На третьем котле Сашки Мишина вдруг что-то ухнуло и из щелей и лючков на теле котла выбило чёрное облако, которое медленно потянулось в сторону турбинного цеха.
Ох ты! Стаханов вскочил со стула, опрокинув кружку с чаем. Факел сорвало у Сашки. Ну что за напасть, как трезвая смена, так какая-нибудь чепУха случается. А турбинщики сейчас скажут, что опять котельщики перепились и их нежное оборудование загрязняют.
Иван Иванович, оглядев свои приборы, направился к столу Сашки Мишина. Вернувшись, объявил Петьке:
Это наш жеребец необъезженный своим копытом регулятор горелки сбил. Ну и факел сорвало к чертям. Я Сашке факел подхватил, сейчас котёл в режим войдёт Вот что за придурок, лезет везде своими шаловливыми ручонками. Вот достанется нам с ним. Скорей бы наш Серёга из отпуска вернулся.
По возвращению Серёги Ланского из отпуска, ему радовались, как долго отсутствующему близкому родственнику. Рыбачкова отправили существовать в резерве. В смене всё пошло как прежде, по родственному, по душевному. Серёга привёз из отпуска нормальной водки, не из вьетнамского риса и много сибирских разносолов. Была как раз ночная смена. И выпили хорошо, посидели поговорили на всякие умные темы, и утром котёл запустили без всяких чепУх.
У Желткова душа наполнялась спокойной радостью, когда он домой возвращался в морозной тишине полярной ночи. Какое-то блаженное влияние оказывает на нервную систему кочегарская работа.
Когда Желтков написал рапорт об увольнении со следственной работы а написал его так, в сердцах, сидя в своём кабинете, по времени суток где-то ближе к полуночи он задумался, поставив число и подпись: а не от слабости ли своей он это сделал. Разумеется, что есть всему пределы, и «Жигулёнок» в своём багажнике не перевезёт столько угля, сколько «Белаз» в своём кузове. А просто дальше «заклинит клапана и срежет крестовину на кардане». И этот рапорт вовсе не от слабости и истерики, но от желания настоящей жизни, в её натуральном выражении. Вот подведёт все дела под окончание по нормам «социалистической законности», если, конечно, не случатся опять «вспышки на солнце», швырнёт удостоверение на стол начальству и гуляй Петя на свободе
И Желтков решил категорически, выработав даже план. Текущие дела, по которым невозможно никак уйти от обвинительных выводов, он закончит. Пока его рапорт бродит по кадровым инстанциям. А дела в тощеньких папочках подведёт под «пятёрку», статью 5 уголовно-процессуального кодекса: за отсутствием события или состава преступления. Подпишет их прокурор не подпишет, уже плевать, Вася будет гулять на свободе. В конце концов, каждый субъект в системе правосудия, все люди-человеки, допускает определённую долю субъективизма в принятых решениях.
«Эх, пошли бы вы все на хрен!», хотелось Желткову дописать в своём рапорте.
Ты чего там выдумал? Какие такие рапорты?..
Ты давай кончай психовать На тебя готовят представление на очередное звание!..
Вы не представляете негативных последствий в дальнейшей вашей жизни Уйдёте из органов пожалеете
По этим телефонным звонкам Желтков понял, что его рапорт уже гуляет по инстанциям. Собрав с десяток тощеньких папочек, Желтков поехал на автобусе в райцентр, «пудрить мозги» Александру Альфредовичу Нейерди, надзирающим за следствием замом районного прокурора.
Александр Альфредович Нейерди был ровесником Желткова и индивидуумом генетически строгих правил. Он проработал пару лет районным следователем на Чукотке и прослыл у своего начальства «большим процессуалистом». Ещё бы, на чукотском побережье два уголовных дела в год. Когда коту, как говорится, делать нечего, он
Желтков уже швырялся в Нейерди телефонным аппаратом и орал: «А я тут не свой огород окучиваю и не Беломорканал строю!..». «Не понимаю аналогий, холодным голосом с мимикой Снежной королеву выговаривал зампрокурора. Процессуальные нарушения должны быть устранены». «А у меня в живых двадцать пять дел в производстве! Моя главная задача доказывать преступление, а не разрисовывать финтифлюшками уголовное дело. У меня от такого режима жизни и работы скоро язва желудка из горла вылезет!..». «А это ваши проблемы. Сообщите о них своему начальству».
Особенно допекли Желткова такие дискуссии, когда он принёс для направления в суд дело об убийстве бездомного дядьки группой подростков. Полгода расследования, три тома дела. Полная картина преступления и совершенно достаточный объём доказательств. Но Нейерди этого было мало, и он потребовал проведения киносъёмки при проверке показаний обвиняемых на месте преступления. Вошло тогда в моду такое кинематографическое мероприятие. А для этого требовалось продление срока следствия у прокурора республики а это весьма муторное занятие. «И ещё, добавил зампрокурора, не выяснены мотивы преступления. А это большое упущение». Желтков вздохнул и беспомощно развёл руками. «Мотив из хулиганских побуждений. В деле же сколько раз звучит, что потерпевший бомжик поссал в подъезде». Но Александр Альфредович принципиально и упрямо настаивал на своих руководящих указаниях.
И Желтков сам пошёл «на принцип».
«Ты процессуалист. Ну, и мы процессуально». Желтков обложился руководящими постановлениями Верховного суда и сочинил на двух страницах жалобу вышестоящему прокурору на указания надзирающего прокурора. Показал свою «жалобёху» своему начальнику следствия и двум судьям районного суда. Все посчитали жалобу квалифицированной, одобрили и, зная «о взаимных симпатиях» Желткова и Нейерди, в душе улыбались в ожидании развития событий. Событие предполагало столкновение интересов двух «контор» следственной службы МВД и надзирающей функции прокуратуры.
Сколько раз для вынесения обвинительного заключения нужно доказывать, что дважды два четыре? Один раз, два раза или раз десять? Если есть принцип достаточности доказательств? А тут ещё милицейское начальство, которому подчиняешься дисциплинарно, требует правовой «эквилибристики», что для улучшения отчётности из чепухи сделать преступление, а из явного преступления чепуху, когда «светит глухарь». А то могут и квартиру не выделить. В полном соответствии с первым законом термодинамики о сохранении энергии энергия у Желткова заканчивалась. И даже от солнца энергией не подпитаться в длинные, полярные ночи.
Скрипучие ступеньки на лестнице районной прокуратуры своим скрипом вызывали ассоциации предчувствия чего-то нехорошего. Ну, не подпишет дела на прекращения, ну и ладно. Оставлю на его столе и уйду. Психовать, так психовать
Секретарша в прокурорской приёмной с непривычно вежливой улыбкой попросила подождать. Желтков пристроился на стуле у стены и привычно приготовился к ожиданию.
А вы к нам теперь? искоса взглянув, спросила секретарша.
К вам. А куда же ещё? буркнул Желтков.
Он так устал, он так устал и не от того, что проделал путь в девяносто километров на попутке до райцентра по пыльному серпантину колымской трассы он устал от раздумий о жизни на рубеже её перелома. Скоро, вот-вот должно что-то произойти. И жизнь будет по- другому, по- новому. Неизвестно, в лучшую ли сторону но по-другому. В свободе воли. Не нужно будет ежедневно отдирать от своей души, как струпья от застарелой раны, чужие боли, крики, слёзы. Может быть, кому и по нраву быть «вершителем человеческих судеб». И, скорее всего, таких желающих целая толпа. Но что-то ветхозаветное, не понимаемое до конца вибрировало, выговаривало на подкорку мозга «не суди и не судим, будешь». Судьба человеческая это такое таинство. А теория «случайного преступника» и принцип «неотвратимости наказания», и требования статистической отчётности по раскрываемости пытаются, образно говоря, при помощи топора и лопаты разобраться в эфирно-тонкой нервной ткани этого таинства. А, вполне возможно, и не пытаются разобраться. Крутится и крутится, скрежеща ржавыми колёсиками, машина правосудия.
К вам. А куда же ещё? буркнул Желтков.
Он так устал, он так устал и не от того, что проделал путь в девяносто километров на попутке до райцентра по пыльному серпантину колымской трассы он устал от раздумий о жизни на рубеже её перелома. Скоро, вот-вот должно что-то произойти. И жизнь будет по- другому, по- новому. Неизвестно, в лучшую ли сторону но по-другому. В свободе воли. Не нужно будет ежедневно отдирать от своей души, как струпья от застарелой раны, чужие боли, крики, слёзы. Может быть, кому и по нраву быть «вершителем человеческих судеб». И, скорее всего, таких желающих целая толпа. Но что-то ветхозаветное, не понимаемое до конца вибрировало, выговаривало на подкорку мозга «не суди и не судим, будешь». Судьба человеческая это такое таинство. А теория «случайного преступника» и принцип «неотвратимости наказания», и требования статистической отчётности по раскрываемости пытаются, образно говоря, при помощи топора и лопаты разобраться в эфирно-тонкой нервной ткани этого таинства. А, вполне возможно, и не пытаются разобраться. Крутится и крутится, скрежеща ржавыми колёсиками, машина правосудия.
Вас, наверное, в областной аппарат возьмут? с заинтересованностью и непривычной вежливостью спросила секретарша.
Конечно, должны вызвать в область. Там будут решать. Желтков согласился тихим голосом, имея в виду реакцию на его рапорт.
Ну что ж, будем очень рады. Правда, неожиданный поворот карьеры? Вчера звонили из областной прокуратуры. Так ругались на Александра Альфредовича, так ругались
Зайдя в кабинет зампрокурора, Желтков невнятно поздоровался. Нейерди встал с кресла и протянул приветственно руку. Подобных знаков уважения раньше не наблюдалось.
Вот у меня тут на прекращение, сказал Желтков, доставая из портфеля пачку тощих папок. Так, простая бытовуха. Вам на подпись. Постановления готовы.
Зампрокурора придвинул к себе папки, раскрыл верхнюю и спросил, глядя как-то по-птичьи, в профиль:
А не хотите к нам на работу перейти?
Какую работу? Я вообще увольняюсь, буркнул Желтков.
Вот как? удивился Нейерди. Совсем? И по какому основанию?
А какие у нас в системе имеются основания Или по здоровью, или по несоответствию, или за дискредитацию.
А вы, по какому?
Вероятно, по несоответствию занимаемой должности. Раз, не хочешь служить значит, не соответствуешь, равнодушно ответил Желтков.