Не понравилась Николаю такая реакция он смачно плюнул себе под ноги и вышел из дому.
На улице он перевел дыхание, послушал вопли соседского петуха и, недолго думая, отправился к своему товарищу Алексею Михайловичу Пузикову, пожилому сварливому пенсионеру, работавшему все в том же колхозе бригадиром шоферов.
Михалыч, ты дома? подойдя к плетню, окрикнул Колян.
Дома, в гараже, айда подсоби.
Тот лихо перемахнул через забор и секунду спустя уже лежал вместе с Пузиковым под его стареньким УАЗиком, то и дело нуждавшимся в капитальном ремонте.
И когда ты это барахло на свалку свезешь?
Не учи ученого. На нем еще мои внуки ездить будут.
Дерьмо из-под себя кушаешь.
Не умничай. Затяни лучше хомут.
Делаю.
Смотри, вишь тросик соскочил?
Ага.
Как его натянут-то правильно? Я чет хрен его знает
Вот на эту фуевину
Думаешь? А-ну, давай вместе попробуем
Взяли!
Через несколько минут товарищи уже отмечали удачную починку двигателя разливаемым из трехлитровки самогоном и солеными огурцами прямо здесь, в гараже, вдали от взыскательных и требовательных глаз жены Михалыча.
Так, значит, говоришь, добра не понимает?
Вообще никак.
А баба, она скотина такая Никогда доброго отношения к себе не оценивает. Только слой с ней можно. Не зря в народе говорят, «бей бабу молотом будет баба золотом!»
Это точно.
Э, я много таких пословиц знаю. Вот слушай Да наливай пока «Бей бабу обухом, припади да понюхай дышит? морочит, еще хочет» «На бабу да на скотину суда нет», «Чем бабу бьешь сильней, тем щи вкусней»
А я это Тоже знаю Батя у меня покойничек говорил, «жене дважды радуются: когда в дом ведут да когда в могилу несут».
Приятели рассмеялись и обмыли свои познания в области русского фольклора граненым стаканом самогонки, самостоятельно приготавливаемой Михалычем на протяжении многих десятков лет. После возлияния Николая традиционно накрыла волна рассудительности и здравого смысла.
Так ведь делать-то чего-то надо, однако
Надо.
И что?
Как что? Бить конечно!
Думаешь?
Мне и думать не надо. Жахнешь пару раз промеж глаз как шелковая станет.
Сказанное Михалычем несколько разнилось с теми представлениями о самурайской чести что кипели в мозгу Николая и какие он решил принять на вооружение для всей оставшейся жизни. А потому он срочно удалился в нужник Михалыча, чтобы задать Мисиме вопрос как он относится к воспитанию женщин, что называется, кулаком?
И хотя ни о чем подобном книга не говорила, из нее все же он узнал кое-что о самурайских традициях среди женщин. Так, Накано Такэко, старшая дочь чиновника княжества Айдзу Накано Хэйная родилась в городе Эдо. Она получила образование как в области литературы, так и боевых искусств, хорошо владела [битая ссылка] нагинатой. Будучи удочерена своим учителем Акаокой Дайсукэ. Накано вместе с ним работала инструктором боевых искусств в 1860-е годы. В Айдзу Такэко впервые очутилась в 1868 году. В ходе [битая ссылка] битвы за Айдзу она командовала группой женщин, которые сражались независимо от основных сил княжества, поскольку высшие должностные лица Айдзу запретили им участвовать в бою в качестве официальной части армии. Эта группа позднее была названа «Женским отрядом» (Дзё: ситай) или «Женской армией» (Дзё: сигун). Ведя свой отряд в атаку против сил [битая ссылка] Императорской армии княжества Огаки, Такэко получила пулевое ранение в грудь и попросила свою сестру Юко отрезать ей голову и похоронить её, чтобы она не досталась врагу в качестве трофея. Голова Такэко была доставлена в храм Хокайдзи и похоронена под сосной.
«Поразительно», подумал Николай. «Женщина-самурай». Какие честь и достоинство! Какая воинская слава! Какая доблесть! Однако, есть и вторая сторона медали если женщина в совершенстве владеет боевыми навыками и готова сражаться с мужчинами на равных, то и спрашиваться с нее должно как с равной пусть будет она готова к бою, в том числе и смертному, в любой момент!..
Слушай, Михалыч, вдумчиво спрашивал Николай, глядя в глаза собеседнику, как думаешь, моя Нинка могла бы, случись чего, мне подзатыльник дать?
А у тебя что, память отшибло? Давала и не раз!
Точно, в памяти Николая воскресли картины недавнего прошлого, когда его обожаемая супруга так лихо отвешивала ему оплеухи, пользуясь своим явным внешним превосходством, что тот знай себе летал по всему дому из угла в угол, переворачиваясь от счастья в воздухе.
А тебе для чё?
А вот в книге сказано, что были и женщины-самураи. У них такие же высокие нравственные принципы там, все дела И соответственно, боевые навыки нашим никак не уступают.
Ну и к чему ты это все?
А к тому, что значит сражаться с ней на равных можно.
Давно пора. Только при чем тут самураи, не пойму никак
А при том, что жить надо по самурайскому кодексу, бусидо и прочая
На кой он нужен?
На кой Ну какие у тебя принципы в жизни есть?
Много всяких
А конкретнее?
Ну
Бабу бьешь?
Бью.
А она тебя.
И она.
Вот. Значит, не уважает. А начальство тебе премии давно выписывало?
Давненько.
Значит и начальство не уважает. Друзей много у тебя? Ну таких, чтобы настоящих, чтобы прям
Нет, конечно.
Опять же хреново. Значит что?
Что?
Проблема в тебе. В твоих принципах. А вернее, в их дефектности и нестабильности, в необходимости их кардинального пересмотра и перестройки всего менталитета от А до Я
Может быть, Николай вел свою речь и не такими высокопарными эпитетами, как ему того хотелось, но думал он именно так и искренне желал, чтобы его местами бессвязная речь лилась именно таким удивительным и прекрасным, хоть и малопонятным обычному человеку, потоком.
Эка завернул
А что, не так?
Так-то оно так
Ну вот. Значит, наливай.
Явившись вечером домой, Николай застал жену встречающей его в дверях и со скалкой. На этот случай в своей длани он сжимал глушитель от Михалычевского старого самосвала.
Нажрался
А то! От несправедливости твой пришлось!
Ну я тебе сейчас покажу козью морду, тварь такая и стоило ей только замахнуться столовой утварью на супруга, как оглушительный удар в челюсть глушителем буквально сбил ее с ног. И пока она, полусидя-полулежа на полу, пыталась прийти было в чувство, Николай отбросил орудие возмездия в сторону и начал кулаками так ее метелить, что затея по защите ее поруганной его пьянством чести канула в небытие, равно, как и множество других планов буйной супружницы.
Утром следующего дня Николай приготовился было получить отпор и даже начал, лежа в кровати, производить ревизию содеянного накануне «разговора с женой», как вдруг она показалась на пороге его комнаты вся синяя от побоев, но счастливая и с подносом в руках.
Завтра в постель, проворковала она, приближаясь к мужу. Поначалу он принял ее порыв за розыгрыш.
Шутишь? спросил он.
Нет, дорогой, с добрым утром тебя, покушай пожалуйста.
Уже к обеду слухи о внезапном преображении жены Николая Орлова стали постепенно облетать колхоз, вызывая в воспаленных алкоголем умах мужчин дополнительные стимулы уважения к нему, а в неокрепших умах женщин искреннее непонимание причин случившегося.
Сам же Николай лишь собирал восторженные взгляды односельчан и все крепче начинал веровать в учение японских воинов. Дух воина зарождался в нем, набирая новые и неведомые доселе обороты.
Часть третья. Расцвет сакуры
Однажды Мисима решил все изменить.
Он шел с ночной смены под мерные завывания петухов и размышлял о том, что эти певучие утренние птицы, которых не принято у нас считать птицами, и он в своем скорбном бытии образуют некое подобие друг друга.
«Кто я? так он думал. Или думал, что так думал В мире огромном, преисполненном треволнений и препятствий на пути к цели, я не более, чем жалкая птица, пение которой никому не доставляет удовольствия, и вспоминают о которой не чаще, чем возникает потребность в супе, да и за птицу уже толком никто не считает»
Шутишь? спросил он.
Нет, дорогой, с добрым утром тебя, покушай пожалуйста.
Уже к обеду слухи о внезапном преображении жены Николая Орлова стали постепенно облетать колхоз, вызывая в воспаленных алкоголем умах мужчин дополнительные стимулы уважения к нему, а в неокрепших умах женщин искреннее непонимание причин случившегося.
Сам же Николай лишь собирал восторженные взгляды односельчан и все крепче начинал веровать в учение японских воинов. Дух воина зарождался в нем, набирая новые и неведомые доселе обороты.
Часть третья. Расцвет сакуры
Однажды Мисима решил все изменить.
Он шел с ночной смены под мерные завывания петухов и размышлял о том, что эти певучие утренние птицы, которых не принято у нас считать птицами, и он в своем скорбном бытии образуют некое подобие друг друга.
«Кто я? так он думал. Или думал, что так думал В мире огромном, преисполненном треволнений и препятствий на пути к цели, я не более, чем жалкая птица, пение которой никому не доставляет удовольствия, и вспоминают о которой не чаще, чем возникает потребность в супе, да и за птицу уже толком никто не считает»
В действительности та же мысль звучала куда прозаичнее.
«Какого рожна?! Зряплату не платят уже второй месяц, председатель ничего не обещает, только мямлит Нинка опять петухом назовет, овца безрогая А хотя она права Кто я? Самый настоящий петух, коли решить ничего не могу и поменять»
Он был прав супруга дома была ему не очень рада. Главной причиной ее страданий стало извечно отсутствующее жалованье мужа, которое и без того не отличалось крупными размерами, так еще и выплачиваться теперь стало крайне неаккуратно.
И опять это гнусное слово, «петух». Зять Михалыча сидел в тюрьме, и как-то за рюмкой водки поведал приятелям о втором значении этого слова, которое оно приобретает в местах не столь отдаленных. Оба тогда поморщились от неодобрения и тяжести, вызываемых подобными ассоциациями. А сейчас Нина так его зовет. И хоть она, глупая женщина, в зоне не бывала и не осознает того, что говорит (да и рассказывать не надо, а то пойдет трепаться по околотку), доля истины в ее словах есть.
Поскандалив с женой, Николай как всегда шел к Михалычу.
Опять?
Снова.
И чего думаешь?
Не знаю, многозначительно затягиваясь сигаретой, отвечал Николай.
Разводиться поди будешь? Бить-то уж бил
Да уж и бил и пил! раздраженно бросил Николай. А что толку? Когда сейчас дело-то не в ней!