В сердце Анны было мятежно, как и в море. Среди светлого дня налетел ветер, наползли облака. Море, до того теплое и приветливое, вмиг ощетинилось гребнями волн. До вершины холма доносился их ворчливый рокот, и Анна крепче обнимала Алешку, инстинктивно защищая его от стихии или сама находя успокоение рядом с единственным близким человеком.
Мысли Анны улетали далеко, туда, где с бурей сражалось утлое суденышко, ведомое человеком, о котором Анна не переставала думать.
«Хороший он парень, хороший он парень», звучали в голове слова Марии, которая намедни заглянула вроде как по делу платье пошить новое, но разговор завела о Мишке.
Хороший он парень, ты не думай
А я и не думаю! Мне о нем думать нечего, у меня сын растет.
Сыну отец нужен, Анна вспыхнула от тех слов, но Мария возвысила голос, ты сама не видишь, как твой Лешка возле моряков крутится, тянется к мужикам? Как на Тольку смотрит, когда тот с отцом на баркасе? Мальчишкам и строгость мужская нужна и пример
Строгости ему хватает, вот отругаю за то, что шляется, где ни попадя.
Я ей про Фому, она мне про Ерему! Да что ты за женщина такая мужика из себя корчишь, неужто по мужским рукам не скучаешь?..
А это никого не касается, по кому и по чему я скучаю! Анна готова была выпроводить Марию за эти слова. Обидой они в сердце влезли, разбередили свежие раны. Ты за шитьем ко мне пришла? Так давай, говори, что шить хочешь, а что касается Мишки или кого другого не лезь! Это мое дело, да и замуж он меня не звал, а рук, охочих до женского тела в деревне и без него немало. Что ж, мне каждому поддаваться, коли соскучилась?
Ветер ударил в окно, стекло задребезжало, едва не выпрыгнув из рамы. Анна встала, зажгла свечу. Хотелось бежать, далеко, куда глаза глядят. Убежать от всего, что навалилось на нее. Но куда?!
Ох, вырвалось из груди.
Анна прикрыла рот, глянула на сына. Пухлые мальчишеские губки шевельнулись, будто причмокивая, но сын спал крепко. Анна потушила свечу и села к окну, прислонившись лбом к холодному стеклу. Ветер завывал, влетая в трубу, терзал край железной обшивки стока снаружи. От того скрежета кошки скребли на душе. Вдруг вдали мелькнул свет. Анна вскочила. Баркас! Он вошел в бухту! Но его же разобьет о скалы! Тот остров
Анна схватила шаль, обвязалась ею, зажгла масляный светильник и выбежала наружу.
Лодку бросало из стороны в сторону, как щепку. Сашко от страха притулился в углу рубки, шепча молитвы. Мишка стоял, широко расставив ноги, и крутил штурвал, по наитию определяя направление. Боцман в плаще, с надвинутым по самые глаза капюшоном, задраивал трюм, чтобы уберечь улов. Волны окатывали бывалого моряка, не иначе как решив смыть его с баркаса и утащить в море на потеху. Но боцман держался крепко и ругался так же, от всей души посылая хозяина морей ко всем нечистым.
Ничего, выстоим! кричал Мишка, не сводя глаз с окна рубки то и дело заливаемого водой.
Боцман ввалился внутрь вместе с волной. Пристроился рядом, подперев дверь спиной.
Ничего, выстоим! кричал Мишка, не сводя глаз с окна рубки то и дело заливаемого водой.
Боцман ввалился внутрь вместе с волной. Пристроился рядом, подперев дверь спиной.
Ох, Мишка, не дело это лезть в бухту во время шторма! Разобьет, и следа от судна не останется!
Не разобьет! Не дам! Лево руля! капитан крутанул штурвал, баркас накренился, черпнул бортом, но тут же завалился на другой бок, взлетел на волне и понесся на гребне быстрее ветра.
Держи, Мишка, держи! Щас как даст! Тарасыч вжался в дверь, руками оперся о стены.
Сашко захныкал в углу. Лодка вознеслась на высоту волны. Мишка с восторгом смотрел вперед безумными глазами, и тут слабый огонек мелькнул вдали. Погас. Снова мелькнул. «Это с утеса!» Мишка прикинул расстояние, и волосы зашевелились под фуражкой.
Остров! Несет на остров, зараза Нет, не возьмешь! орал он, выкручивая руль.
Волна упала, баркас провалился вслед за ней, но другая волна подбросила его с новой силой, вода схлынула с палубы, как с поплавка. Еще одна волна ударила сзади, лодка клюнула носом. Но судно легло в разворот. С левого борта раздался скрежет.
Сзади зацепило! кричал боцман.
Мишка насупился и дал полный ход. Лодка птицей отлетела от предательских камней и понеслась вперед.
Стоп! Сашко, кидай якорь! Тарасыч
А боцман, не дожидаясь команды, и сам полез в трюм проверить, какова течь. Сашко бросил якорь, баркас дернулся, как собака на привязи, и затих. Волны кидались на него со всех сторон, но посудина крепко держалась и только качалась, черпая воду
Ромашки кивали желтыми головками, окруженными венчиком из белых лепестков. Пчелки жужжали над пахучими цветами. Солнце сияло в безоблачном небе, будто и не было никакой бури накануне. Словно черт поиграл с морем, а как только заря проснулась, убежал в преисподнюю, утащив с собой и ненастье.
Мишка поднимался к дому брадобрея, собирая по пути букет для Анны. Теперь он знал, что скажет ей: такие слова, от которых ее глаза наполнятся не слезами отчаяния, а счастьем. И одарит она Мишку взглядом, полным любви, и Мишка подошел к распахнутой двери и прислушался. Внутри кто-то всхлипывал.
Анна, отчего-то волнуясь, чувствуя недоброе, тихо окликнул он, но в ответ не Анна, Алешка выбежал ему навстречу.
Дядь Миша! мальчик прижался к нему, всхлипывая чаще.
Что случилось? Мишка присел на корточки перед пацаном. Где мама?
Там, она она
Мишка влетел в хату и прищурившись оглядел маленькую комнатку. В рассеянном свете, пробиравшемся внутрь через окошко, он разглядел топчан в углу и на нем Анну. Она лежала с закрытыми глазами. Растрепанные косы оттеняли бледное лицо.
Анна
Мишка склонился над ней, трогая лоб.
Ты вся горишь Лешка, дуй к Марии, скажи, мамка заболела, жар у нее. Да быстро!
Лешка шмыгнул носом и перекати-полем понесся в деревню, к дому боцмана. Мишка намочил полотенце, обтер лицо Анны. Ее веки подрагивали, ноздри приподнимались при вдохе, губы малиновые, необычайно яркие были сухими.
Пить, попросила Анна.
Мишка зачерпнул из ведра, приподнял голову Анны и поднес чашку к губам.
Пей, тихонько
Вода струйкой полилась в приоткрытый рот, стекла по губам, увлажнив их. Анна открыла глаза, но ее взор казался затуманенным, поддернутым пологом беспамятства.
Баркас! Там скалы! закричала Анна, подняв руку.
Чайка ты моя! Мишка не выдержал, покрыл поцелуями ее лицо, сжал горячую ладонь. Твое крыло защитило меня от беды Аннушка, очнись, я люблю тебя, жизни мне нет без тебя
Но Анна страдала в бредовом сне, стоя на утесе и держа светильник высоко над головой, всей душой надеясь на то, что Мишка увидит его свет. А безжалостный ветер бил ее в грудь, трепал косы, пробирал холодом до самого сердца
Вечерняя зорька угасала. Море впитало ее свет и теперь розовело, как стыдливая барышня. Анна любовалась закатом, сидя на своем любимом месте на краю скалы, отвесно уходящей в море. С такой высоты лодки, стоявшие на якорях в бухте, казались бумажными корабликами. Они легко покачивались на волнах, которые, доходя до утеса, плескались о его крепкий бок. В шум волн вплетались тревожные крики чаек.
Почему они всегда так кричат, словно жалуются?
Не знаю. Тебе виднее, чайка! Мишка крепче прижал Анну к себе. Ветер толкнул в спину и улетел, но тут же вернулся и дунул прямо в лицо. Мишка поправил на Анне шаль. Пойдем в дом, воздух холодный, тебе нельзя.
Почему они всегда так кричат, словно жалуются?
Не знаю. Тебе виднее, чайка! Мишка крепче прижал Анну к себе. Ветер толкнул в спину и улетел, но тут же вернулся и дунул прямо в лицо. Мишка поправил на Анне шаль. Пойдем в дом, воздух холодный, тебе нельзя.
Сейчас. Еще немного. Смотри, как тускнеют краски, и море сразу из ласкового котенка превращается в хищника.
Да, хищник! Мишке не забыть моря, которое охотилось на него в ту памятную ночь. Если бы не Анна но если бы не та буря
Над головой с криком пролетела чайка. Махнула белым крылом и скрылась за утесом. Мишка и Анна проводили ее взглядом.
Даже не думай, шепнул Мишка, прикасаясь губами к нежному ушку, ты от меня теперь никуда не улетишь.
Анна блаженно закрыла глаза и положила голову на надежное плечо.
Белая роза
Алексей вышел на трап и с наслаждением вдохнул горячий воздух родного города.
«Здравствуй, Ташкент!» ликовало сердце.
Словно в ответ, ветер закружил пыльную воронку и понес ее вдаль, не обращая внимания ни на самолеты, ни на взлетные полосы. Алексей улыбнулся.
«Здорово!»
Он не был здесь восемь лет, почти восемь. Когда он улетал в Германию, стояла поздняя осень. Моросил дождь, и пасмурное небо было похоже на его настроение: мрачное и тяжелое. Тогда казалось, что он уезжает навсегда. Впереди маячили неясные надежды на новую счастливую жизнь, а в прошлом он оставлял родину, юность и любимого человека.
Оля!
Он помнил о ней все время. Она была его музой, далекой и неосуществимой мечтой.
Сейчас он точно знал, что своей успешной жизнью обязан этой женщине, которая давным-давно отвергла его. Именно тогда он решил сделать все, чтобы доказать ей, как она ошиблась. Он создал замечательную семью подрастали его мальчишки, рядом была любящая жена, научился зарабатывать хорошие деньги, купил дом, и самое главное он терпеливо и настойчиво целый год лечил лицо. Да, дефект кожи лица Алексей считал своим несчастьем! Возможно, именно неприятный вид его лица оттолкнул Олю. Тогда ее подружки за глаза называли его Квазимодо. Что ж, теперь вряд ли кому это пришло бы в голову!
Алексей не заметил, как вышел в город. Размышляя о жизни, он прошел и паспортный контроль, и таможню, и только навязчивые таксисты отвлекли его от дум.
Брат, тебе куда, а, брат? узбек с округлым «авторитетом», выпирающим под рубашкой, теребил его за рукав, успевая при этом отгонять от клиента других таксистов. Идем сюда, давай, вон машина стоит, тебе куда, говоришь?
Алексей долго не раздумывал и, к великой радости водителя, решил поехать с ним.
В Ташкенте не осталось никого из родных, все перебрались к нему в Германию, и Алеша поехал к старинному другу. Они были неразлучны с детства, шли по жизни бок о бок до того времени, пока он не уехал, а потом переписывались, все восемь лет.
Дорога от аэропорта не заняла много времени. По пути Алексей смотрел в открытое окно легковушки, с интересом разглядывая знакомые улицы, и вспоминал, как познакомился с Олей.