Естественное положение вещей. стихотворения - Андрей Драгунов 3 стр.

В городе, где различаешь кирпич облезлый
среди новой кладки  не остаётся шансов
зацепиться глазу за новый отлив железа
на новостройке. Тем более, здесь остаться,
где история в камне дольше хранит молчанье,
чем продукты в подполе свой сохраняют запах,
разрушая лишь изредка город своим звучаньем 
до облезлого камня. Кто-то готовит завтрак
в этом пейзаже, готовом уже на ужин
переползти, не смяв под собой травинки,
что виновата лишь в том, что пила из лужи,
но сохранилась, оставшись на той картинке,
то есть, вообще оставшись. Но время лечит
и продлевает дальше кирпич  не новый,
не обещая только возможность встречи
с кем-то из прошлого, кто был с тобой знакомым.

Всё, что досталось в наследство мне  фото на память 
и ничего из вещей, что сгодятся для жизни.
Даже семь слоников, что мне привёз из Германии
дед, оказались в бумагах наследственных  лишними.
Но мне досталось простое бумажное фото,
где ещё живы и не спешат расставаться.
Даже семь слоников старой немецкой работы
перебегают из прошлого, чтобы остаться
на этой жёлтой, истлевшей почти фотографии,
в этом пространстве, хранящем и время и место,
с надписью криво, не ведающей каллиграфии,
без даты и времени, что ерунда, если честно,
и даже бессмысленно, то есть, как выдумка даже 
всё, что ещё сохраняется в лицах на фото 
то есть, любовь, что с бумагами стала пропажей 
это одно, что не требует лишней заботы.

Всё, что досталось в наследство мне  фото на память 
и ничего из вещей, что сгодятся для жизни.
Даже семь слоников, что мне привёз из Германии
дед, оказались в бумагах наследственных  лишними.
Но мне досталось простое бумажное фото,
где ещё живы и не спешат расставаться.
Даже семь слоников старой немецкой работы
перебегают из прошлого, чтобы остаться
на этой жёлтой, истлевшей почти фотографии,
в этом пространстве, хранящем и время и место,
с надписью криво, не ведающей каллиграфии,
без даты и времени, что ерунда, если честно,
и даже бессмысленно, то есть, как выдумка даже 
всё, что ещё сохраняется в лицах на фото 
то есть, любовь, что с бумагами стала пропажей 
это одно, что не требует лишней заботы.

Все насекомые уже ушли из дома 
под снос сегодня, чтобы не осталось
и камня даже, чтобы незнакома
была картина, чтоб не показалось
после всего, что это наважденье
или мираж, распластанный в пустыне,
где воздух, как и небо  без движенья
и только ждёт, кто первым нынче сгинет,
оставшись облаком, разбросанным над домом,
которому уже не сохраниться 
удел развалин, что, увы,  знакомо.
Ещё мгновение  и жизнь идёт на слом 
никто уже о ней не зарыдает.
На улице Чайковского был дом,
но кто теперь уже об этом знает.

Мне не было обещано дожить
до старости. Знакомая сказала,
что это тоже надо заслужить,
как право  к ней залезть под одеяло
холодным вечером. От ветра и тоски,
пока ещё не поздно согреваться,
сложив в ботинки рваные носки 
от посторонних, чтоб не разрыдаться
от бедности. Гляжу в её глаза 
почти что родственник, почти глава семейства 
какого-то  никто не рассказал 
какого, исключая фарисейство 
подходят все  никто не обещал,
что будет просто и не так накладно 
чего-то там родитель завещал,
но, видимо, не слишком много Ладно,
и так сгодится, чтобы пережить,
переиначить всю скороговорку
про то, что парка треплет свою нить,
пытаясь втиснуть бедную в иголку
с тупым концом, что в стоге не найти 
не стоит и пытаться  дождь в подмогу,
чтобы кого-нибудь успеть спасти
ещё живым и здравым, слава Богу! 
пока вода стекает между ран,
и кто-то шепчет в ухо «отлетает»
и открывает шире свой карман
для подати и время застревает,
как между пальцами Ищи его теперь 
в каких краях соломку мягче стелют,
где, отпевая свою жертву, зверь
глядит в глаза и никому не верит,
как я тебе, сказавшей про постель,
про то, что  заслужить или заслужит.
Холодный ветер веет канитель,
и никому никто уже не нужен
со рваными носками. Пуст карман,
глаза пусты  до времени. Собака
ждёт на пороге. Вылитый туман
торчит меж сосен. Мокрая рубаха
влипает в спину, чтобы уберечь
от лишних стрел и, может быть, от страха
животного, с которым в землю лечь,
когда с кредитом рассчитает плаха
иль менеджер в конторе за процент,
за выжатый лимон в стакан с палёной,
хвалёной водкой. Жалкий пациент
останется никем недолюблённый,
не выжатый, как тот лимон в стакан.
Вода из крана пополняет чашу
холодной струйкой времени. Туман
от горя меж стволов бесшумно пляшет,
как ненормальный, выбившись из сил
и выйдя за границы поселенья,
как будто бы кого-то упросил
не поднимать излишнего волненья
по поводу отсутствия его
в означенных границах. Замерзает
пейзаж, глядящий в мутное стекло,
как в зеркало. Квартира остывает
ещё до осени, до выпавшей листвы,
то есть, до времени, опять  без продолженья
какой-нибудь затейливой игры,
надеясь на ночлег и на сближенье
с хозяйкой дома, чтобы пережить 
дожить до старости, пока не закатали
в ту самую, нервущуюся, нить 
и не добавили к тоске ещё печали
или чего-нибудь крамольного ещё,
что вылечит, но не спасёт от смерти,
но предоставит выверенный счёт
за ночь под одеялом на рассвете
и будет дальше выбивать долги
за прожитую жизнь, за булку с маслом,
что съел на завтрак, пробуя дожди
разбавить чаем, но не слишком часто,
не так, как бы хотелось  чтобы жить
или хотя бы доживать остаток,
но парка на рассвете треплет нить,
стирая со щеки песка осадок,
как горькую слезинку, что стекла,
не думая надолго оставаться,
как каплю с замутнённого стекла
в рассветный час, с которым расставаться
не хочется, но, видимо, потерь 
не избежать, покуда ветер ноет
о неизбежном. Что сказать теперь? 
что слишком долго тянется сегодня
и, кажется, что это навсегда,
пока вода не вытечет из крана,
в котором лишь холодная вода,
и согревает лишь тепло дивана
и одеяло. Некого винить
за то, что жизнь прошла наполовину 
и завершается. Туман не изменить
в желании погладить чью-то спину
своим дыханием  в лесное молоко 
с ногами, с головой  почти что в омут 
не броситься, поскольку далеко,
за дальним лесом, где другие стонут
и так же пряжу собирают в нить,
и шьют рубахи, чтобы ни случилось,
носки латают, чтоб не говорить
о них в стихах, как раньше получилось,
то есть, вполне нормальное житьё,
расписанное сызмальства до срока,
где каждый знает, что твоё  твоё 
всё остальное лишняя морока
со всеми исходящими. Вода
не льётся попусту  от края и до края
лишь из желания забраться хоть куда,
как облако, краёв не различая
и даже дальше, но его следы
среди других, таких всегда заметных,
не делая из этой ерунды
события, как из воды конфеты,
то есть, как птенчик, выпав из гнезда 
своей дорогой, если не зачтётся
и выйдет боком Если посчитать,
во что обходятся бумаги и чернила
для этого писания  кровать
окажется настолько сиротливой,
что точно выйдет боком словарю 
без лишних слов, что говорят под утро,
ну что-то вроде «Кофе я сварю» 
«И булочку, пожалуйста, с кунжутом», 
несётся вслед. Бумага терпит всё
и вымысел, и президентский росчерк
на резолюции о том, что всё ещё
не как должно быть. Между строчек прочерк 
без заполнения, как в протоколе брешь,
что жжёт перо, но никуда не деться
от соглядатая, что стережёт рубеж,
не соглашаясь на другие средства
в переживании  и в этом весь секрет.
Туман сползает, открывая площадь
среди деревьев, не найдя ответ
на заданный вопрос. А дальше, в общем 
обычный день, без тени на упрёк
на скомканное утро и погоду,
что за ночь свой усвоила урок
и больше не страдает от свободы
среди деревьев и не портит вид
с той стороны, водой затёртых стёкол,
освободившись от числа обид 
за ночь под одеялом  стала блеклой,
сославшись на здоровье. Лишь носки
в ботинках дожидались возвращенья
хозяина, не ведая тоски, 
чего-нибудь ещё, как продолженья
прошедшей ночи. Станешь говорить
о том, что было  булочка с кунжутом
получится, чтоб утро повторить,
и вновь туман опустится, как будто.

Когда уже не видишь впереди
того, кто ждал тебя на перекрёстке
немного раньше  никого не жди,
тем более  поблажки  смысл жёсткий
у этих слов, но, видимо, теперь
дорога дальше в стоптанных ботинках
и, видимо, не выйдет без потерь,
расписанная в двух словах картина
о лучшей доле, как ни говори 
всё получается не так, как ожидалось,
и то, что ещё видишь впереди 
и есть та самая, заслуженная, малость.

Состарившись, не видишь без очков 
кто там поблизости маячит среди веток,
переплетённых  хоть сюжет не нов,
и можно догадаться по отметкам
цветным на фоне неба без границ,
без облаков  от края и до края 
лишь в памяти, когда не видишь лиц,
из прошлого их жадно извлекая,
стараясь сохранить, но меркнет взгляд,
высматривая тени меж деревьев,
страдая оттого, что всё подряд
вплетается в пейзаж, включая двери
пустых домов, застывших до тепла,
до перелётных птиц в начале мая.
Взгляд утыкается в подобие дупла,
но, видимо, скворечник различает
среди ветвей  руками не достать,
чтоб убедиться в правильности взгляда,
нащупывают кресло и кровать
и то лишь потому, что оба рядом 
не слишком далеко, чтобы дойти,
нащупывая пальцами пространство
между стеной и дверью, чтоб войти,
при этом оставаясь частью царства 
того, другого. Выверенный путь,
истоптанный годами, по привычке
спасает, чтобы что-то не столкнуть
с привычных мест, означенных в кавычках
в перечислении, по списку, где в конце
серийный номер и покупки дата,
чтоб не играть волненьем на лице
и не случиться снова виноватым.

Доживать остаёшься там, где вода об камень
разбивает облако, что отразилось утром,
то есть, там, где берег, выглаженный руками
или сандалией, выглядит ежеминутно,
как пустынный остров, брошенный накануне,
то есть, вода смывает следы участья,
то есть, присутствия, чтобы уже утонули
в недоумении или уже от счастья 
переселенцы, брошенные на берег
в изнеможении, чтобы ещё немного
жизнь продолжалась, но, может быть, без истерик
и без участия в этом того, другого
Впрочем, кого бы то ни было  только память
чтоб оставалась, как выглаженная рубаха
на парадный случай, как облако, что об камень 
для украшения  дальше Сибирь и плаха
или её подобие, чтобы знали!.. 
как всё всегда кончается, между прочим
среди деревьев, которые не познали
ещё топора и смертную боль воочию
или чего-то большее, что забыли
на берегу, не научившись плавать
или тонуть. И облака, как крылья 
не чтобы летать, а чтобы молчать и плакать.

Нет ничего, что можно передать
в наследство, т. е. сохранить на память 
диван, картина, книги и кровать,
промятая  хранимая веками.
Лишь пара стопок списанных страниц 
всё, что в подарок может пригодиться,
в отсутствии знакомых с детства лиц,
если опять чего-то не случится,
не сбудется. В распахнутую дверь
заходит солнце  может, по ошибке 
не разобрав, кто жив ещё теперь,
раздаривая милые улыбки
направо и налево. Меж вещей
осталась пыль и что-то от хозяев,
уехавших куда-то  без затей,
но кто-нибудь, конечно, всё исправит,
всё выправит, сотрёт с комода пыль 
чтоб ни следа от жизни не осталось.
И девочка, которую забыл,
чтоб больше никогда не повстречалась.

Ниоткуда никто, никуда  чтобы просто забыть,
то есть, просто не помнить, как выглядят или зовутся
те, которым до времени вышло  не быть
в перечислении и в сохранившихся лицах,
где-то в альбомах, на выцветших фото уже,
став лишь отметиной, или простой закорючкой
в скорбных тетрадях, что спрятаны на этаже
между вещами, где жил в связи с долгой отлучкой
из этих мест и лишился угла и добра
от самых близких, уже не надеясь на выбор
между немыслимым завтра и вечным вчера,
спрятанным так глубоко, что его и не видно,
как и тебя самого из-за старых вещей 
до неприличия старых и кем-то забытых,
век коротающих свой в тишине этажей
старого дома, живого ещё на открытках.

Доживать остаёшься там, где вода об камень
разбивает облако, что отразилось утром,
то есть, там, где берег, выглаженный руками
или сандалией, выглядит ежеминутно,
как пустынный остров, брошенный накануне,
то есть, вода смывает следы участья,
то есть, присутствия, чтобы уже утонули
в недоумении или уже от счастья 
переселенцы, брошенные на берег
в изнеможении, чтобы ещё немного
жизнь продолжалась, но, может быть, без истерик
и без участия в этом того, другого
Впрочем, кого бы то ни было  только память
чтоб оставалась, как выглаженная рубаха
на парадный случай, как облако, что об камень 
для украшения  дальше Сибирь и плаха
или её подобие, чтобы знали!.. 
как всё всегда кончается, между прочим
среди деревьев, которые не познали
ещё топора и смертную боль воочию
или чего-то большее, что забыли
на берегу, не научившись плавать
или тонуть. И облака, как крылья 
не чтобы летать, а чтобы молчать и плакать.