Зачем тогда ты с ними общаешься?
Не сидеть же мне одной, резко ответила Виктория, как будто я спросила очевидную вещь, и уже мягче добавила: К тому же мне хватает моих мальчиков. Знаешь, я пришла к заключению, что женской дружбы не бывает.
У меня тоже нет подруг, я невольно обрадовалась, что у нас вдруг нашлось что-то общее.
Вот как? Значит, ты меня понимаешь, она взглянула на меня своими светлыми глазами, и я удивилась, насколько глубокими они казались вблизи. Мне рассказали много хорошего о тебе. Я думаю, мы подружимся.
Я не против, широко улыбнулась я, и внутри невольно разлилось теплое чувство удовлетворения. Виктория оказалась совершенно не такой, какой показалась сначала. Глубокие, немного печальные глаза и мягкая, добрая улыбка вот что я видела рядом с собой.
Ты с нами в машине поедешь или с Васей? спросила Виктория, поднимаясь по ступенькам магазина.
Вася сказал, что заедет за мной в девять.
Окей. Я не пойму, зачем они позвали Лену, пожала плечами Виктория, открывая дверь магазина. Столько пафоса, боже! Меня аж тошнит. Воду без газа и пачку «Мальборо», сказала она, обращаясь к худощавой продавщице.
А мне она казалась нормальной, удивленно протянула я.
А мне она казалась нормальной, удивленно протянула я.
Ага, Виктория кинула в меня острый взгляд своих светлых глаз. Это только так кажется. Она меня ненавидит.
Это она сама тебе сказала?
Да это видно невооруженным глазом. К ней обращаешься, а она так отвечает, как будто одолжение делает.
Может быть, она со всеми так разговаривает?
Как бы не так. Девушка, Виктория посмотрела на продавщицу, я же сказала без газа.
Вы нэ говорили, с сильным украинским акцентом ответила продавщица, исподлобья посмотрев на Викторию.
Ну, значит, вам нужен слуховой аппарат, вздохнула Виктория.
Продавщица бросила на Викторию презрительный взгляд и рывком поменяла бутылку. Расплатившись, мы вышли из магазина.
Люди удивляют, сказала Виктория, покачав головой. Хотя пора бы, наверное, уже привыкнуть.
Да продавцы все такие, тихо отозвалась я, смутившись резкому тону Виктории.
Ах, это Я уже внимания не обращаю. Я имела в виду эту Лену. Я не понимаю, почему все ее считают такой хорошей. Потому что она молчит?
Я ее мало знаю, не могу сказать, ответила я.
Она раньше и не гуляла с нами. А тут Вася один раз ее пригласил, и она привязалась. Неужели не чувствует человек, что он здесь в принципе лишний?
Вася же ее все-таки пригласил? сказала я.
Да что парни, махнула рукой Виктория. Мне кажется, им вообще все равно. У них принцип: чем больше народу, тем лучше.
Может быть, пожала плечами я.
Хорошо, что ты приехала, лицо Виктории озарила ясная, как солнышко, улыбка, а то я думала, что пропала.
Внезапно разыгравшаяся откровенность Виктории подталкивала меня задать один вопрос, который весь день то и дело всплывал в моей голове. Но что-то подсказывало мне, что лезть в чужую личную жизнь не вполне тактично. А момент был самый подходящий
А как же Вадим, как бы невзначай наконец спросила я. Мне кажется, он бы тебя одну не оставил.
Вадим? Виктория улыбнулась еще шире. Да, он очень хороший. Про него многое говорят, но это все сплетни. Про меня тоже ходят разные истории. Людей очень интересует личная жизнь других, особенно когда своя в упадке. А что-нибудь дорисовать и разукрасить это они вообще считают своим долгом. И, помолчав, она добавила: Когда-то мы пытались завязать отношения, но у нас ничего не вышло, и мы остались очень хорошими друзьями.
Понятно, тихо сказала я, еле расслышав собственный голос от гулко бьющегося в висках сердца.
Он кажется открытым, но на самом деле неприступный, как скала. Этим он мне и понравился, задумчиво сказала Виктория, крутя в руках пачку сигарет.
Ты мне тоже сначала показалась неприступной, откровенно призналась я, а на самом деле все оказалось по-другому.
Почему-то у людей часто складывается ложное мнение обо мне, пожала плечами Виктория, хотя я не сделала никому ничего плохого.
Может быть, ты просто не сразу идешь на контакт, предположила я.
Ну да, я избирательна в людях. Знаешь, жизнь научила меня не рассказывать каждому, кто я есть. Насколько бы глуп человек ни был, у него всегда хватает ума быстро найти в другом слабые места и начать бить именно туда.
В этом что-то есть задумалась я.
В этом есть сущность людей. Мне в принципе не важно, что обо мне говорят. Я никогда не буду там, где меня не хотят.
Так можно остаться одной.
Лучше быть одной, чем находиться рядом с людьми, которые тебя ненавидят.
Пока нас не было, игра началась снова. Группа хихикающих девочек растворилась. На их месте я увидела Василия, а рядом с ним Лену. Он ей что-то говорил, время от времени поворачиваясь к ней лицом. Виктория предложила присесть на свободную лавку, находящуюся в противоположном конце поля.
Нежные, пурпурные облака бархатным ковром медленно покрывали широкое небо. Заходящее солнце уже скрылось за верхушками деревьев, словно торопясь поскорее спрятать свои золотые языки за широкой спиной Аю-Дага. Я запрокинула голову и посмотрела на небо, по которому с криком пролетело несколько запоздалых чаек. Со стороны моря подул свежий ветерок. Мне вдруг стало зябко, и я поежилась.
Виктория молча сидела рядом, временами что-то тихо говоря про игру и крутя в тонких, длинных пальцах шуршащую пачку сигарет.
Точно такое небо я видела в один из теплых майских вечеров 2005 года. Мы сидели недалеко от Невского, свесив ноги с высокой, широкой перекладины на мостовой, облизывая стаканчик с мороженым и глядя на переливчатую водную гладь.
Точно такое небо я видела в один из теплых майских вечеров 2005 года. Мы сидели недалеко от Невского, свесив ноги с высокой, широкой перекладины на мостовой, облизывая стаканчик с мороженым и глядя на переливчатую водную гладь.
Мама рассказывала, что моя прабабушка во время войны работала радисткой, сказала подружка, откусывая вафельный стаканчик, из которого на пальцы потекло растаявшее ванильное мороженое, а прадед был летчиком. Он разбился на самолете. Так и не узнал, что у него родился сын.
А мне папа рассказывал, что мой прадед был взят в плен и приговорен к расстрелу, через некоторое время сказала я, и жизнь прабабушки стала под угрозой, потому что она якобы была женой еврея. Но все было не так. Это случилось из-за ошибки в фамилии польского происхождения. Чтобы спастись, ей нужно было с ним развестись.
И она развелась? спросила подружка, болтая ногами.
Нет.
Его расстреляли?
Нет. Он освободился, прошел всю войну до Берлина и даже был награжден медалью Героя Советского Союза.
Мы сидели, глядя на мирные, переливающиеся мягкими цветами сумерек воды, шелестящие у нас под ногами, и говорили о войне. В честь празднования шестидесятилетия Победы в школе нам задали написать выпускное сочинение, посвященное Великой Отечественной войне. Тема разговора пришла сама и поглотила меня с головой. Мы жили в городе, где каждый камень мостовой помнил голод, страдание, смерть. Отполированный временем, истертый историей, он отдавал холодом, проникающим через босые пятки. Безучастный, серый, он навевал воспоминания, которых не было. Воспоминания, которые передаются нам с молоком матери воспоминания наших предков. Воображение рисовало смятые черно-белые картинки чумазых, изголодавшихся лиц, глаз, сухих, безжизненных, умерщвленных, и опустошенных, одиноких душ, в которых теплилась трепещущим комочком вера. Людская масса сливалась воедино и шла твердой, истощенной стеной, грудью защищая то, во что верила будущее. Была одна Родина, одна вера, один Бог, который жил в сердцах людей. И не было границ, национальностей и культур. Было единение, и была Победа.
Мы сидели, вспоминая то, что стало словами. Прошлое раскрыло перед нами свою пасть, низвергая на свет стоны истории, омывшей кровью наше будущее.
Но в людских головах никак не может прижиться мысль, что не национальность делает нас людьми. Мы отличаемся друг от друга не принадлежностью к той или иной культуре, цвету волос или предпочтению в музыке, а сознанием, которое определяет наше поведение.
Через два дня оборванный мальчишка, пробегая мимо меня по школьному коридору, дернул меня за волосы и громко крикнул: «Жидовка!».
Так я впервые столкнулась с предательством, порожденным глупостью.
Виктория озвучила то, чему я сама не могла дать определение. «Жизнь научила меня не рассказывать каждому, кто я есть». Люди с какой-то пугающей беспечностью относятся к словам, брошенным ими в лицо и попадающим в самые болезненные уголки души. Оскорбление было нанесено не мне, нет. Меня не оскорбляло само слово «жидовка» еврейской крови во мне было ровно столько же, сколько японской. Это слово, с пренебрежением брошенное оборванным мальчишкой, ставшим невольным участником клеветы и извращения мысли, относилось не ко мне. Оно улетело в прошлое и попало в чистое, верное сердце моих предков. Самое непростительное оскорбление, которое может получить человек в своей жизни это оскорбление в адрес его родителей, будь оно прямым или косвенным.
В Виктории я невольно нашла отражение собственных мыслей, и это привлекло меня.
Резкий порыв ветра ударил мне в лицо, отбросив назад мои волосы. А вместе с потоком холодного воздуха прилетел звонкий девичий смех, неожиданно ударивший в сердце.
Глава 8
Мы ехали уже около получаса. Солнце поднималось все выше, обжигая верхушки деревьев. Знойный ветер бил в лобовое стекло, в машине гуляли бешеные потоки воздуха. Свободная трасса и волнующие виды были нашими главными спутниками. Утром, сразу после завтрака, как только я села в тени деревьев в дедушкином саду, чтобы почитать книжку, на улице послышалось шуршание шин по щебенке, и во дворе показался Василий. Я быстро собралась и села в черный «дефендер», не имея ни малейшего представления, куда мы едем. Атмосфера жаркого южного дня туманом обволакивала мое сознание, заставляя думать о таинственных предгорьях и диких лесах этого уголка.
Мое воображение начинало рисовать поэтические картины прошлого, где царили тавры, воевали римляне, отстраивая древнюю Трою, и приносили жертвы древние женские племена, так недавно ступавшие по этой земле.
Прошло еще полчаса, прежде чем Вася, сбавив скорость, свернул на разбитую дорогу, скрытую густыми зелеными зарослями.
Куда мы все-таки едем? я высунулась из окна. Ветер принес душный аромат сухой травы.