В детстве я боялась учиться, я боялась сказать, что знаю, я боялась дать им даже намек на свое превосходство, опасаясь неминуемых последствий. О, сколько всего я боялась! И вот я слыла глупой, обыкновенной, ленивой «богачкой», в их понимании этого слова. Воспитанность означала изгнание, молчаливость принималась за порок. А дома родители всегда знали, что я счастлива. Я не рассказывала им о своих бедах. Зачем?
Я выросла в достаточно обеспеченной семье. Мой отец, Корчагин Сергей Николаевич, имел строительный бизнес в Санкт-Петербурге. Мы жили в большой квартире в центре Петербурга, окна которой выходили на широкий канал реки. Я училась в достаточно престижной гимназии, где, по мнению Министерства образования, давали исчерпывающие знания. Но министры не учли одного, главного компонента образования молодежи воспитания культуры и терпимости, которые наводили порядок в забитых сумбуром головах подростков.
Но даже несмотря на некоторые маленькие изъяны в моей почти идеальной жизни, мне тогда хватало ума ценить то, что я имею. Я считала себя абсолютно счастливой, имея состоятельного отца, любящую самоотверженной любовью мать, большую квартиру, массу любимых вещей и трех преданных, веселых, понимающих друзей. Что мне было до жестокости, глупости, ничтожества окружающих меня людей? Что мне было до собственной несуразности, замкнутости, недостаточной силы воли и твердости характера? Что мне было до всего этого, если я знала, что меня ждут, что я нужна там, за Азовским морем. Тысячи километров отделяли меня от того маленького, теплого, ценного, что только может быть в сложном сплетении человеческих отношений, дружбы, преданной и самоотверженной.
Спустя долгие, мучительные, удушающие дни ожидания, я снова была здесь. Все те же дедушкины грубые мужские объятия с нежностью встречали гостей. На столе по-прежнему ждало картофельное рагу, а из открытого окна доносился родной запах скошенной травы.
Спустя долгие, мучительные, удушающие дни ожидания, я снова была здесь. Все те же дедушкины грубые мужские объятия с нежностью встречали гостей. На столе по-прежнему ждало картофельное рагу, а из открытого окна доносился родной запах скошенной травы.
Я стояла на берегу моря. Прошел первый, волнующий, многословный день моего приезда сюда. Солнце уже скрылось за навесом, который создавал тень вплоть до кромки воды. Под ногами хрустела крупная галька. Я сняла босоножки. Галька, весь день калящаяся на солнце, была покрыта белым налетом, местами горячая, а где-то уже чуть теплая. Осторожно ступая по широким камням, я подходила к нежно шуршащей воде.
Еще шаг и я стояла на мокром сером песке, а худые лодыжки омывало Черное море.
Глава 2
На следующее утро меня встретил петух, чинно расхаживающий по огороду. Когда я спускалась с крыльца, он одарил меня таким взглядом, что я чуть не поставила свою босую ногу обратно на деревянную лестницу. Но петух, важно распушив свой хвост, ушел в заросли пышного розария.
Я сунула ноги в калоши, подняла сорочку повыше и зашлепала в сад. Было около одиннадцати часов. Солнце уже поднялось достаточно высоко, день обещал быть жарким. На небе ни облачка: ясная синева и золотой диск. Яблоневый сад создавал приятную тень в такой знойный день. Через сад вела тропинка к грядкам моркови, лука, огурцов и помидоров. Тут же зрели тыквы и арбузы. Абрикосовые деревья и заросли малины закрывали деревянный забор, а крыльцо и соседнюю стену обвивал виноград.
Я села на плетеную скамейку в тени яблони и подставила белые ноги под лучи жаркого солнца. Тепло нежно разлилось по всему телу, и я невольно поежилась от неожиданно приятных ощущений. Все было так умиротворенно и гармонично вокруг: щебет птиц, клокотание кур, жужжание шмеля у клевера. Все так спокойно и естественно, словно нет нигде городов, людей, машин, нет суеты и шума, как нет бед и страданий. Есть только этот шмель, насытившийся росой, есть птицы, есть солнце, согревающее тело, и есть теплый медовый аромат.
Зеленые склоны гор обступали с трех сторон маленький дедушкин сад, а в проеме между ними, за плантациями картошки и кукурузы, мелькала серебристая рябь. Благоухание розового дерева, нескончаемый поток пчел умиротворяли жалящее пекло, оставляя в душе лишь блеск восторга и мерное биение сердца.
Поздний завтрак состоял из кукурузного кекса, изрядно заправленного изюмом, и домашних яиц всмятку. Стол накрыли на веранде в тени винограда. Мама больше всего в доме любила это место, уютное, где можно было по-деревенски провести трапезу.
Человек, в сущности своей, рано или поздно начинает тянуться к земле. По природе чуждый ему шум превращается в истинное исчадье ада, город в скопление бездомных душ. Голова начинает кружиться от бесконечного потока пустых мыслей. Рано или поздно, как бы человек яро ни защищал свою любовь к цивилизации, он начинает тянуться к изначальной точке своего существования, бессознательно освобождаясь от тяготящих его уз. Нельзя отказаться от нововведений нашей жизни, как нельзя уйти от истории, ведь, как известно, в мире нет ничего стабильнее перемен, которые, так или иначе, ведут развитие человечества к его концу. Но природой человеку дана любовь к родной земле, к плоти, из которой он сделан сам и к которой когда-либо вернется. Ведь только земля дает начало нашему пути и конец нашим страданиям, отраду нашей душе и покой нашему сердцу. Какая бесконечная любовь наполняет мое сердце, когда я вижу зеленые южные луга, голые скалы, темные пещеры и прозрачные ручьи, когда я вдыхаю прокаленный запах луга. Если Господь Бог и раскинул где-либо владения Рая на земле, то, бесспорно, одно из них составляет Южное побережье Крыма.
Как вдохновенна была кисть Айвазовского при написании «Аю-Дага в туманный день»! Или же Лагорио при создании «Крымского пейзажа»! Виды питали мое воображение. В детстве я представляла себя то прекрасной пленницей злого колдуна, то графиней, чинно обхаживающей свои владения. Побережье стало моим вторым домом и первой любовью
Я выковыривала изюм из кекса, когда дедушка, в белой панамке и с испариной на смуглом лбу, придвинул к себе горячую чашку. Протянув многозначительно: «Жара-а-а», он смачно отхлебнул чай.
Маруся, ешь все, мама пододвинула блюдечко с моим исковерканным кексом ближе ко мне.
Я не люблю изюм, мама! Ты же знаешь. Куда столько изюма! я действительно ненавидела изюм он на языке представлялся мне личинкой, и меня начинало мутить.
Я не люблю изюм, мама! Ты же знаешь. Куда столько изюма! я действительно ненавидела изюм он на языке представлялся мне личинкой, и меня начинало мутить.
Не хочет, пусть не ест, улыбнулась бабушка, расставляя на столе белые, широкие чашки и пыхтящий чайник.
В бабушке я всегда находила поддержку. Мама с укором посмотрела на меня, на что я ей ответила лукавой улыбкой.
Давно не было такой жары, сказала бабушка, подливая деду кипятка.
В такую погоду лёт хороший, заключил дед, глядя в сад, мёда будет много.
Дедушка был заядлым пчеловодом и половину дня проводил за густым садом со стороны склона горы, на бесхозном участке в тени деревьев, где держал свои ульи. Там же, чуть в стороне, стояли ульи дяди Миши, соседа. Он был намного моложе деда, и дед всегда говорил, что не справился бы, если бы не помощь дяди Миши. Они каждую осень помогали друг другу откачивать мёд, если нас в это время не было, и перетаскивать тяжелые ульи на зиму в специально отведенные зимники.
Миша купил новые ульи, сказала бабушка. Я говорю деду, чтоб он тоже их обновил, а он отказывается.
Да мои ульи сорок лет прослужили и еще пятьдесят прослужат! воскликнул дед, метнув на бабушку суровый взгляд. Им сносу нет. А у Миши вон один разваливается уже вот тебе и новые!
Не преувеличивай, примирительно улыбнулась бабушка и объяснила: Небольшой дефект. Там крышка неплотно прилегала к стенкам, и они вылетали через щель, но Миша заделал отверстие, и теперь все в порядке.
О-о-й, у деда на переносице была глубокая морщинка, и сейчас она совсем скрылась между нахмуренными бровями, предвещая бурю, да какой же это порядок
Съешь еще яичко, заулыбалась бабушка, пододвигая деду тарелку с вареными яйцами.
Мы с мамой переглянулись. Одному Богу было известно, как они прожили вместе больше сорока лет. Дед обладал суровым, крутым нравом, и бабушка всеми возможными и невозможными способами старалась сглаживать образовывающиеся углы. Весь груз эмоционального состояния семьи лежал на хрупких женских плечах бабушки. Она старалась оградить детей (а у нее, помимо моей мамы, был еще старший сын) от семейных скандалов, и, по рассказам мамы, они никогда не были свидетелями ссор родителей. Я считала бабушку очень мудрой и доброй. Она давала дельные советы и направляла по правильному пути. И никогда не отказывала, если к ней обращались за помощью.
Но, несмотря на свою суровость, дед умел нежно и самоотверженно любить. Он принимал живое участие в жизни своих детей, интересовался их успехами и неудачами. Он был в курсе всего, что происходило в семье, и слово его было решающим.
Дедушка и сейчас оставался дубом твердым, неколебимым. Я не могла его представить немощным, больным, лежащим в постели, обессиленным жизнью. Он сохранил тот бравый вид, который имел пятьдесят лет назад. Рассматривая старые, пожелтевшие фотографии, я видела молодого двадцатилетнего парня воплощение силы, мужественности и красоты. Широкие плечи, высокий лоб, густая темная шевелюра. Твердость духа придавала его осанке горделивый вид, а мягкий взгляд контрастировал с твердо и упрямо сомкнутыми пухлыми губами. Моя мама унаследовала красивые черты лица своего отца. Она была широкоскулой молодой женщиной с темной пышной копной волос. Обладая мягким характером, она часто проявляла казавшуюся несвойственной ей упрямую настойчивость. Мягкий характер же передался ей от матери.
Сейчас бабушке не было и шестидесяти, но она выглядела старше своих лет. Уставшее, усыпанное мелкими морщинками лицо озаряла добродушная, светлая улыбка, за которой скрывались долгие годы трудов и страданий. Но все ее худое тело дышало живостью и неисчерпаемой энергией, которые она сумела в себе сохранить. Маленькая аккуратная головка с копной темных волос, забранных в пышную прическу, восседала на прямых плечах. Мягкие черты лица у нее оставались правильными и красивыми, несмотря на возраст. Тонкие худые пальцы аккуратно держали чашку, возле которой на блюдце лежал надкусанный кусочек коричневого сахара.
Как дела у Сережи? дипломатично перевела разговор бабушка, обращаясь к маме. Он не смог приехать?
Он уехал в командировку в Будапешт, объяснила мама. Вернется в конце июля, и в августе мы поедем в Мюнхен. Он позвонит на днях, я обратный билет пока не покупала.
Бабушка на мгновение отвела взгляд, а дед вопросительно взглянул на маму.