ТЕРЕНТЬЕВА Игната Кузьмича, с. Кубовая, состав семьи:
Жена Александра 26, сын 6 лет, дочь 5 лет, дочь 4 года, дочь 3 года и сын 2 года.
п. Барлак 25.VII/1929 г.
Слушали: Об экспроприации и выселении за пределы района гр-на:
ТЕРЕНТЬЕВА Игната Кузьмича, с. Кубовая, состав семьи:
Жена Александра 26, сын 6 лет, дочь 5 лет, дочь 4 года, дочь 3 года и сын 2 года.
Признаки кулацкого хозяйства: эксплуатация наёмного труда.
Постановили: Хозяйство признать кулацким, подлежит экспроприации и выселению за пределы района.
Выписка верна: Секретарь Райпятерки п/п.
Внезапно разорвав на части бумагу, Терентьев кинул обрывки под ноги. Глядя с ненавистью на толпу, наступил на клочки сапогом:
Нет твоего решения. И права у тебя такого нет. Пошли вон, пока я кобеля с цепи не спустил.
Это ты зря, уполномоченный повернулся к красноармейцам. Вяжите его.
Те навалились на Игната, пытавшегося схватить топор. Терентьева связали и посадили на подводу, а комсомольцы уже выводили причитающую жену Игната с ребёнком на руках и хныкающих ребятишек. Всех рассадили по свободным подводам и тут же принялись выносить вещи. Один из красноармейцев выстрелил в охрипшего от лая пса. Сразу стало тихо. Сам Терентьев неподвижно сидел в телеге, безучастно уставившись в одну точку. Его жена молча обнимала перепуганных детей, которые изредка всхлипывали, и только уполномоченный отдавал команды выносившим вещи красноармейцам. Скарб грузили на подводы без разбора: посуду и матрацы, инвентарь и одежду. Всё кидали внавалку для отправки в город. Лошадь впрягли в стоявшую во дворе лобогрейку, и один из комсомольцев сразу отправился назад. Все оставшиеся вместе с арестованным Игнатом Терентьевым, его женой и ребятишками, а также подводами с добром двинулись ко двору Петра Ваганова. Добротные ворота подворья Ваганова были заперты на засов. Это не смутило уполномоченного. Он послал одного из комсомольцев перелезть через забор и отпереть засов изнутри. Когда первая телега въехала во двор, из сеней выскочил сам Ваганов. В руках у него были вилы. Взмахнув ими как копьём, он метнул их в первого же попавшего под руку. На своё несчастье, им оказался Яков Ширинкин, которому вилы попали в грудь. Больше Пётр ничего сделать не смог, так как подоспевшие красноармейцы скрутили ему руки. К связанному Ваганову, которого крепко держали красноармейцы, подошёл Мезис. Вытащив из портфеля выписку из протокола, он почти по складам, с издёвкой, зачитал постановление и подал сигнал выносить вещи.
С Якова сняли рубаху, и один из комсомольцев принялся осматривать рану. Та оказалась глубокой. По всей видимости, было задето лёгкое. Чуть левее, и вилы попали бы в сердце. Расстелив кое-какие тряпки, Ширинкина уложили на телегу, подложив соломы, перевязали рану и велели пока потерпеть.
В то же время связанного Петра посадили рядом с Терентьевым. В отличие от молчаливого Игната, Ваганов грязно матерился и выкрикивал угрозы.
Силосники проклятые! кричал он. Запомните, не пойдёт вам впрок моё добро! Жаль, Яшка, что тебя сразу не порешил! Жив буду, найду гадёныша!
Да заткните ему рот мешает работать, спокойно обратился уполномоченный к одному из красноармейцев. Тот выхватил из кучи выносимого из дома тряпья полотенце и запихнул Петру в рот. В установившейся тишине раздавались только всхлипывания троих ребятишек, прижимавшихся к молчаливой жене Ваганова. Комсомольцы закончили выносить вещи, вывели из стойла двух коров и лошадь, и кавалькада двинулась в конец села, ко двору Тараса Сизова. Вокруг арестованных стала собираться толпа. В основном подходили женщины. Видно было, что люди настроены враждебно. То тут, то там раздавались недовольные голоса. Агрессивный настрой людей подогревался непрерывным плачем ребёнка на руках жены Терентьева. Посыпались прямые угрозы отбить арестованных. Видя серьёзность намерения сельчан освободить взятых под стражу «кулаков», уполномоченный пригрозил, что любая попытка приблизиться к выселяемым будет караться расстрелом. Недовольно ворча, толпа отступила.
Возле избы Сизова уполномоченный остановил подводы и в сопровождении красноармейцев подошёл к воротам. Во дворе было тихо. Красноармейцы опасливо вошли в дом. Через минуту оба сошли с крыльца, удивлённо приглашая уполномоченного пройти. В избе никого не было. Вещи лежали на своих местах, как будто хозяева только что вышли. Возле печи стояла наполненная водой кадушка, на столе высилась аккуратная стопка тарелок. Даже прибранная кровать с перьевыми подушками указывала на недавнее присутствие людей. Но кругом было пусто. Хозяева бесследно исчезли. Кошка и та пропала. Уполномоченный грязно выругался, угрожая хозяину дома всеми небесными карами и сокрушаясь, что не послушал осодмиловца. Красноармейцы с комсомольцами вынесли более-менее ценные вещи, погрузили на пустые подводы и опечатали двери.
На обратном пути Клемешев обратился к уполномоченному, ехавшему рядом с ним в бричке:
Михаил Емельянович, а куда потом конфискованное добро пойдёт?
Тот хитро прищурился и в свою очередь спросил:
А у тебя какой интерес к кулацкому имуществу?
Видишь ли, мои комсомольцы прибыли в большинстве без пожиток. Иногда и переодеться не во что, не говоря уж о том, что у многих тёплых вещей нет. Вот я и думаю, а как бы нам было кстати что-нибудь прихватить.
Мезис откровенно рассмеялся:
Ну, насчёт прихватить, здесь ты немного припозднился. Пока ты был занят кулацкими семьями, твои ребята кое-что припрятали. Я сделал вид, что не заметил: пускай пользуются, мои красноармейцы тоже не без греха у каждого ведь семьи в городе. А вещи мы сдадим по описи для раздачи неимущим.
Значит нельзя, сник Клемешев.
Да ты что? Я не сказал нельзя. Опись ещё не составлена. Возьмёшь, что тебе надо, вот тогда и составим.
Это было бы здорово. А сельскохозяйственный инвентарь?
Инвентарь получишь по акту. Здесь всё на законном основании. Есть распоряжение исполкома передать часть конфискованного имущества и инвентаря госхозу.
Прибывший в посёлок небольшой караван вначале разгрузили в конторе, где комсомольцы отобрали нужные вещи. Один из комсомольцев сбегал за Марфой Агафоновой. Прибежавшая Марфа принялась причитать и во весь голос подвывать. Стенания Марфы оборвал уполномоченный. Подойдя к телеге, он прижал женщину к груди и заверил, что сейчас Якова отправят в больницу и врачи быстро его поставят на ноги. Сидящий на соседней подводе Пётр Ваганов непостижимым образом вытолкнул изо рта кляп и издевательски крикнул: «Яшка! Ни на этом свете, так на том встретимся! Думаю, недолго осталось!» За что получил удар прикладом по голове от стоявшего рядом красноармейца. Второй красноармеец поднял с земли грязную тряпку и, несмотря на сопротивление Петра, затолкал тому в рот. А Мезис вытащил три типографских бланка и принялся составлять описи. Потея от натуги, он заполнил первый:
АКТ-ОПИСЬ ИМУЩЕСТВА
1929 августа месяца 6 дня в селе Кубовая составлен настоящий Акт
в том, что изъято имущество кулацкого хозяйства Терентьева Игната Кузьмича.
Таким образом были составлены ещё два акта. Мезис подозвал красноармейцев, и те поставили подписи на всех бланках, затем позвал Клемешева:
Пётр Панфилович, я описи составил. Сельхозинвентарь и часть имущества я оставляю. Позже привезу квитанцию из отдела финансов, оформишь по закону. Пока пиши расписку.
Красноармейцы уложили оставшееся добро на телеги. К вечеру уполномоченный вместе с высылаемыми семьями кулаков выехал на станцию Заводская. Якова Ширинкина отправили в больницу села Барлак.
Через неделю Тарас Сизов объявился в окрестностях Покровки. Местные жители стали поговаривать о какой-то повстанческой армии, выступающей против коммунистов и комсомольцев. И командиром там Тарас Сизов. Власти насторожились, но пока меры не принимали. И раньше замечались грабежи и убийства, поэтому исчезновение двоих активистов села списали на залётных бандитов, действующих в одиночку.
«Повстанческая армия» Сизова
Конный разъезд Сизова остановился переночевать на Ломовской даче, ныне кордоне Барлакского лесничества. Дом лесничего выделялся отдельным строением, и с него просматривалась вся округа: большое, заросшее бурьяном поле, через которое шла дорога в город, окраина леса и часть обрыва берега реки. На краю поля стояло три дома, принадлежащих лесничеству, поодаль от дороги виднелись остатки полузасыпанных землёй и заросших травой не то складов, не то амбаров.
Разъезд возвращался из разведки, проверив ближайшую железнодорожную станцию Заводская, на которую прибыл пригородный поезд. С поезда сошли местные жители и разбрелись по своим домам. Лишь один пассажир моложавого вида, с рыжей бородой, вскинув на плечи небольшую котомку, решительно зашагал по пыльному просёлку в сторону села Кубовая. Просёлок проходил мимо кордона, вот там и решили разведчики подождать прохожего. Заодно можно было и переночевать у сочувствующего повстанцам лесничего.
Мужики спрятали лошадей в лесу, за домом, и сели за стол, выставив наблюдателя. Через час показался мужчина. Он шёл неторопливо, помахивая хворостиной. Поравнявшись с времянками бывших складов, он остановился, удивлённо огляделся и направился к дому лесничего.
Мужики спрятали лошадей в лесу, за домом, и сели за стол, выставив наблюдателя. Через час показался мужчина. Он шёл неторопливо, помахивая хворостиной. Поравнявшись с времянками бывших складов, он остановился, удивлённо огляделся и направился к дому лесничего.
Повстанцы приготовились к встрече. Трое спрятались за занавеской, отделяющей полати от кухни. Старший, рябой мужик, остался сидеть за столом, делая вид, что пришёл в гости к хозяину и пьёт с ним чай. На столе стоял блестящий медный самовар. Хозяин держал одной рукой кружку, от которой шёл ароматный пар, другой вытирал платком обильный пот, выступающий на лбу. А рябой наливал чай в блюдце прямо из самовара, брал тремя пальцами и со смаком прихлёбывал. На колени он положил обрез, прикрыв его полотенцем. Владелец котомки подошёл к крыльцу, тщательно вытер ноги о лежавший у порога коврик и постучал в дверь.
Не заперто! крикнул лесничий. Обладатель рыжей бороды переступил порог и поздоровался: