в том, что они не должны вести к дискриминации[93].
В исследовании «темпоральной справедливости для женщин», замечает В. Брайсон, есть несколько пересекающихся идей современной марксистской и современной феминистской теорий. Во-первых, общность заключается в том, что идея справедливости не «упала с неба» на все века, а есть продукт истории и «используется для маскировки или оспаривания доминирующих интересов»; тем самым «марксизм косвенно поддерживает феминистскую критику частного характера мужской справедливости и способов сокрытия «под зонтиком» общественной сферы частных основ несправедливых результатов». Во-вторых, в отличие от К. Маркса и других марксистов прежнего времени современные представители этой теории не игнорируют времязатратную сущность домашних обязанностей (которые не могут быть полностью автоматизированы и зависят от социальных взаимодействий), рассматривают их не как факт природы, а как часть человеческой жизни, которая может быть изменена, например, в рамках социального государства («гендерная справедливость вряд ли достижима в пределах системы, базирующейся на гонке за прибылью», где гендерное разделение труда связано с императивами глобальной экономики, с содействием индивидуализму и маргинализацией обязанностей по уходу)[94].
Коль скоро гендер создается и воссоздается (а не биологически дан раз и навсегда) и при этом ощутимо присутствует в общественном пространстве, государства неизбежно играют в этом процессе активную роль. Каждое государство имеет свой гендерный режим как результат социальной борьбы и гендерный уклад[95].
Социальный статус человека-мужчины и человека-женщины зависит от множества факторов институционального, социально-экономического и идеологического порядка (политических системы, режима; культуры, гендерного законодательства; состояния экономики; взглядов на роль мужчины и женщины в обществе). В результате их взаимодействия возникают, развиваются и укрепляются во времени и пространстве несколько типов государственной гендерной политики[96].