Я перебрал вчера, извиняющимся тоном сказал он. Марфа кивнула, потом пожала плечами. На глазах ее показались слезинки. Ксенофонт Ильич поморщился, потом встал, подошел к пиджаку, висящему на вешалке. Пошарил в карманах, выудил рубль с профилем императора Николая Александровича, протянул Марфе. Она покраснела, отрицательно покачала головой. Слезы из ее глаз потекли ручьем.
Бери. Я же от всей души, недовольно сказал директор.
Она схватила монету и, неуклюже споткнувшись на пороге, выбежала за дверь. Ксенофонт Ильич посмотрел ей вслед, и его вдруг охватило сильное желание. Он неодобрительно покачал головой и подумал, что до добра его это не доведет. И служанку тоже.
Марфа забыла на столе графин и огурцы. Подумав, он решил, что это судьба, выпил еще рюмку, после чего начал собираться в гимназию. От него наверняка пахло, как от грузчика но зато на душе полегчало. Теперь можно было разбираться и со гимназическими делами.
Выходя из дому, он наткнулся на супругу. Та только встала и еще была в утреннем пеньюаре. Стараясь не дышать, он чмокнул ее в щечку и сказал:
Буду поздно. Ждем инспекцию. И завтра тоже
Скорее всего, она все-таки почувствовала запах, так как пристально посмотрела на него и чуть помедлила с ответом. За многие годы супружества Ксенофонт Ильич выучил мимику супруги наизусть. Однако она не сделала ему никакого замечания.
Конечно, дорогой. И не забудь в воскресение прием у Александра Александровича.
Да, я помню.
Визит к губернатору казался супруге необычайно важным, и она готовилась к нему с самого момента получения конверта, в котором лежал картонный квадратик с приглашением. Анна-Мария считала себя дамой светской, и необычайно страдала как от провинциальности вологодского общества, так и от отсутствия пышных балов и приемов. Вернее, от их большой редкости.
Она неоднократно намекала супругу, что по их статусу им нужен гораздо больший дом с залой для приема гостей и его отшучивания по этому поводу воспринимались ей со все большим неудовольствием.
Иногда ему казалось, что она родилась не в ту эпоху, и самое место ей было бы при каком-нибудь елизаветинском дворе. И желательно без него.
* * *
Ниночка едва вырвалась от Андрея Евгеньевича. Если бы не часы у него на стене, стрелка которых неумолимо приближалась к шести, она бы, наверное, забыла обо всем на свете и осталась у него до утра. Слишком уж блаженно было лежать в его объятьях и отбиваться от его непрекращающихся попыток забраться ей под кофточку.
Конечно, только неопытность Андрея Евгеньевича в деле расстегивания женской одежды помешала ей расстаться с невинностью в этот вечер. Однако тот путался в застежках, завязках и крючках, а ей было страшно и томительно, и она не давала ему продвинуться дальше определенной границы. Он измял ей всю грудь и бедра, привел в полный беспорядок юбки, а уж на что были похожи ее губы об этом ей было страшно даже подумать.
Она не сказала ему, что идет в жандармское управление. Соврала, что дела в гимназии всех учителей лихорадило перед инспекторской проверкой, и повод был весомым. Связываться с Жабой не хотелось никому как, впрочем, и подводить милого Ксенофонта Ильича.
Она посмотрелась в зеркало и ужаснулась. Красные пятна во все лицо, распухшие губы, сверкающие счастьем глаза, растрепанные волосы. Красивая картинка, как раз для жандармского начальства.
Нина решительно выгнала учителя в другую комнату и как могла быстро привела себя в порядок. Хуже всего было с волосами они куда-то загнулись и нелепо торчали. Вчера вечером она накрутила их на папильотки, чтобы получились локоны, и теперь они цеплялись друг за друга, образуя ералаш.
Наконец она собралась. Быстро чмокнула Андрея Евгеньевича в щечку, выскочила на улицу и тут сообразила, что вряд ли успеет дойти пешком. Да еще и в том растрепанном состоянии, в котором она пребывала. Пришлось потратиться на извозчика благо один из них как раз проезжал мимо.
В жандармском управлении ее явно не ждали. Усатый урядник, восседавший за столом сразу за входом, с сомнением воззрился на нее и спросил:
Барышня, вы по адресу зашли?
Да. Простите, я мне
А-а-а К Прокопию Михайловичу, надо полагать?
Да. Именно к нему.
Ну проходи. Знаешь куда?
Ниночку покоробила разом образовавшаяся фамильярность урядника, но она не стала возмущаться.
Нет.
Наверх и направо. Там написано на двери.
Ниночка поднялась по крутой лестнице. Мимо проходили какие-то люди в форме, с саблями, револьверами и в усах, не обращая на нее никакого внимания. Большую дверь с табличкой она увидела сразу. Неуверенно постучала.
Войдите! рявкнули из-за двери. Ниночка испугалась, потянула дверь на себя. Селедцов, увидев ее, расплылся в улыбке.
А-а-а, вон кто там. Проходите. Ждал-с. Вот сюда, пожалуйста, он показал ей на неудобный стул, стоящий напротив стола.
Ниночка села, поджала ноги, прижала к груди ридикюль. Жандарм сел напротив нее, уставился немигающим взглядом куда-то ей в переносицу. Она испугалась еще больше.
Ну-с, постукивая пальцами, сказал он. Будем говорить?
О чем? даже привстала от удивления Ниночка.
Сидеть! заорал на нее жандарм. Нина потеряла дар речи и плюхнулась на стул.
Все говори! Связи, с кем общаешься, как живешь, с кем спишь.
Нина растерялась и заплакала.
Я я ничего.. я ни с кем
Жандарм внимательно смотрел на нее.
Где живешь?
Квартиру комнату то есть снимаю.
Адрес?
Екатерининская, 17.
Кто хозяйка?
Глафира Карнаухова.
Понятно. Хахаль есть?
Кто?
Мужик есть у тебя?
Н-н-нет
Селедцов понимающе покачал головой. Потом встал, обошел ее сзади. Она повернула голову он снова рявкнул:
Сиди, не дрыгайся, пигалица!
Она послушно повернула голову обратно к столу, ощутив себя напроказившей ученицей начальных классов. Внезапно он схватил ее за волосы и запустил руку за вырез платья. Ниночка ахнула, но было поздно грубые пальцы уже мяли ее грудь.
Вы что
Сидеть, сказал!
Ниночка замерла. Ее охватило странное и неведомое доселе ощущение ей было одновременно стыдно и боязно, но хотелось, чтобы жандарм продолжил мять ее грубыми и уверенными руками. А он хозяйничал там, как у себя дома насколько позволял ему корсет. Это нельзя было даже сравнить с робкими, хотя и нахальными, действиями Андрея Евгеньевича, который боялся причинить ей боль и обидеть ее.
Жандарм тем временем задрал ее голову и впился губами в ее губы. Она ощутила резкий запах табака, водки и чего-то еще она не могла сформулировать, чего, но это был совершенно мужской запах, от которого у нее мурашки бежали по спине. Ничего такого с Андреем Евгеньевичем она не чувствовала.
Хороша барышня! На заглядение! с удовлетворением констатировал жандарм, снова садясь за стол. Он на минуту задумался, листая перекидной календарь. Она сидела, красная и растрепанная. Ей даже как-то не пришло в голову привести себя в порядок.
В общем, так, девица. Сегодня у нас пятница. Во вторник жди в гости. Вечерком. Все, иди, свободна. Пока что.
Ниночка кивнула и вышла из кабинета. Только тут, в коридоре, она поняла, что сердце ее колотится с бешеной скоростью. «Господи что делать-то?» в такт сердцу стучала в голове единственная мысль.
* * *
Леночка совершенно извелась. Она не спала ночью ее мучили видения. Это были то кошмары, то, напротив, снился Андрей Евгеньевич. Он бегал за ней по лесу, догонял, обнимал, и ей делалось так сладко, что хотелось кричать но потом она снова проваливалась в кошмар.
Было жарко: Марфа, боясь, что она простудится, заперла окно. Леночка откидывала одеяло но тогда становилось холодно. Наконец она встала, распахнула окно и замерла, любуясь звездным небом. Ей захотелось, чтобы сейчас рядом с ней стоял он нежно обнимая ее за плечи, готовый защитить от всех бед
Леночка подумала, что даже согласилась бы за него замуж. Ах, это должно быть так красиво: она, в белоснежном платье, и он, в строгом костюме, идут к алтарю. Плачущая от счастья маман. Строгий, но еле сдерживающий слезы радости отец Потом она представила, как они живут вместе. У них прислуга конечно, не такая дура, как Марфа, а вежливая, из немцев, подает разные блюда. Они вместе завтракают, потом вместе идут в гимназию. Вместе возвращаются, и до позднего вечера обнимаются и целуются
При этих мыслях Леночку охватило смятение. Она никогда в жизни не целовалась, хотя это действо часто обсуждалось среди учениц гимназии. Иногда обсуждалось и нечто иное от чего было мучительно стыдно и не менее мучительно любопытно. Впрочем, говорилось об этом настолько иносказательно, что все равно ничего не было понятно. Пугали лишь взрослые слова adultere, amant, doux peche
С этим нужно было что-то делать. Она залезла на подоконник с ногами, как делала в детстве. Внизу виднелась темная улица. Она слышала, что в Петербурге даже ночью на улицах кипит жизнь, горят огни, ходят люди. Даже ездят автомобили. У них же темнота, тишина, никакого движения.
Ей смертельно хотелось окунуться в ту светскую жизнь, о которой она читала в книжках. Вот бы действительно выйти замуж за Андрея Евгеньевича он наверняка станет большим ученым, будет работать в столице. А она будет такой важной женой большого ученого
Несмотря на трагизм ситуации, она рассмеялась, представив себя толстой напыщенной дамой. Нет, до такого она не опустится никогда. Но ситуацию нужно было как-то менять. Менять в корне. Жить так дальше было нельзя.
Она слезла с подоконника, в свете луны нашарила веревку, которой Марфа подвязывала гардины. Сделала петлю, надела на шею. Содрогнулась от мерзкого прикосновения жесткой веревки к нежной коже. Потом натянула петлю.
Она представила, как ее найдут утром холодную, с закатившимися глазами, совсем мертвую. Как она будет лежать с руками, скрещенными на груди, на столе в гостиной, и тут войдет он как изменится в лице, упадет на колени и начнет целовать ее ледяные губы
Нет, это уж чересчур. Бррр. Ей вовсе не хотелось быть совсем мертвой. Вот встать потом и воскреснуть это гораздо интереснее.
А Верочка, пожалуй, в чем-то права. Нужно признаться. Внести ясность. Наверное, смелым и честным поступком будет просто подойти к нему и все сказать. Но как это сделать? В гимназии? На виду десятков глаз? Нет. Она не хотела стать легкой добычей для сплетен и слухов. К тому же для дочери директора гимназии это совершенно недопустимо.