Много раз потом я мысленно возвращалась к тому дню, который мог я знала это! мог изменить дальнейший ход моей жизни. Много раз я прокручивала в своей голове то призрачное утро, разрывавшее мир громом и щедро, изобильно низвергавшее на землю казавшийся бесконечным поток дождя. Словно неведомая рука соединила в этой утренней стихии две заблудшие, одинокие, юные души, на заре своей жизни жаждущие, бессознательно ищущие чистой любви, инстинктивно чувствующие, что она где-то рядом, что достаточно протянуть руку, чтобы прикоснуться к тому, что иные ищут всю жизнь и не находят. Но человеческой природе свойственны страх, недоверие, сомнение, которые время тщательно шлифует, события придают блеск, а жизнь крепко вставляет в души людей. Страх быть неуслышанным, непонятым, ненужным, страхи, порожденные гордыней, себялюбием; страхи, которые надо бы побороть искренностью, самопожертвованием, самоотречением, убрать, изничтожить как побочное явление, ненужный мусор, засоривший механизмы души. Но это требует усилий, работы над собой, это требует мужества. Понимала ли я это в семнадцать лет? Конечно, нет.
Любые отношения между людьми, будь то дружба или любовь, требуют колоссальной работы и труда, самоотдачи, самопожертвования. Нельзя иметь друга, не жертвуя, не отдавая безвозмездно. Дружба непрерывная самоотдача. Собственничество, эгоизм, всепоглощающие «я» и «мое» не являются атрибутами любви к ближнему!
Я бежала сквозь стену дождя, бежала, крепко держась за смуглую руку, вода заливала мне глаза, струйкой стекая по губам, попадая в раскрытый в улыбке рот. Я улыбалась Василию, который, прижимая охапку намокших веток к груди, бежал впереди, изредка обращая свое мокрое, сияющее лицо ко мне. Ветер, резаными волнами хлеставший деревья, на открытом пространстве свободно рассекал стену из дождя, подгоняя нас вперед. А мы бежали, бежали, бежали
Наконец достигнув холодной стены, навесом укрывшей нас от ветра, Василий откинул в сторону мокрые ветки и увлек меня вглубь пещеры.
Вода ручьями бежала по его взъерошенным волосам, лицу, рукам. Рубашка облепила тело, обозначая загорелую, рельефную грудь и сильные руки. Василий прислонился спиной к каменной стене, увлекая меня за собой. Стена из дождя скрыла от нас деревья, поле, горы. С каменного навеса ручьями текла вода, а за ним единым серым полотном сливалось небо и ливень.
Василий все еще не отпускал моей руки. Я прижалась к его плечу, заливаясь безудержным смехом.
Мы лишились костра! воскликнул он, улыбаясь во весь рот на мой восторг.
Черт с ним, смеялась я, убирая с лица прилипшие волосы.
Сердце билось, готовое выпрыгнуть из груди, к лицу прихлынула горячая кровь, в ушах шумело от быстрого бега. Летние, южные ливни не длятся долго, и я знала, что скоро так же неожиданно сквозь пелену дождя проглянет раскаленное солнце.
Но время в тот миг словно остановилось, и дождь не то чтобы не затихал, а, напротив, набирал оборот. Я снизу вверх смотрела на Василия. Мой взгляд остановился на двух маленьких родинках под его губой, будто весело пританцовывающих от его улыбки. К его загорелой мокрой щеке прилип маленький зеленый листик, видимо оторванный сильным ветром в пролеске. Василий сверху вниз смотрел на меня своими черными глазами с мокрыми ресницами, в которых я не видела ничего, кроме собственного отражения. Я поднесла пальцы к его щеке, и на мгновение мне показалось, что в его глазах промелькнул испуг, хотя улыбка по-прежнему светилась на его красивом лице. Тогда я показала ему листик, и мы снова засмеялись.
Но время в тот миг словно остановилось, и дождь не то чтобы не затихал, а, напротив, набирал оборот. Я снизу вверх смотрела на Василия. Мой взгляд остановился на двух маленьких родинках под его губой, будто весело пританцовывающих от его улыбки. К его загорелой мокрой щеке прилип маленький зеленый листик, видимо оторванный сильным ветром в пролеске. Василий сверху вниз смотрел на меня своими черными глазами с мокрыми ресницами, в которых я не видела ничего, кроме собственного отражения. Я поднесла пальцы к его щеке, и на мгновение мне показалось, что в его глазах промелькнул испуг, хотя улыбка по-прежнему светилась на его красивом лице. Тогда я показала ему листик, и мы снова засмеялись.
Все тело мое чувствовало его рядом с собой, теплого, мокрого, живого. Лицо его было близко к моему, так что я губами чувствовала его порывистое дыхание. Сердце билось часто, громко, так что мне казалось, будто его рука, крепко прижатая мною к груди, прыгала под его биением. Я видела каждую впадинку на его лице, я видела твердый изгиб его губ, видела каждую ресничку на его глазах. Он стоял против света, так что лицо его оставалось в тени, и я отчаянно старалась разглядеть в нем что-то, что ожидала увидеть с нашей первой встречи.
Я привыкла ловить на себе восхищенные взгляды, мне льстило внимание, в котором я буквально купалась в Санкт-Петербурге. Я не знала отказа, однако я никогда не любила. Но все мое существо желало нравиться, желало быть восхищаемым. И, встретив Василия красивого, изменившегося и еще непокоренного моей красотой, я возжелала понравиться ему. Я отчетливо поняла это теперь. Я увидела в нем не друга, не родного, бесполого человека, но мужчину желанного, непокоренного. Все мое пробужденное женское начало поднялось во мне, желая встретить восхищенный взгляд, полный любви и покорства. Я искала в его глазах, в его лице и позе ответ на свой немой вопрос, который я задавала всем и положительный ответ на который еще больше желала от него. В ту минуту, когда я стояла так близко от него, я вдруг отчетливо поняла, что хочу его, хочу, чтобы он принадлежал только мне, хочу видеть в его глазах покорность и восхищение своей красотой, хочу стать для него той единственной женщиной, которую он будет любить всю жизнь и замену которой он не найдет никогда. Все существо мое хотело власти над этим человеком. К лицу подступил жар отчаянно бьющегося сердца, волнами гоняющего кровь в молодом теле.
Я чувствовала его руку на своей груди. Мне казалось, он был частью меня, неотъемлемой частью, он всегда принадлежал мне и, несомненно, он должен был любить меня. Я знала силу своей красоты, своей улыбки, которая открывала любые двери казавшихся запертыми и неприступными душ. И я улыбалась сейчас, и я чувствовала, как горят мои глаза, жадно впившиеся в его и отчаянно кричащие: «Полюби меня!». Я знала, что я красива сейчас и в этом мокром платье, обозначавшем мое стройное, маленькое тело, с горящими раскрасневшимися от ветра щеками, что прелесть мне придают мокрые волосы, облепившие мою шею и плечи. И прикосновение его не было неприятно мне, как прошлым вечером прикосновение Вадима. Оно не парализовало мое тело, а, напротив, пробуждая желание, словно приковало его к себе.
Не отрываясь, вечность смотрела я в эти черные глаза, скрытые от света, и искала, искала в них отклик, ответ, искала и не находила. Я все еще чувствовала его руку в своей, но рука была твердой, непоколебимой. Лицо, направленное на меня, скрывала тень, и я не видела ничего. И мне показалось, что пропасть разверзается у меня под ногами. Я вдруг осознала ужасную ошибку.
Я опустила глаза и, отпустив сильную руку, отошла вглубь пещеры.
Тебе не холодно? спросил он, скорее для того, чтобы что-нибудь сказать.
Совсем нет, ответила я.
Мне вдруг показалось все ложью, лицемерием, обманом. Четыре дня я пребывала в дурманящем тумане иллюзий, ожиданий, предвкушении чего-то необыкновенно особенного. Мне открылись совершенно незнакомые доселе чувства, и подаривший мне эти ощущения человек в мгновение отказался от меня именно как отказ я расценила его непоколебимость. Я не волновала его, он не желал меня, и это необыкновенно оскорбило меня. Я будто сделала что-то недостойное себя, коснувшись этого красивого лица, заглянув в черные, чуть раскосые глаза, и невольно задав им вопрос, который сам явился откуда-то из самых глубин души, подобно этой грозе, которая долго формировалась где-то, чтобы вдруг и с такой силой пролить свое чадо на раскаленную землю.
И снова непонятное чувство отчужденности стало прокрадываться в сердце.
Дождь шуршал по земле, заглушая голос, заглушая саму жизнь.
Мы были одни; как два зверька, загнанные стихией в это ущелье, мы прижимались к холодным стенам, не находя в себе мужества посмотреть друг другу в глаза столь великое произведение природы, дарующее нам возможность не только созерцать, но и говорить то, что невозможно выразить словами.
Я боялась не встретить в его взгляде то, что все эти дни я невольно искала в нем. Тогда я не отдавала себе отчета в том, чего я хотела и к чему я стремилась, неопытность души моей не давала мне возможности осознать всю полноту чувства, которое так внезапно зародилась в ней. А он? Что чувствовал он в ту минуту? Что творилось в душе этого человека?
Что сделали бы два взрослых, чувственных человека, безудержно влекомых друг к другу, оказавшись наедине, скрытые от всего мира таинственной силой природы и судьбы? Они бросились бы друг к другу, разрывая те незримые, глупые предрассудки и страхи, что живут в нашей голове и сковывают нашу душу! Что сделали мы, два юных человека: я совсем девчонка, и он молодой человек, мужчина? Мы молча стояли по обе стороны пещеры, глядя на пелену дождя, разделенные незримой стеной страха быть непонятым, быть отвергнутым. Страха разрушить то, что уже не существовало вовсе, но в нашем сознании оставалось тонкой связующей нитью между нами память о детской дружбе.
По инерции мы поддерживали те отношения, которые родились в детстве, мы тянулись друг к другу, находя друг в друге отражение самого себя. Но телефонные разговоры не вызывали в организме тех биохимических реакций, которые возникают наяву.
Шуршание дождя постепенно затихало, становилось светлее, и вскоре можно было четко разглядеть склоны гор, которые изредка освещало пробивающееся сквозь рваные, истощенные черные тучи утреннее солнце.
Внезапно стена, к которой я прислонилась, показалась мне ужасно холодной и я поежилась.
Пора возвращаться, сказала я и, оттолкнувшись от стены, вышла под золотистые солнечные лучи.
Мне казалось, я что-то упустила, какую-то важную деталь, которая уже никогда не вернется. Я будто опоздала на троллейбус и сейчас стою одна на остановке, наблюдая, как он скрывается за поворотом.
Глава 11
С того дня мы невольно стали избегать друг друга. Ничего не было сказано, ничего не было сделано, но что-то изменилось, и перемену эту чувствовали мы оба.
Не было прежней легкости, эйфория испарилась, оставив горькое послевкусие разочарования. Разочарования от того, что меня не любили.
К вечеру того дня я твердо убедила себя в этой мысли. Василий не видел во мне женщины, я оставалась для него все той же маленькой девчонкой с разбитыми коленками, за которой нужно следить и которую нужно опекать. А обещание, вытянутое два дня назад, было подобно обещанию пятилетней давности, данному в забытой бухте четырьмя подростками. Чувства и любые отношения вообще, подобно живым растениям, требуют подпитки и подкормки. Без удобрения растение гибнет. Невозможно представить себе любовь, симпатию, ненависть, презрение без соответствующе удобренной почвы. Невозможно просто существовать, не питаясь, иначе живое гибнет, превращаясь в память, подвластную времени.