Естественное положение вещей. стихотворения - Андрей Драгунов 2 стр.

Я узнаю о времени в пути
по смене суток  не по очертаньям,
мелькающим в окне, как ни крути 
они всё меньше добавляют знанье 
лишь трение в глазу от цвета стен,
что чаще  выше и однообразней,
лишившись в жизни важных перемен 
того, что в детстве называли праздник
или другим, похожим словом, но
других не подбирается  по ходу,
по линии движения В окно
влетает только лишь прогноз погоды
в виде дождя  единственный живой
в происходящем. И не ошибиться,
сместив пейзаж уверенной рукой
в другое время, чтобы раствориться.

Я помню в окнах хитрые глаза,
когда мы выезжали из квартиры.
И кто-то из соседей мне сказал,
что жизнь теперь покажется сортиром,
т. е. не тем, чего я ожидал,

но я, как будто бы не слышал те слова,
и переезд казался мне началом
чего-то нового  я ехал на вокзал,
откуда музыка весёлая звучала,
и я вагоны длинные считал 

всего двенадцать, но какой простор
для вымысла, тем более  для бега
в другой конец вагона. До сих пор
я вспоминаю это время. Снегом
была покрыта площадь и забор,

из-за которого глядел чужой пейзаж,
доставшийся как будто бы в насмешку
за прошлое. Теперь пустынный пляж
глядел в окно, не замечая слежку
за ним самим, скрывая антураж,

как на «атасе», ночью за углом
при выносе вещей, как при побеге
из отдалённых мест. При всём при том,
пляж выглядел, как облако на небе 
вполне реально  только под замком.

Я выходил гулять на кромку льда 
был в двух шагах от смерти под водою,
но, видимо, ещё сама вода
не думала расправиться со мною, 
и я гулял неведомо куда.

Мне, видимо, не слишком повезло
жить в этом месте, но вот так случилось 
остаться навсегда здесь, всем назло,
чего бы там потом ни получилось
с переселеньем как бы повезло,

или на память, как бы Лёд торчит
из всех проплешин, тень не замечая 
с той стороны со мною говорит
о чём-то личном, но о чём  не знаю 
от этого душа моя болит

и стонет тихо, говоря мне «уходи,
ты здесь чужой, по крайней мере  лишний 
не до тебя сейчас, а впереди
увидимся ещё, и будет слышно,
как мы заплачем друг у друга на груди».

И между этих милых пересказ
я проживал своё больное детство,
блуждая между льдин. Холодный пляж
уже не так пугал своим соседством
и тем, что он  всего лишь антураж

для продолжения Мать кличет на пирог,
я к ней, естественно, несусь, насколько можно,
но лишь ступив на собственный порог 
я понимаю, что не всё возможно
тому, кто здесь свой коротает срок, 

я оказался выпертым за дверь 
там новые носки на новоселье 
на два чача не ждут меня теперь.
А дальше только горькое похмелье
и бывший сын, отправленный за дверь.

Я так и жил  меж пляжем и тюрьмой.
Мать говорила, что кому-то нужно
чего-то там давать  а я с сумой
ходил под окнами. И в окна очень дружно
кричали мне: «Сынок, иди домой».

Но я ходил, поскольку от отца 
ни письмеца, ни весточки, ни слуха.
Я пропадал всё чаще у крыльца
начальника тюрьмы. Кругом разруха
всё скрашивала удаль молодца.

Мои следы растаяли к весне.
Я потерял перчатку между брёвен.
Пускал кораблики по скисшейся воде.
С другими ссыльными я становился вровень,
переживая только о едьбе,

ну, то есть, о еде. Случилась масть 
амнистия отцу  ну, то есть  чудо.
Не удалось за козырьком пропасть,
откуда лишь в тумане, но покуда
не трогала его руками мать,

но я был рядом, думая о нём.
Он так спешил домой, на самом деле,
лишь мать забыла вещи, что при нём
забрали дома, т. е. что успели 
забрать, а остальное всё  быльём,

т. е. забвением, как и любовь сама 
теперь я понимаю  мне несложно 
когда вокруг  любовь, тюрьма, сума 
и остальное очень осторожно,
пока ты на свободе. И луна

в твоё окно вагонное, большое
И мама папу кормит, как смогла,
картошкой, курицей  и водкой из подполья.

Мне нечего теперь уже терять 
война закончилась, когда я не родился,
но в сентябре меня погнала мать
в ту, среднюю, в которой я учился
все восемь лет. И вышел в никуда
из тех дверей и дальше, если честно.
Потом была с родными чехарда 
из-за квартиры, то есть, койко-места.
Я был с вещами выкинут за дверь,
не ощутив любви и, как там,  ласки.
И вот теперь среди людских потерь
и мусора ищу себе подсказки 
в чём был неправ за свой короткий век,
в чём оплошал и был не к месту пьяным.
Мне нечего сказать уже за всех 
я просто жду свой час в углу дивана.

Пускай не будет времени совсем,
чтобы вернуться в то кафе, на площадь,
где голуби не видят перемен
вокруг себя, и ты немного проще,
чем стала позже. Спелый виноград
по стенкам растекается, как утром
вода с деревьев. И на первый взгляд,
вода смывает прошлое, как будто,
и что-нибудь ещё, за прошлым вслед,
пока все спят, и ничего случайно
не происходит Борщ опять в обед
всё разрешает молча и банально,
как и должно быть, видимо, сейчас 
попробуй по-другому  выйдет хуже,
как начатый невовремя рассказ
или, чего уж хуже  сядешь в лужу 
в прямом и переносном, где вода
размоет всё, смягчив финал немного,
оставшись, как и память  навсегда,
и став уже последнею дорогой.

Неистово ты говорила  сука,
теперь всё кончено и ничего не надо
от сказанного, что всему порука,
по крайней мере  с самого начал,
с того момента, как в пустой кофейне
я говорил, что не случится чудо,
но будет жизнь  от первой до последней
минуты, не случившейся покуда.

Старость зажмурилась, глядя в моё лицо 
я так же глаза закрывал, выходя на берег,
чтоб не ослепнуть от волн, слепящим своим свинцом,
в присутствии солнца и чаек, но без истерик
каких бы то ни было. Старость, потупя взгляд,
ждёт своё время, чтоб предъявить убытки 
по расписанию, выбрав не всё подряд,
а только лишь то, что было на той открытке,
где ещё молоды и не сошли с ума
от пережитого, не потеряли память,
смяв под собой подушку, что так влажна
от недосыпа  и не стереть руками
или посудной тряпкой следы воды,
то есть, того, что было. По крайней мере,
что-то всегда остаётся от ерунды 
не пересказанной, даже в сырой постели.

Когда остаётся лишь дерево в старом окне,
погода уже не влияет на время и завтрак,
на воду в кофейнике И позабыв обо мне,
облако тычется в форточку, как бы внезапно,
то есть, почти незаметно, и в этой связи
завтрак уже превращается в праздничный ужин 
без всяких подробностей. Кто-то идёт в магазин.
Кто-то в окне остаётся, забыт и не нужен 
точно уж тем, кто ушёл, чтоб не вспомнить уже,
чем всё обычно кончается  без оговорок,
без отступления в прошлое. На этаже
только окно остаётся без стёкол и шторок

В. Д.

Со второго на третье августа
одна тысяча девятьсот девяносто восьмого 
не кричите, пожалуйста,
не будите уже больного 
лучше белою скатертью
застелите ему дорогу,
чтобы встретился с матерью
у другого уже порога
И соломки, чтоб выспался,
отоспался за жизнь в скитаниях
и расправился с вымыслом,
чтобы больше уже на прощание 
ничего-то из прошлого 
ни тоски, ни беды, ни печали 
лишь немного хорошего
из того, что случилось вначале.
Но и с этим не справиться,
то есть, всё завершилось не вовремя 
как-то так получается 
жизнь кончается в маминой комнате.

Переехавши свет, уже не спешишь обратно.
Ждёшь посылку из дома, но только открытки приходят
с пожеланием счастья, что, в общем, вполне понятно,
но синица склевала всю кашу  и дни проходят,
но куда-то всё мимо и чаще  без остановки,
чтоб в глазах приезжего не разглядеть потери,
перехода на хитрости и уловки,
пробегая мимо ещё не закрытой двери.
Но когда за окном теряешься, как в пустыне,
как в вещах забытых, отрытых в глухой кладовке 
жизнь не кажется лучше в местах, что твои отныне,
оттого, наверное, выглядит всё неловко
или как-то странно в чужом для души пейзаже,
где уже не спросишь соседа «как сын и дочка?».
Не зайдёшь за спичками или за солью даже.
Оттого тоска  и вниз убегает строчка.

Когда остаётся лишь дерево в старом окне,
погода уже не влияет на время и завтрак,
на воду в кофейнике И позабыв обо мне,
облако тычется в форточку, как бы внезапно,
то есть, почти незаметно, и в этой связи
завтрак уже превращается в праздничный ужин 
без всяких подробностей. Кто-то идёт в магазин.
Кто-то в окне остаётся, забыт и не нужен 
точно уж тем, кто ушёл, чтоб не вспомнить уже,
чем всё обычно кончается  без оговорок,
без отступления в прошлое. На этаже
только окно остаётся без стёкол и шторок

В. Д.

Со второго на третье августа
одна тысяча девятьсот девяносто восьмого 
не кричите, пожалуйста,
не будите уже больного 
лучше белою скатертью
застелите ему дорогу,
чтобы встретился с матерью
у другого уже порога
И соломки, чтоб выспался,
отоспался за жизнь в скитаниях
и расправился с вымыслом,
чтобы больше уже на прощание 
ничего-то из прошлого 
ни тоски, ни беды, ни печали 
лишь немного хорошего
из того, что случилось вначале.
Но и с этим не справиться,
то есть, всё завершилось не вовремя 
как-то так получается 
жизнь кончается в маминой комнате.

Переехавши свет, уже не спешишь обратно.
Ждёшь посылку из дома, но только открытки приходят
с пожеланием счастья, что, в общем, вполне понятно,
но синица склевала всю кашу  и дни проходят,
но куда-то всё мимо и чаще  без остановки,
чтоб в глазах приезжего не разглядеть потери,
перехода на хитрости и уловки,
пробегая мимо ещё не закрытой двери.
Но когда за окном теряешься, как в пустыне,
как в вещах забытых, отрытых в глухой кладовке 
жизнь не кажется лучше в местах, что твои отныне,
оттого, наверное, выглядит всё неловко
или как-то странно в чужом для души пейзаже,
где уже не спросишь соседа «как сын и дочка?».
Не зайдёшь за спичками или за солью даже.
Оттого тоска  и вниз убегает строчка.

Звук шагов заглушает дыханье моё в подъезде,
поднимаясь до двери, топча каблуком ступеньку,
как какую-то тропку, как каплями на железе
оставляя вмятины, цепляясь рукой за стенку,
не найдя опоры другой  вообще кого-то 
в это время суток и тени не помогают,
не давая возможность выжить после работы 
никому вообще, оставшемуся за краем
своего жилища. Ищу каблуком дорогу
до знакомой двери, пока догорает лампа
в пыльном плафоне, сливаясь уже понемногу
с собственным голосом, т. е. с дыханием, как бы
не различая уже это время суток,
когда становясь искателем нужной двери,
ждёшь, что окажешься рядом  ежеминутно
и удаётся выжить и избежать потери.