Через тридцать минут Семен разлил уху по тарелкам Халмуроду, Нине, уборщице Гуле, метрдотелю и официанту Пете и дал каждому по кусочку ужарившегося, некогда двухсотграммового тела.
Сентиментальной, верующей посудомойщице Нине показалось, что кушанье обладает особенным нежным вкусом. Однако часть доставшегося ей кусочка горчила, желчь пролилась, и сколько Нина ни убеждала себя в исключительных, едва ли не сверхъестественных качествах поедаемой плоти, горечь давала о себе знать до тех пор, пока Нина не прополоскала рот. Новичок Петя съел свою порцию уважительно, заглаживая оплошность, ему в этом коллективе работать, он планировал взять кредит на «Опель Корса»: девушка ясно дала понять, что не может строить отношения с тем, кого не уважает, а как можно уважать пешехода? Гуля съела потому, что никогда не отказывалась от бесплатной еды. Метрдотель съел, потому что другие ели, а он не хотел, чтобы думали, мол, занесся. Семен просто и обыденно обглодал голову, он не прислушивался к своим чувствам и не искал в трапезе высшего смысла, просто грех выкидывать. И один только Халмурод, который до этого был безоговорочно верен плову, с удивлением обнаружил, сколь вкусной, нежной и питательной может быть рыба. С того дня он решил хоть раз в неделю позволять себе мороженую треску, громоздившуюся ледяными сгустками в холодильнике ближайшего к месту его фактического проживания магазина.
Очень вкусно, не помню, когда последний раз форельку свежую кушала, сказала Нина.
Семен сложил остатки в пакет для Нининой кошки.
Дверь служебного входа распахнулась, явился доставщик с напарником. Охая и пыхтя, они волокли зеленый сундук-контейнер.
Рыбку заказывали?! прохрипел доставщик, воняя усами. Его так и распирало от гордости.
Тяжело дыша, доставщик откинул люк. В чёрной воде ютились отборные полукилограммовые. Одна к одной. Все живые.
Андрей Коровин
рыбырыбы фламинго
в московском зоозоопарке
есть розовые рыбырыбы фламинго
они плавают между посетителями
хватают их за пятки
что-то рассказывают
размахивая плавниками
но их никтоникто не понимает
розовые рыбырыбы фламинго
были привезены из Африки
Николаем Гумилёвым
в однатысяча девятьсоттринадцатом
но потом
война революция
о них все забыли
а они
жили себе тихо
в кунсткамере
питались чем придется
мышками
революционными матросами
особенно любили
упитанных чекистов
но те попадались редко
недолюбливали кунсткамеру
хотели вообще закрыть
в большую войну
голодали конечно сильно
тогда их и вывезли
вместе с уродцами
в московский зоозоопарк
в принципе
они безобидные
но гладить не рекомендуется
мало ли что
вендетта
в такую жару раздеваются все даже рыбы до костной мозоли
и яблоко сада бормотствует в душных ветвях
и девушки с кровью застенчивой аэрозоли
себя распыляют и плоть их стоит на бровях
заходишь в бассейн зоосада ли летнего сада
где плавятся рыбы русалки и прочая снедь
и хочется их разглядеть да по счастью не надо
они исчезают текут все исчезли на треть
вот девушка полу и снова как будто раздета
смотри исчезает подмышка и левая грудь
жара объявляет одетым вендетту вендетту
исчезнет любой кто посмеет сегодня вздохнуть
плывут пред глазами немые соски и колени
какие-то брови сгоревших в жаре шахрезад
плывут бегемоты пингвины моржи и олени
плывут по жаре
и никто не вернется назад
цветное лето
вот цветы по вагонам несут
от кого и кому
непонятно
и ведут мой вечерний маршрут
летних сумерек яркие пятна
вот пионовый облак летит
в нём любовник зелёный и алый
разыгрался его аппетит
жёлтых пестиков тычет кораллы
лилий жёлтые юбки горят
но торчит из-под юбок причинно
ядовитых тычинок отряд
и песты выставляет мужчинно
синих ирисов нежная плоть
завлекает в такую пучину
что и рад бы себя побороть
да навряд ли отыщешь причину
и сияют в вагонной ночи
незабудок вечерние звёзды
а цветы это просто ключи
если только не поздно
не поздно
Любочка
Любочка
она садится не закусывая
имеет план она и вид
на сексуальную дискуссию
с начальником отдела сбыт
она сидит в короткой юбочке
раскрыв футбольные врата
сегодня сорок восемь Любочке
а грудь стоит как налита
она с девчонками хихикает
жевачку просит
закурить
что ей гормон судьбы накликает
да что об этом говорить
она в поднятом настроении
переходящая в кураж
и под ее контральтопение
ей тридцать восемь с лёту дашь
ну что ж что муж ушел к молоденькой
ну что ж что сын в него кобель
зато она с напоперодинкой
поедет летом в Коктебель
грецкие будни
мы в белом облаке как
в танке
летим над Грецией
погреться
а с нами рядом маньки
ваньки
у всех в кармане
индульгенца
тут совершают про-
менады
кому напра кому на-
лево
тут в каждом дереве
цикады
концертствуют от пере-
грева
тут молодые англи-
чане
гуляют не-
традиционно
и хлещут раки все но-
чами
гоняя сон раз-
горячённо
тут улыбаются ге-
теры
почти что также как ги-
тары
на языках всех стран
Венеры
мужчины тоже разной
тары
морские ёжики
в тумане
морские крабики
в стакане
лишь две француженки
в бассейне
друг другу шепчут
о Гусейне
земля-воздух: коннект
куда летишь ты самолет
чего тебе не спится
а под тобой лежит народ
не смеет шевелиться
лежат Наташа и болван
прильнув телами туго
они попали в твой капкан
им очень жаль друг друга
а самолет себе летит
в полночном ближнем небе
проснулся страшный аппетит
у Жанны и у Глеба
они внутри себя самих
и сами над собою
и даже самолет затих
следя за ближним боем
Сергей Светлане показал
пять поз из камасутры
посадка аэровокзал
Подольск будильник утро
собака с человечьим лицом
собака с человечьим лицом
выходит из подворотни
лижет меня своим языком
мокрым шершавым тоскливым
говорит
забери меня отсюда
мой дорогой человек
буду твоей домашней
твоим домашним
буду хорошей ласковой
совершенно не страшной
что мне говорю с тобой делать
розовая собака
обучить тебя сценречи
технике танца
купить антиблошиный ошейник
о чём будем говорить с тобой
долгими зимними вечерами
я говорит начитанная
даром что и собака
в прошлой жизни была блондинкой
высокой стройной
пила из блюдца
полюбила одного кобеля
волшебника
а он надо мной посмеялся
превратил в собаку
выгнал из дому
нет покоя моей душе
только стихи и спасают
когда голодно и мёрзнут лапы
Мандельштама помню всего
Гумилёва много
Ахматова сестрица моя небесная
ладно говорю раз Гумилёва
пойдём со мной что ли
розовая собака
там разберёмся
женщина с выдрой на голове
женщина
с выдрой на голове
едет в пригородной электричке
теперь их две
выдра и голова
женщина отошла куда-то
голова и выдра
ведут беседу
о валютном курсе
любви к соседу
рубль неуклонно падает
евро как снег растет
вот дедмороз
выключит курс валют
и придёт новый год
с его салатами оливье
пьяными поцелуями на морозе
у соседа
жена собака
скучная проза
тут возвращается женщина
в тамбуре покурила
выдра говорит голове
а ты ей поверила
что она бросила
а что я тебе говорила
Дмитрий Дейч
Нос
Евреев хоронят не в гробу, а в тряпице: пакуют, перевязывают крест-накрест как бандероль, и отправляют по назначению.
Еврейский труп не похож на человека.
Его не реставрируют. Никакой косметики.
Никаких иллюзий: в лоб не целуют, по имени не называют, ясно ведь: здесь одна скорлупа (клиппа). Кожура. Самого человека давным-давно след простыл, где он теперь неизвестно, да и не нашего ума это дело.
Что до скорлупы: её не жаль и в землю.
На похоронах ко мне подошёл старичок маленький, сухонький, чуть сгорбленный. Улыбчивый. Сперва я принял эту улыбку на свой счёт, но скоро выяснилось, что это просто гримаса, которая приросла к лицу, хорошо прижилась и стала частью натуры. Такое случается: улыбка-призрак. Живёт человек, улыбаясь в пустоту, даже не зная, что улыбается. Может, и знал когда-то, но давным-давно позабыл.
Еврейский труп не похож на человека.
Его не реставрируют. Никакой косметики.
Никаких иллюзий: в лоб не целуют, по имени не называют, ясно ведь: здесь одна скорлупа (клиппа). Кожура. Самого человека давным-давно след простыл, где он теперь неизвестно, да и не нашего ума это дело.
Что до скорлупы: её не жаль и в землю.
На похоронах ко мне подошёл старичок маленький, сухонький, чуть сгорбленный. Улыбчивый. Сперва я принял эту улыбку на свой счёт, но скоро выяснилось, что это просто гримаса, которая приросла к лицу, хорошо прижилась и стала частью натуры. Такое случается: улыбка-призрак. Живёт человек, улыбаясь в пустоту, даже не зная, что улыбается. Может, и знал когда-то, но давным-давно позабыл.
Григорий Исаевич, сказал старичок.
Григорий Исаевич умер, ответил я, взглядом указав на похоронную тележку.
Он постоял, глядя на спелёнутое, завязанное узлом тело моего дедушки, улыбаясь и кивая покойному ласково и печально, затем снова повернулся ко мне:
Григорий Исаевич был исключительным человеком!
Я знаю, сухо ответил я.
Вы ничего не знаете, сообщил улыбчивый старичок, вы слишком молоды, чтобы знать. Возможно, вы подозреваете. Возможно, у вас имеются кое-какие догадки. Но кому они интересны ваши догадки?
Я посмотрел налево. Потом направо. Никто не обращал на нас ни малейшего внимания. Все делали вид, что слушают раввина. Раввин пел.
Старичок смотрел на меня, продолжая улыбаться. Теперь его улыбка напоминала оскал хищной рыбины, приготовившейся к атаке.
Вы думаете, знание это где-то здесь неожиданно он наклонился вперёд и довольно крепко стукнул маленьким кулачком меня прямо в лоб. Я слегка растерялся, попытался отмахнуться, но не тут-то было: он ловко увернулся и снова постучал (было чертовски больно!) по затылку.
Сокрушительная пустота! заявил он с торжествующим видом. Звон и ничего больше! Ваш дедушка знал об этом. А вы понятия не имеете.
Сказать, что я опешил не сказать ничего Подобное состояние я испытал однажды по-малолетству, застав в учительской преподавателя математики, пожилого сухопарого очкарика, которого все мы немного побаивались, с молоденькой, только что из университета, преподавательницей истории. Они держались за руки и плакали.
Если бы они целовались или занимались любовью, это смутило бы меня меньше. Помню, я выскочил как ошпаренный, а на следующий день избегал смотреть им в глаза.
Вот и теперь уж не знаю почему мне было трудно смотреть в глаза человеку, которого, по логике вещей, я преспокойно мог удалить с поля. Послать подальше. На крайний случай: извиниться, сослаться на обстоятельства
Мне больно!
Вот и хорошо, что больно, кивнул старичок: очень хорошо! Потому что пока вам не станет по-настоящему больно, вы и с места не сдвинетесь. Я с удовольствием сделаю вам больно (на всякий случай я отодвинулся) очень больно и ещё больнее
Тут он принялся цитировать «Песнь о буревестнике»: пусть сильнее грянет буря, глупый пингвин, чёрной молнии подобный, и тому подобное. Я по инерции продолжал слушать, вытаращив глаза и совершенно потеряв всякое представление о том, где нахожусь и что, чёрт возьми, происходит, но тут, по счастью, меня отвлекли: нам с отцом предстояло уложить покойника на носилки и отнести его к месту захоронения.