Тима, посиди в комнате, нам с дядей надо поговорить.
Миша стоял молча, с любопытством разглядывая пацана.
Что ж ты не поправляешь меня? вскинулась Женька. Скажи уж сразу, что ты его отец!
Скажу. Попозже, он уверенно прошёл на кухню, выдвинул табурет из-под стола. Присаживайся. В ногах правды нет.
А в чём она, эта правда? вежливо поинтересовалась Женька. В том, что ты сегодня к нам пришёл? Мы тебя не звали.
В её груди уже начинал разгораться маленький костёрчик, словно кто-то ехидный подкидывал в него дровишек. Женька чувствовала, как языки пламени становятся всё больше и больше, от нестерпимого жара ей захотелось пить, она, не глядя, нашарила в холодильнике бутылку минералки и жадно глотнула прямо из горлышка.
Хватит, не злись, Миша миролюбиво взял её за руку. Поиграли в игрушки и будет.
В игрушки?! Женька задохнулась.
Это, она ткнула пальцем в сторону комнаты, где находился Тимка, это тебе игрушки?! Слушай, уходи по-хорошему, оставь нас в покое! Ну откуда ты взялся? Катись на свой Север, что тебе там не сиделось?!
Твои родители дома? вдруг без всякой связи спросил он.
Женька ошеломлённо замолчала, села всё-таки на табурет и выдавила:
Мама умерла У неё было больное сердце. А отец снова женился, живет у новой жены. Мы здесь одни.
Сказала и тут же подумала зачем? Зачем она ему всё это объясняет? И что это изменит в её решении, которое она приняла сама, не поддавшись в тот раз ни на чьи уговоры.
Я приду ещё, он произнёс это так, что она поняла придёт, и грош цена её хвастливым лозунгам: «Мы вдвоём с сыном и больше нам никто не нужен».
Почему ты тогда написал мне это письмо? тихо спросила Женька, испытывая жгучее желание дотронуться до его щеки, провести пальцем по губам, чтобы он шутливо прихватил ими палец и стал целовать её руки все дальше и дальше, до локтя и выше Она вздрогнула, провела ладонью по лбу, словно снимая с него паутину, в которой сама запуталась, как глупая безмозглая муха.
Какое письмо? он удивленно оглянулся. Я не помню, да и тебе советую забыть.
Дверь стукнула гулко, и этот звук больно оттолкнулся от Женькиной груди, как отдача от выстрела тренировочной винтовки, из которой Женька стреляла в институтском тире на занятиях по гражданской обороне.
«Разве это он? спросила она себя. А почему тогда я его не ненавижу?»
Боль и недоумение, скопившиеся у неё за эти годы где-то в районе солнечного сплетения (наверное, там и помещается душа!), вдруг хлынули изнутри мутным потоком. Она медленно съехала по стене на пол и заревела так, как не плакала даже на похоронах матери, словно окаменев тогда от горя и не выдавив из себя ни слезинки.
Испуганный Тимка выскочил в коридор и, увидев мать сидящей на полу и рыдающей в голос, заревел что было силы, кинулся её поднимать, тянул своими слабыми ручонками. Она безвольно сидела, уткнувшись в колени, задыхаясь, и снова как в детстве размазывала по лицу слёзы и сопли, и снова звала: «Мама, мамочка»
Он появлялся почти каждый вечер. Шумный и весёлый, подкидывал Тимку к потолку, всовывал ему в ладошку шоколадку, проходил на кухню, быстро расставлял по полкам холодильника продукты, и всякий раз Женька находила после его ухода деньги в разных местах. Он ничего не просил, ничего не требовал, ни о чем не спрашивал, просто изо дня в день выполнял свою работу: словно заданную себе самому норму посещения. По крайней мере, Женьке так казалось.
Как-то появился совсем поздно вечером, усталый, грязный, протопал молча в ванную, там глухо зашумела вода, и Женька вспомнила: она только что выстирала висевшее на крючке полотенце. Быстро схватила с полки шкафа чистое, постучала в дверь.
Миша, возьми полотенце.
Он приоткрыл дверь. Она, стараясь не смотреть, просунула в щель полотенце и нечаянно выхватила глазами треугольник живота с резко очерченной косой мышцей. Дверь закрылась, а Женька так и осталась стоять, прислонившись к косяку. Или она сошла с ума, или у неё что-то случилось со зрением, но на том месте, где у «того» Миши располагался шрам от аппендицита, у «этого» Миши ничего не было! Девственно гладкая, чистая кожа и никаких признаков хирургического вмешательства, после которого, как правило, остается некрасивый неровный шрам.
Миша, возьми полотенце.
Он приоткрыл дверь. Она, стараясь не смотреть, просунула в щель полотенце и нечаянно выхватила глазами треугольник живота с резко очерченной косой мышцей. Дверь закрылась, а Женька так и осталась стоять, прислонившись к косяку. Или она сошла с ума, или у неё что-то случилось со зрением, но на том месте, где у «того» Миши располагался шрам от аппендицита, у «этого» Миши ничего не было! Девственно гладкая, чистая кожа и никаких признаков хирургического вмешательства, после которого, как правило, остается некрасивый неровный шрам.
Женька отшатнулась от двери, бросилась в комнату, схватила на руки Тимку и растерянно заметалась по квартире. Кто сейчас моется в её ванной? Что ему от них нужно? Она не успела принять никакого решения, когда дверь ванной отворилась и, вытирая голову её полотенцем, чистый и сияющий, мужчина появился на пороге.
Привет, улыбнулся он. Прости, что ввалился как чумак со шляху.
Привет, выдохнула Женька. Ты кто?
Улыбка сошла у него с лица, будто стертая ластиком, и он внимательно посмотрел на Женьку.
Догадалась как?
Шрам, Женька показала на себе. Шрам от аппендицита. У Миши он был.
Да, верно, легко согласился мужчина. Мишке аппендикс вырезали лет в двенадцать. А вот у меня не случилось, хотя говорят, у близнецов всё одинаковое, даже болезни.
У близнецов?! Женька изумлённо уставилась на незнакомца. Ты Мишин брат?!
А он тебе разве ничего обо мне не говорил? вопросом на вопрос ответил тот.
Да нет, я знала, что у Миши есть брат, что он учится в Москве, но что вы так похожи
Женька пыталась осознать происходящее с точки зрения здравого смысла и не находила его, как ни старалась. Она судорожно прижимала к себе притихшего Тимку, словно пытаясь прикрыться им от всего непонятного и тревожного, что пришло в их дом с этим человеком.
Олег вдруг вспомнила она его имя. Почему ты ко мне пришёл? Откуда ты про меня узнал?
Мишка написал мне письмо в Москву, тихо сказал мужчина. За несколько дней до своей смерти. Он работал на стройке, там произошёл несчастный случай Мишка долго лежал в больнице, врачи обещали, что выживет. Только он чувствовал, что это конец. Просил меня позаботиться о тебе. От родителей он узнал, что у него родился сын.
Не нужна мне ничья забота, Женькино притихшее было самолюбие вновь встрепенулось и заворочалось опять же где-то в районе солнечного сплетения.
Это не тебе решать. Тебе не нужна, ему пригодится.
Он кивнул на мальчика, не спускавшего со взрослых испуганных глаз.
Я ничего о тебе не знаю, сдалась Женька.
Олег молча надел рубашку, пригладил пятерней мокрые волосы и обернувшись, широко и красиво улыбнулся.
Окончил Московский архитектурный институт, не женат, не привлекался, отрапортовал шутливо. В Москве у меня своя фирма. Чтобы успевать к тебе, мотаюсь оттуда на машине. Сегодня сломался прямо на дороге, еле-еле доковылял до города, сдал здесь машину в ремонт, завтра обещали сделать. Другие вопросы будут? А то я очень устал Да, и ещё. Ехать обратно мне не на чем. Ты уж разреши переночевать у тебя. Надеюсь, спальное место найдётся?
Найдётся, машинально, как эхо, ответила Женька, напряженно думая о чём-то своём. Наконец, она уловила кончик мысли, стала её вытягивать, наматывая на невидимую, но жёсткую ось, и со всего размаху шмякнула этой палкой по незащищённой его улыбке.
Зачем я тебе? она закрыла лицо руками, чтобы не видеть, как он закорчится от боли, и услышала будто со стороны свой звенящий, готовый вот-вот сорваться на крик, голос:
Позаботился и хватит! Выполнил волю брата, совесть твоя теперь чиста, можешь спать спокойно! Катись в свою Москву, и чтобы я тебя больше не видела! Мать Тереза ещё нашлась нашёлся
Она запнулась, потому что не знала, как надо правильно применять это имя, ставшее нарицательным, по отношению к мужчине. И бывают ли мужчины, которых можно так называть? Пока она решала эту сложную задачу, в комнате установилась какая-то подозрительная тишина. Женька раздвинула пальцы и осторожно посмотрела в образовавшуюся щёлочку. Олег спал, откинув голову на спинку кресла, спал красиво и безмятежно, как может спать мужчина, привыкший выполнять свой долг так же красиво и незаметно.
Она принесла из спальни подушку, попыталась пристроить у Олега в изголовье. Он приоткрыл глаза и пробормотал:
Ты ко мне привыкнешь
Потом обнял подушку двумя руками и, посапывая, совсем как маленький Тимка, заснул. Женька всю ночь просидела на полу возле него, до рези в глазах вглядываясь в родные, знакомые и такие незнакомые черты. Проваливаясь в воспоминания, снова будто бы поплыла по волнам и опять не могла достать ногами до дна, но бездна уже не пугала её, ведь она всё-таки научилась за эти годы плавать.
«Заяц-то в детстве не труслив» вдруг вспомнила она их с Викой неоконченный роман. Подумала немного и решила: «И в отрочестве тоже».
Поездка в город
Памяти моих родителей
Эта поездка всегда была событием. И молодые командирские жёны ждали её с нетерпением. Когда живёшь безвылазно в глухом уральском лесу, когда вокруг лишь волки да медведи, да кряжистые столетние дубы с кедрами, сжимающие небольшую «секретную» воинскую часть в плотное кольцо, так хочется хоть изредка пройтись в туфельках на тоненьком каблучке по настоящему асфальту, посмотреть на свое отражение в витринах магазинов, да и просто подышать воздухом пусть небольшого, но всё-таки города. Город! Он манил своими огнями и соблазнами (да какие там соблазны-то были в конце 50-х!) и они, молодые, счастливые, в нарядных крепдешиновых платьях, в габардиновых пиджаках с плечами на вате, с завитыми в крепкие кудельки волосами они, наконец-то, поехали.
К воротам части подогнали шикарный брезентово-фанерный грузовичок и командирские жёны, недолго раздумывая кому из них сидеть в кабине, дружно взгромоздились прямо в кузов, где уже расположились пятеро солдат-первогодок. Они тоже отправлялись в город на выходной, это называлось в увольнение.