Дома кто есть?
Не знаю.
Дома было тихо, Катя с Банком скрылись в ее комнате. Банк запер дверь, прижался к Кате. Она не понимала его, стояла, покорная, босиком на полу. Банк целовал ее шею, плечи, расстегнул платье, нашел грудь и чуть не прокусил ее в каком-то странном наваждении. Он не видел слез, бегущих по ее щекам, он видел НАТАШУ, он обнимал ее на ложе терпких веток, он впивался пальцами в ее шею, путался в складках ее воздушного платья, растворялся в умопомрачительном аромате ее тела и духов, целовал колени, ползал в тесном квадрате этой несчастной детской площадки, задрал, наконец, платье, стянул трусики и расплющил ее, плачущую, в проеме между дверью и шкафом, она стонала и плакала, билась головой о стену, потом вскрикнула и рухнула вниз, он едва успел подхватить ее на руки и положить на кровать
Когда он встал и застегнулся, Катя смотрела на него широко раскрытыми глазами, забыв прикрыться хотя бы платьем. Уже у двери, когда Банк остановился, чтобы сглотнуть и не раскашляться от сухости во рту и перенесшего потрясения, она произнесла, дергаясь всем телом и не в силах унять судороги:
Я Катя, понимаешь? Я не Ната, я только подушилась ЕЕ духами
***
ОСТРОВ. Теперь, когда у нее появились деньги, она зашла в магазин с особым чувством, и остановилась, чтобы оглянуться, не видит ли кто ее. Крохотная квартирка, которую она сняла два дня назад, когда уже все было решено и она была уверена, что сумеет оплатить ее, требовала бархатистых, цвета шоколада, занавесок, белой сборчатой тюли, золотистого, с желтым тиснением, плотного гобелена на тахту и великого множества безделушек. Она уже все решила, и подъезжая на такси, нагруженном покупками, к неприметному серому, с облупившейся штукатуркой, особнячку, молила Бога о том, чтобы ее не увидели знакомые. Этот рай она создавала для себя. О нем не узнает никто, ни муж, ни родные. Она все сделает сама, у нее хватит сил, потому что она знает, для КОГО все эти усилия. А Банку она скажет, что на эти деньги, которые он дал ей, чтобы она подготовилась к свадьбе, она прикупила белья, откуда он знает, что у нее есть Кроме того, из квартиры впоследствии можно будет сделать маленькую мастерскую, а почему бы и нет?
В дверь позвонили, она замерла, прислушалась, потом на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. Отшатнулась. Посмотрела еще раз и подумала, что она больна. «Снегирев, ты в Сибири. Не смейся надо мной,» сказала она призраку и отошла от двери. Вечером ей предстояло испытание: разговор с Катей.
***
ОБЕД С НЕКРОФИЛИЕЙ. Тамара, распрощавшись со своими трупами до следующего утра, заглянула к Мазановым. Попала к обеду.
А где все? спросила она, с аппетитом уписывая щи и поглядывая на горку котлет. За кухонным столом обедали Глеб, Клара и Веруся. Где девочки?
Вам что, тетя Тамара, меня не достаточно? спросила Веруся, состроив гримаску и подцепив вилкой котлету. Ешьте быстрее, а то эти траглодитки прискачут и нам с вами ничего не достанется.
Вера! Клара покачала головой.
Мам, вот только не вспоминай по моему поводу, готовлюсь ли я к экзаменам. Вот этого не надо. Неужели ты думаешь, что все то, чему нас учили десять лет, я смогу позабыть за какой-нибудь месяц?
Клара, оставь девочку в покое, посмотри на нее, от нее только кости и кожа остались.
Отец, называется, вот не поступит, кто будет виноват?
Веруся подцепила еще одну котлету, капнула жиром на скатерть, извинилась глазами, пожала плечиками и подложила себе на тарелку салата.
Тетя Тамара, скажите, ваши мертвецы, или как вы их называете «жмурики», кричат, когда вы их пилой режете?
Клара выбежала из-за стола.
Нет, они хлюпают внутренностями и чавкают, как болотная тина.
Па, ты чего так смотришь на меня? Просто я с тетей Тамарой на медицинские темы беседую.
Глеб, прости дитя, она не знает, что говорит.
Очень даже знаю, а вот, кстати еще, пока мама не пришла: к вам некрофилы приходят? Позабавиться? плотоядно захихикала Веруся.
Нет, не приходят.
А я бы на вашем месте бизнес сделала: с каждого некрофильчика по сотне за ночь озолотились бы!
Вернулась Клара. Извинилась.
Я с этой негодницей совсем забыла: ведь Наталия замуж выходит.
За кого? не донесла вилку до рта Веруся. Неужели ОН приехал?
Кажется, я догадываюсь, тетя Тамара вздохнула. А что с Катей?
Ну почему, почему все все знают, предполагают, а я как слепая! всплеснула руками Клара. Ну скажите мне, когда это у них началось? Ведь еще совсем недавно он приходил к КАТЕ, помните, с цветами?.. У них же все было хорошо
Я и сам об этом только сегодня узнал, мне сама Наташа сказала. Причем даже не потрудилась объяснить, как она утрясет все это с Катей, подал голос Глеб.
Цветы, задумчиво произнесла тетя Тамара, вспомнив тот вечер, когда она на такси выезжала со двора. Она тогда сразу узнала светлое шифоновое платье Наташи. Ей страсть как хотелось сказать кому-нибудь фразу наподобие этой: «Они занимались любовью у всех на глазах на детской площадке.» Но сказать это ее родителям язык не поворачивался.
***
ЕСТЕСТВО-ПЫТАТЕЛЬ. САДИЗМ ВО ИМЯ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ КОШАЧЬЕГО УЖИНА. Веруся, соскучившись по подруге, решила ее навестить. Она позвонила в дверь и в нерешительности затопталась на пороге: Люська запретила приходить к ней, умалчивая причины и не оставляя даже надежды на обладание той тайной, которой была окутана эта обычная на первый взгляд квартира. Веруся, как всякий нормальный человек строила предположения, что это могло быть связано с тяжелым характером отца Люси или общей атмосферы в доме. Слово атмосфера представлялось Верусе почему-то ядовитым сине-желтым облаком, в котором все только и делают, что чихают, кашляют и матерятся. Она видела, как эта самая атмосфера действует на жизнерадостную в общем-то Люсю, заставляя ее бледнеть и то и дело запудривать следы недавних слез. Однажды Люся и вовсе пропала почти на неделю, как раз перед выпускными экзаменами, ну и переволновалась же Вера! Ходила вокруг дома, круги наворачивала, а подойти и нажать на кнопку звонка храбрости не хватило. А вот сейчас она стояла и давила изо всех сил на звонок, но слышала лишь биение собственного сердца.
Когда щелкнул замок, у Веруси подкосились ноги и она едва устояла, чтобы не упасть. «Дура, обругала она сама себя, трусиха несчастная, ну не съедят же тебя»
Увидев Люсю, Вера кинулась ей на шею. Люся, ненавидевшая подобные излияния чувств, ограничилась слабой улыбкой и пригласила подругу в квартиру. Полы были сырые, их только что помыли, на веревках, протянутых через длинный коридор, висели мокрые простыни и наволочки. Люся провела Веру в комнату, усадила в кресло. На журнальном столике стояла пепельница; Люся, одернув короткий красный халатик, достала сигарету и закурила.
Когда щелкнул замок, у Веруси подкосились ноги и она едва устояла, чтобы не упасть. «Дура, обругала она сама себя, трусиха несчастная, ну не съедят же тебя»
Увидев Люсю, Вера кинулась ей на шею. Люся, ненавидевшая подобные излияния чувств, ограничилась слабой улыбкой и пригласила подругу в квартиру. Полы были сырые, их только что помыли, на веревках, протянутых через длинный коридор, висели мокрые простыни и наволочки. Люся провела Веру в комнату, усадила в кресло. На журнальном столике стояла пепельница; Люся, одернув короткий красный халатик, достала сигарету и закурила.
Ты куда пропала-то? Веруся не курила, хотя ей и нравилось смотреть, как раскуривают тоненькие изящные сигаретки, она ощущала себя намного уютнее и теплее, когда рядом с ней кто-то курил. Вот и сейчас она сосредоточила свое внимание на оранжевом пламенеющем кончике сигареты. Люся между тем говорила.
ты должна доказать мне свою преданность.
Что? Веруся встрепенулась и поймала Люсин взгляд. Каким образом? Какую преданность? Разве я тебя хоть раз предавала?
Нет.
Все очень просто, и от тебя не потребуется ничего сверхъестественного, ты просто должна будешь сказать, что в тот вечер, вплоть до одиннадцати часов, мы провели с тобой на чердаке.
Но ведь мы же с тобой действительно были там вместе. Нет ничего приятнее, чем говорить правду.
Веруся имела в виду свое почти каждодневное вранье, от которого устала и начала уже просто запутываться в своих объяснениях и баснях. Ее спасало только одно: родители были так поглощены друг другом, а может и чем-то по отдельности, что спрашивая свою младшую дочь, где она пропадала целый день и где, к примеру, обедала, вполне удовлетворялись красивенькой историей о прогулке к старой учительнице, а то и вовсе зоопарком. Мысль о том, что Веруся, эта розовощекая хрупкая девчонка со смешной выгоревшей челкой и пышным конским хвостом на затылке, эта недоросль с щенячьими угловатыми повадками и лукавыми близорукими глазами цвета недозрелого винограда, испытала свой первый любовный восторг, лежа в постели со своими подружками, убила бы их на месте.
Веруся, между тем, разглядывала квартиру. Квартира, как квартира, чистая, ухоженная, ни одной вещи, по которой можно было бы судить о хозяевах. Ни домашних тапочек в коридоре, ни ночной сорочки, ни оставленной на зеркале помады ничего.
А где все твои?
На работе, сказала Люся и перевела разговор на другую, как она считала более интересную для гостьи тему. Как тебе Соня?
Ой, знаешь, у Веруси запылали щечки, а веснушки потемнели, что говорить о глазах! Я не знаю, что со мной такое было Я уже говорила тебе А Соня эта, такая красивая, действует прямо как вино.
Люся удовлетворенно улыбнулась.
Мы можем сходить к ней еще как-нибудь
Не знаю, что и сказать Может второй раз и не получиться.
Люся пожала плечами и улыбнулась. Она некоторое время молчала, рассматривая пепел сигареты, не зная, как далека от нее сейчас и Веруся. Чердак, свечка, запах голубиного помета и сам голубь, испуганный, с черными глазами булавочными головками, притихший, понимающий И глаза Люси, выражающие ужас: «Я забыла, я забыла его дома Как приготовила на полке, так он наверно там и остался Я принесу, не выпускай его» Веруся тогда расстроилась: «Говорила тебе, напоминала, и вообще, не понимаю, зачем тебе понадобилось чинить карандаши именно скальпелем» Люся прибежала через двадцать минут, не давая себе отдышаться, взяла голубя в руки головку в одну, туловище в другую и резко, как-то даже зло ударила себя птицей по колену. Кровь, теплая и почти черная при свете свечи, брызнула на белые ноги Веруси. «Мы его спасли, вздыхая и оправдывая свои биологические опыты, произнесла она, заботливо вытирая люсины колени заранее приготовленной для этого тряпкой. Со сломанной лапкой он бы достался на ужин Барсику. А так пригодится для науки.» Она еще раз вздохнула, разложила на доске для шинковки капусты разодранного голубя и взяв в руки скальпель, сделала глубокий надрез в том месте, где по ее представлению должно было находиться сердце. Люся, белая, как простыня, стояла рядом и молча наблюдала, как Веруся, погрузив пальцы в кровавое месиво, вырывает голубиное сердце.
«Ты все-таки ненормальная, Верка.» «Да нет же, чуть не со слезами в голосе отвечала Веруся, держа на вымазанной кровью ладошке крохотное, еще горячее сердце. Просто я так, наверно, никогда и не пойму, почему оно бьется.. Вот посмотри, обыкновенные мышцы, сосуды, ни тебе электричества, ни магнитных полей, я ничего не понимаю Почему оно бьется? Может мне кто-нибудь объяснить?» «Это Бог, дурочка, с отвращением к жуткому зрелищу фыркнула Люся и отвернулась. Он вдохнул жизнь. А мы убили ее.» И вдруг она зарыдала, в голос, потом ее вырвало на лестницу, и Веруся, испугавшись проводила подругу домой.