396
Воспоминания и мечты настолько однородны, что мы способны путешествовать в своём воображении от одних к другим, даже не заезжая в настоящую минуту. Воспоминания окрашены невозможностью возврата, зато мечты необязательностью свершения. Идеализируя представления о будущем, мы теряем обороноспособность против возможных неудач и несчастий, но и представления о прошлом мы не можем идеализировать безнаказанно утрачивается опыт перенесённого.
397
Новизна ощущений увеличивает и собственную их силу, и остроту их восприятия чувствами. Можно пользоваться этим для попыток текущего удовлетворения или изменения отношений в государстве чувств, но, помня о временном, преходящем характере такого усиления, дальние планы на нём не построишь.
Новое служит минуте. Будущему естественно опираться на устоявшееся, как здание опирается на фундамент, но не на поверхность земли.
398
Новизна обладает особым запахом, слегка пьянящим одних и сильно ударяющим в голову другим. Чтобы избежать хмельных оплошностей, полезно уметь представить себе новое привычным, обыденным. Довольно действенное отрезвляющее средство.
399
Повторяемость это бесконечность, переведённая на язык обыденного восприятия. К счастью, водоворот суточных часов и времён года, возобновление людских возрастов и характеров, повторение бытовых ситуаций и даже исторических событий всегда жизненно разнообразны, не похожи на пойманный в скобки период рациональной десятичной дроби. Поэтому все эти повторения и повторения повторений именно они дают нам возможность и поладить со временем, и порою всплеснуться выше его.
400
В «Змееде» Пшавелы герой поэмы Миндия изнемогает от того, что понимает язык природы и не может поэтому ни охотиться, ни даже срубить дерево. Друзья возражают ему: ты же убиваешь врагов, а «не жальче ли всех человека?»166. На самом деле Миндия вполне последователен. Понимай он врагов, как понимает природу, он щадил бы и их. Но язык человечества остался ему чужд.
Страдания Миндии, расширенные на область социального существования, судьба тех, в ком «понимание убило способность к действию»167, кто по натуре или по усилиям к совершенствованию стал понимать все языки человечества, громкое разноречие которых может напрочь заглушить в человеке собственный голос, ведущий его по своему пути. Лишь изредка это происходит во благо когда таким образом сдерживаются ненаправленные, не сознающие своего предназначения силы, которые могли бы стать разрушительными.
401
Чтобы отделить понимание от пассивности, недееспособности, нужно научиться совмещать переживание родства со всем и всеми с ощущением собственной личности и следованием её индивидуальным принципам. Понимать человека, отказаться от осуждения его в своей душе, от внутренней против него раздражённости, поддерживать доброжелательность к нему и вместе с тем без колебаний противоборствовать ему там, где столкнули нас наши воззрения и наши судьбы. В этом честь и рыцарство духовной жизни человека.
Природа, имея единую сущность в основе, воплощает её в различных формах, соперничающих друг с другом, видимо для того, чтобы из этих форм могли выделиться лучшие. Имеем ли мы право уклоняться от этого соперничества? И даже то, что покажется нам уклонением, не будет тоже лишь одной из форм развития, противопоставленной остальным и нуждающейся в защите, а не в малодушном вялом пристрастии?..
Природа, имея единую сущность в основе, воплощает её в различных формах, соперничающих друг с другом, видимо для того, чтобы из этих форм могли выделиться лучшие. Имеем ли мы право уклоняться от этого соперничества? И даже то, что покажется нам уклонением, не будет тоже лишь одной из форм развития, противопоставленной остальным и нуждающейся в защите, а не в малодушном вялом пристрастии?..
403
«Философы, стараясь сделать человеческую душу слишком уж стройной и гармоничной, вовсе не приучают её к столкновению крайних противоположных мотивов.
Следует заботиться о спокойствии и ясности души так, чтобы не уничтожать её величия».168
404
Даже аскетическое бесстрастие, даже монашеская отрешённость могут быть совместимы с увлечённостью жизнью. Они могут служить прочным руслом, залогом внутренней силы и гармонии. Но только увлечённость не пенной суетой, а потоком истинной жизни, приводит к полноценному осуществлению судьбы.
405
«Если хочешь всегда быть на высоте, во всём отвечать наивысшим требованиям, нужен, разумеется, не недостаток душевных сил, размаха, тепла, но их избыток. То, что ты называешь страстью, есть не душевная энергия, а трение между душой и внешним миром. Где господствует страсть, там не ищи силы воли и устремлённости, там всё направленно к достижению частной и ложной цели, отсюда напряжённость и духота атмосферы. Тот, кто направит свою силу к центру, подлинному бытию и совершенству, тот, возможно, представляется нам более спокойным, нежели страстная натура, потому что не всегда виден его внутренний огонь, потому что, скажем, на диспуте он не размахивает руками, не кричит. Но я говорю тебе: он должен гореть, должен пылать!»169.
406
И в человеческом обществе, и во всей природе действует не только действующий. Самый бездеятельный человек, самый инертный элемент материи не могут избежать участия во всеобщем взаимодействии, то есть уклониться от влияния на своё окружение.
Правильнее, чем о действии и бездействии, говорить о действии сознательном и бессознательном, целенаправленном и бесцельном наконец даже активном и пассивном.
408
Не всегда лучшее до предела насыщать жизнь поступками, стараясь занять каждое её мгновение. Иногда нужно освободить время для ожидания. Существуют дары, которых нельзя добиться напористостью.
Ожидание и молчание могут быть не менее плодотворны, чем делание и речь.
«Когда молчишь целый год, то разучиваешься болтать и выучиваешься говорить».170
Но для этого они должны быть связаны не со снижением жизнедеятельности, а с изменением её направления снаружи внутрь, даже с усилением её особенно если ориентация вглубь себя непривычна и затруднительна.
409
Внешние проявления чувств часто питаются энергией внутреннего их содержания, иногда вытягивая все соки ядра на создание толстой скорлупы, украшающей и оберегающей высохшую пустоту. Требуется внимание, желание, силы и умение, чтобы установить такую связь между внутренним и внешним, которая побуждала бы их поддерживать и улучшать друг друга.
410
«Неизреченно и лишено имени то, что составляет муку и сладость души моей и голод утробы моей».171
Не позволяя своим радостям и болям бродить по душе безымянными, мы чуть ли не лезем в словари, чтобы найти подходящие термины для наших переживаний. Только блаженная немощь языка ограничивает наши попытки к самоувечению.
Ради неизреченности предпочтительнее любого анализа САМОанализ, мало нуждающийся в посреднице-речи. Однако и здесь необходимы свои границы. «Если кто хочет любить что-нибудь долгое время, тот не должен стараться давать ему настоящую оценку: никогда не следует точно знать, что оно такое».
411
«Лучше всего мы помним те слова, которые произносим сами. Если эти слова рисуют что-то заветное, они должны совершенно отвечать факту и чувству, родившему их, в противном случае искажается наше воспоминание или представление».172
412
Когда слышишь о том, что «нужно отказаться от добрых слов и заниматься добрыми делами»173, сначала становится обидно за добрые слова. Кому они вредны, чему мешают? Потом понимаешь: вредны нам самим, мешают именно добрым делам.
412
Когда слышишь о том, что «нужно отказаться от добрых слов и заниматься добрыми делами»173, сначала становится обидно за добрые слова. Кому они вредны, чему мешают? Потом понимаешь: вредны нам самим, мешают именно добрым делам.
Зародившееся в душе стремление становится в ней источником беспокойства до тех пор, пока не найдёт какого-нибудь выхода, пока не добьётся какого-нибудь осуществления. Слово выход более доступный. Оно не всегда удовлетворяет стремление полностью, но часто умиротворяет его. Сказанное кажется наполовину сделанным и этим уводит от дела, создавая иллюзию приближения к нему.
413
Рассмотрение выдуманных ситуаций для опровержения или подтверждения определённого мировоззренческого принципа (выстрелит ли исповедующий ненасилие в покушающегося на жизнь его детей?.. и пр.) всегда носит условный характер и не выходит из сугубо логических границ. Требовать от человека описания своего поведения в измышленных обстоятельствах, даже в самых правдоподобных, это требовать измышления, сколь искренним ни был бы отвечающий.
В реальности человек обычно руководится чувствами, задетыми критической ситуацией; теоретико-логические представления отодвигаются на второй план. Насколько будут выдержаны принципы зависит от того, насколько они не надуманы, насколько внедрены в сознание и стали душевными свойствами. Но важнее всего, что только при действительном переживании в душе пробуждаются или нисходят на неё те решающие подсказки и веления, которые помогают нам найти наиболее верный и не предвидимый заранее выход. Про всё это нельзя забывать при попытках логического разбора вариантов жизненных партий.
414
Способность выразить в словах своё восприятие мира не всегда связана с тем, насколько это восприятие глубоко и содержательно. Мировоззрение существует прежде всего как факт, как явление. Оно сказывается в образе жизни, в серьёзных и пустячных поступках, в любых отношениях с людьми. Жизненные воплощения наших взглядов могут свидетельствовать в пользу их словесного исповедания, но старание заполнить словами пробелы поведения скорее говорит именно о проблеме этих пробелов.
«Объяснить-то всё можно, а вот ты пойди да победи!»174.
Победи согласно своим объяснениям, или вопреки им, или обойдясь без них вообще, но именно в побеждающем действии поступка лучше всего раскрывается правота.
415
Наиболее плодотворны далеко не самые убедительные суждения. Выражение мысли может не только убеждать или заражать уверенностью. Иногда важнее, чтобы оно поддразнивало своим несовершенством, побуждало к собственному мышлению, без участия которого самая точная истина останется для человека чужой и холодной.