В 1905 году «правица» решила договориться с царским правительством. Из Варшавы выехала делегация к Витте, во главе с паном Хмовским. Однако ни Витте, ни кто-либо другой из правительства не приняли делегацию.
Среди делегации был молодой отпрыск знатного графского рода, которого пока ещё не называли Ричардом, а просто Рисиком. Это был граф Чернота де Бояре-Боярские2. Молодой горячий граф мечтал носить блестящие эполеты и аксельбанты польского фендрика3. Кроме этого, у него было всё: деньги, титул, поместья, родовые замки.
Когда в приёмной графа Витте один офицер сказал колкость по адресу Царства Польского, молодой граф Чернота де Бояре-Боярские отвесил ему полновесную пощечину и вызвал на дуэль. Но офицер не принял вызова, а Черноту де Бояре-Боярские просто сослали в места не столь отдалённые. По географическому представлению царских чиновников в Акмолинскую губернию Кокчетавского уезда, в село Воскресенское, под надзор полиции.
Молодой граф купил у промотавшегося помещика имение и вложил свои капиталы в скотоводство, пользуясь даровой силой киргиз-казахских племён.
Одиночество располагало к чтению, и у графа скоро появилась богатейшая библиотека. Шкафы вмещали в себя фолианты и манускрипты, здесь были и Эдрон-Брокгауз, и всевозможные брошюры, Спиноза и Некрасов, Кант и Чернышевский, Спенсер и Роберт Оуэн, Ницше и Карл Маркс. А на письменном столе в кабинете лежала постоянно раскрытая книжка «Записки пана Дмовского4».
В село Воскресенское Кокчетавского уезда Акмолинской губернии Яков пришёл другим путём от села к селу, от города к городу. Много профессий он перепробовал, но упорно не подпускал голод к своей семье. Когда весной он остановился в селе Воскресенском, Клавдя нянчилась с пятилетней дочуркой Настенькой и ждала сына. Двигаться дальше было тяжело.
Яков снял квартирку в две комнаты. В сенях поставил верстак и принимал столярные заказы.
Однажды около ворот квартиры Якова остановился экипаж. Управляющий графа позвал Якова.
Садись вон рядом с кучером. Граф вызывает. Работу дать хочет. Угодишь графу заплатит щедро, а если увидишь, что работа не по тебе сразу откажись. Только помни, что называть графа надо «Ваше сиятельство», но на колени перед ним не вставай не любит граф этого. Он немного особенный. Помни, что граф не любит пьянства и вранья. Что сделаешь не так, сразу признайся.
Скоро экипаж въехал во двор имения. Управляющий указал Якову на скамейку:
Посиди, их сиятельство сейчас приедут. Гурты осматривает.
Яков от нечего делать разглядывал двор. Но вот в ворота въехал всадник. Ловко соскочил с коня и бросил поводья конюху. Яков забыл посмотреть на того, кто приехал, он залюбовался конём. Это было какое-то произведение искусства. Сколько грации в каждом движении. Малейший изгиб тела обнаруживал новую красоту. Можно было любоваться калейдоскопичностью его прекрасных движений.
Только когда управляющий толкнул Якова в плечо, тот увидел перед собой человека, одетого в изящный костюм. В человеке, как и в его коне, тоже чувствовалась порода: стройный корпус тела, холёное лицо, нежная кожа, плавные красивые движения всё это сочеталось в одно целое и забирало человека под своё влияние.
Что, паренек, растерялся?
Да, нет, ваше сиятельство. На красоту вашей лошади загляделся, простите. Даже вас не заметил. Первый раз такую красоту вижу.
А что, красив мой Буцефал? Прохор, подведи коня. Вот, возьми его за повод.
Яков протянул руку к поводу, но глаза коня вдруг загорелись злобным огнём, ноздри раздулись, всё тело задрожало от оскорбления.
Видишь, как он горд. А от этого ещё красивее становится. Трудно такую гордость покорить.
Били его мало, да кормили хорошо, вот и гордости много. Любую тварь битьём да работой изнурить можно, ваше сиятельство.
Не за эти ли слова тебя сюда выслали?
Нет, ваше сиятельство, я сам пришёл сюда, сам и дальше пойду искать лучшего.
Ну, а здесь что тебе надобно?
Да вот, ваш управляющий привёз. Сказывали, что работа есть.
Ну, пойдём.
Граф привел Якова в большую комнату и показал на шкафы, уставленные книгами.
Вот, видишь шкафы? Отремонтировать надо и такие же новые сделать. Сможешь?
Постараюсь, ваше сиятельство.
Яков горячо взялся за дело. Тонкая работа увлекла его. Шла она у него быстро. Граф был доволен.
Однажды граф заглянул в библиотеку и увидел, что Яков сидит на верстаке, углубившись в чтение. Не заметил он графа, книга целиком захватила его. Граф увидел, что Яков читает книгу Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра».
Пан понимает, что тут написано?
Нет, ваше сиятельство, не понимаю.
Так ты бы взял вон сказки.
Не в этом дело. Смысл книги я понимаю, но не понимаю, как можно в книге писать такое. Книга хорошему учить должна, людей добрыми делать, дикость-зверство уничтожать, а здесь что сказано-то: дал мне бог силу, так все для тебя не люди. Или эта книга не для нас писана, а в секрете таится, для тех, кто людям жизни не даёт?
Ах, вот ты о чём. Да, дружок, трудно понять это нормальному человеку. Эту книгу сумасшедший писал, но кажется, умные люди его больше слушают, чем Льва Толстого.
А мне кажется, что граф Толстой в другую крайность впадает. Он дорогу расчищает вот этим белокурым бестиям, сверхчеловекам. А душа-то у всех одинакова. Всем воли да жизни хочется. Красоты, жизни да радости. Вот господин Некрасов разве не правильно пишет?
Так разговорились граф и столяр. Темно стало в комнате, перешли в кабинет. На прощание граф дал Якову несколько книг и разрешил ему пользоваться библиотекой. В библиотеке графа Яков впервые узнал про словарь иностранных слов и энциклопедию ключ к пониманию книг.
Частенько Яков оставался у графа, и они обсуждали прочитанное. Яков показал графу свою тетрадь, в которую он выписывал лучшие стихотворения и афоризмы, наивные по содержанию, но полные горячей веры в лучшее:
Частенько Яков оставался у графа, и они обсуждали прочитанное. Яков показал графу свою тетрадь, в которую он выписывал лучшие стихотворения и афоризмы, наивные по содержанию, но полные горячей веры в лучшее:
Иди к обиженным,
Иди к униженным,
По их стопам.
Где горе слышатся,
Где тяжко дышится,
Будь первым там.
Или:
Вода стоячая гниёт,
Железо ржавеет без дела,
И так же пропадёт и тот,
Чью душу лень и праздность съела.
Или:
Наш век амбар ростовщика,
Куда всё сложено,
Что ветхое и гнило.
Собрало времени рука
И в кучу ветхую сложила.
Какой здесь понабросан хлам?
Добра и зла увидишь кучу.
То здесь валяются, то там:
Куски стыда, обрывки чести,
Клочки весёлости былой,
Продажных мнений вороха
И слова честного крупица,
А где-то там, в сыром углу
Кусочек правды на полу
Лежит, завернутый в обмане.
Несчастливое число
Обе комнаты квартиры Клавдя держала в чистоте. Всё было убрано просто, но с любовью к cвоему гнёздышку. Бедность и нужда упорным трудом не допускались в дом Якова. А веселья и счастья было достаточно. Клавдя получила чудесный подарок, о котором она раньше не имела даже представления швейную машину «Зингер», а полсотни открыток с рисунками Самокиш-Судковской украсили стены комнаты. Клавдя шила распашонки и пелёнки для ребёнка, и тоскливые вятские песни звучали теперь как-то бодрее и счастливее. Иногда Яков выполнял работу дома, и песни становились ещё веселее. Их слова и мотив только подчеркивали их тихое счастье. Клавдя запевала, а Яков подхватывал:
Невелицка птицка-ластоцка
С моря на море перелетывала,
И садилась птицка-ластоцка
Осреди моря на белый камешек,
А со камушка на желтый песоцек.
Она слушала-слушивала,
Говорила-приговаривала:
Не кукует ли кукушка во бору,
Не кукует ль серая во сыром
Тужит-плачет красна девка в терему,
Тужит-плачет, убивается
Вдруг Клавдя выронила шитьё и схватилась за живот. Яков кинулся к жене.
Скоро уж, Яшенька, беги за Карповной.
Карповна чистенькая добродушная старушка-повитуха спокойно уложила Клавдю на кровать, ощупала кивот, поправила ребёнка и заявила Якову:
Ну, батюшка, тут без тебя обойдёмся, а ты в добрый час иди баньку топи. К вечеру будет. Только вот несчастье, число-то сегодня больно нехорошее тринадцатое, чёртова дюжина Потянуть бы тебе до завтрашнего дня.
Но дотянуть не удалось. Так тринадцатого июля родился сын.
Ночью Клавдя сказала, лёжа без сна на кровати:
Как сына-то назовём? Глянь святцы, Яшенька.
Тит, Валериан, Павсикакий, Гавриил. Ну, вот и назовем Гавриил.
Ганюшка Дайте мне его, покормить надо. Как крестить будем? Крёстной Карповна не откажется пойти, а кого крёстным позовём?.. Знаешь, а ты выдь завтра до восхода солнца за ворота, да первого, кого встретишь, зови в крёстные. Кто бы ни был нищий ли калека, купец, богач, любого зови, не выпускай.
Утром Яков сел на скамеечку около палисадника и стал ожидать встречного. Ни одного прохожего не было видно. Вдруг из-за угла выехал экипаж. Град Чернота де Бояре-Боярские возвращался из гостей. Яков не посмел остановить его, но граф сам остановил экипаж:
Мой друг, третий день не вижу тебя на работе. Не случилось ли чего печального у пана?
Нет, ваше сиятельство, наоборот, у меня великая радость. Родился сын.
Так не от счастья ли ты из дома ушел в такую рань?
А вот крёстного отца ищу сыну. У меня нет родственников и знакомых, так теперь должен первого, кто встретится, позвать.
Ну, и кто встретился?
Да пока ещё никто не встречался.
Значит, я первый встречный.
Что вы, ваше сиятельство.
Судьба, друг мой. Не гони её. Веди же в дом, Яков.
Граф вошел в дом. Клавдя взволнованно натянула одеяло до подбородка.
Пусть панна не смущается. Не надо смущаться своего родственника. А где же мой крестник?
Граф задел пальцем розовую щечку ребёнка, смешно чмокнул губами.
Сегодня, пани, удобно крестить мальчика?
Как ваша милость хочет.
Позволит пани мне взять все хлопоты о крестнике на себя?
Как вам угодно, ваше сиятельство.
Прошу пани считать меня родственником и не смущаться. Крестить будем дома, пани. Об остальном управляющий позаботится.
Как ваша милость хочет.
Позволит пани мне взять все хлопоты о крестнике на себя?
Как вам угодно, ваше сиятельство.
Прошу пани считать меня родственником и не смущаться. Крестить будем дома, пани. Об остальном управляющий позаботится.
Граф наклонился над постелью, взял Клавдину руку и поцеловал её.