У меня ничего нет. С какой стати ты сюда пожаловал?
С такой стати, что ты за весь день не принес мне ни куска хлеба. Или, по твоему, я могу жить воздухом?
Торстратен снял фальшивую бороду и очки, сбросил элегантное платье и облекся в изношенный, когда-то серого цвета, сюртук. Живи, чем знаешь, сказал он резко, по мне, хоть помирай. От меня ты не получишь ни корки хлеба, это я сказал тебе еще третьего дня.
Маркус сжал кулаки. А ты будешь процветать в благоденствии? проговорил он со скрежетом. Может быть, ты только что поужинал жареной говядиной?
Голландец утвердительно мотнул головой. Ростбифом дикой козы и паштетом, сказал он.
И запивал, может быть, бургундским вином?
Сектом!
Маркус вдруг вскочил с места; он смотрел горящими глазами и походил на разъяренного зверя; рубец его налился кровью.
Тоже из кассы предприятия? вскричал он, И это в то время, когда у меня нет куска хлеба, когда я мерзну и умираю от жажды!
Торстратен пожал плечами. Твой собственный выбор, Маркус.
Мошенник, обманщик!
Не закричишь-ли еще погромче, чтобы оповестит весь дом?
Я убью тебя, ты, ты
И он, как бешеный, кинулся на Торстратена. Голландец крепко уперся ногами, схватил его за обе руки и обезоруженного прижал к стене. Хочешь еще? прошипел он.
Маркус изнемогал. Ты наелся, задыхаясь сказал он, ты сыт и согрет, что тебе стоит одолеть изголодавшегося!
Сдаешься? прошептал Торстратен.
Т. е. ты хочешь, чтоб я отдал тебе билет?
Конечно.
Чтобы ты украл его у меня, негодяй?
Голландец вдруг выпустил его, схватил свое платье и шляпу.
Итак, я буду ждать, когда ты придешь просить милости на коленях, Маркус. А в этой берлоге и в твоем обществе, слуга покорный.
Человек с лисьей физиономией перепугался. Ты уходишь, Пит? Может быть, хочешь уйти на всю ночь?
Я не вернусь до завтрашнего вечера.
Но до тех пор я умру с голода и с холода. Неужели у тебя не осталось ни капли человеческого чувства?
Торстратен засмеялся. Ни капли, повторил он.
О, ты способен совершенно спокойно перешагнуть через мой труп.
Конечно, только сначала обыщу карманы и возьму билет.
Маркус захохотал сиплым хохотом.
Я прежде зубами разорву его в клочья, вскричал он.
Голландец кивнул головой. Приятно оставаться, Маркус. Прощай!
Но Маркус остановил его. Карманы полны, а хлеба нет, вскричал он, почти со слезами. Серебро и золото, и ни куска хлеба, ни искры огня, это ужасно! Ведь не станешь кусать деньги, не затопишь ими печки! О, Пит, Пит, дай же мне кусок хлеба;
А ты дай мне билет.
Значит, у тебя тут спрятаны припасы?
Дай мне билет.
Где же ты его разменяешь, спросил Маркус, изнемогая от голода.
В ресторане Флетчера, далеко отсюда.
И ты клянешься, что принесешь половину денег мне, Пит?
Клянусь.
Маркус всплеснул руками. Что значит твоя клятва! Ничего, ровно ничего!
Спокойной ночи, Маркус, ты, очевидно, в дурном настроении.
Оставайся! Оставайся, я сдаюсь. Что у тебя спрятано тут в комнате съестного?
Хлеб, мясо, морской рак, полбутылки вина.
А ты наверное выпил целую.
Гораздо больше. Только я пью не так, как ты, не напиваюсь, как скотина, держу язык за зубами и умею владеть собой.
Маркус поднял руки. Да, сказал он, да, ты дьявол, бессердечный, бездушный, для тебя один закон, одна цель собственная выгода.
Совершенно верно, отвечал Торстратен, Но, возвращаясь к ужину, как тебе нравится меню? Я выбрал смородинную настойку.
Человек с лисьей физиономией медленно достал из бокового кармана книгу, между листами которой был запрятан тысяче-фунтовый билет, несколько помятый и с виду не совсем новый; он взял его и, как бы лаская, провел по нему концами пальцев.
Маркус поднял руки. Да, сказал он, да, ты дьявол, бессердечный, бездушный, для тебя один закон, одна цель собственная выгода.
Совершенно верно, отвечал Торстратен, Но, возвращаясь к ужину, как тебе нравится меню? Я выбрал смородинную настойку.
Человек с лисьей физиономией медленно достал из бокового кармана книгу, между листами которой был запрятан тысяче-фунтовый билет, несколько помятый и с виду не совсем новый; он взял его и, как бы лаская, провел по нему концами пальцев.
Мое последнее, мое единственное достояние, шептал он.
Т. е. наше, ты хочешь сказать, Маркус.
Маркус покачал головой, но не сказал ничего; он молча, дрожащей рукой подал голландцу билет, который тот с жадностью схватил и в одну секунду спрятал в бумажник.
Вот так, Маркус, теперь можешь поужинать.
Он отпер замок стенного шкафа и вынул оттуда съестные припасы и полбутылки вина. Ну, ешь и пей. Вот тебе ключ от комнаты.
Маркус, как зверь, набросился на пищу. Ты уходишь? вскричал он, глотая кусок за куском.
Да, здесь слишком холодно и мрачно.
В комнате слышно было, как Маркус стучал зубами.
Пит! сказал он, ты знаешь, что я не могу показаться на улицу с моим шрамом, что над головой моей смертный приговор висит, как камень, который ежеминутно грозит свалиться и раздавить меня своею тяжестью. Если ты не принесешь мне пищи, я умру с голода в этой холодной комнате.
Торстратен пожал плечами. Вина не моя.
Конечно, не твоя, но согласись, что положение мое ужасно, невыносимо. Я должен выбраться отсюда за границу, и для этого необходимы мне эти пятьсот фунтов.
Прекрасно, Маркус, прекрасно!
Значит, ты принесешь мне еды и купишь билет на пароход в какой-нибудь конторе? Вспомни свою клятву, Пит.
Конечно.
Маркус вздохнул. Ты также развязно пообещал бы мне, если б я попросил тебя завтра сдвинуть землю с места, потому что ты не намерен исполнить того, что обещал.
Прощай, Маркус.
Прощай, Пит. Но помни, если ты меня обманешь, мы с тобой посчитаемся рано или поздно, и тогда тебе будет плохо.
Торстратен улыбнулся той равнодушной улыбкой превосходства, которая всего больше способна раздражать противника. Не сказав больше ни слова, он вышел из комнаты.
Маркус опустил голову на стол; он рыдал от бешенства и бессилия.
А Антон во время этих происшествий спокойно спал и видел приятные сны. Томас Шварц найден! Это счастливое известие доставило ему большое удовольствие, скрасившее даже весь следующий день. Наш друг помогал своему хозяину полоскать бутылки и мыть стаканы, чистил свое собственное платье и с нетерпением ждал вечера, когда придет Торстратен и сообщит ему дальнейшие новости. Сегодня он должен получить сто фунтов! Эта сумма кружила ему голову. Как должно быть богат Торстратен, если так беззаботно может делать подобные подарки. Если даже он не выиграет пари, то и тогда слуга его наверное получит приличное вознаграждение за участие в этой шутке, в этом не может быть ни малейшего сомнения. Итак, счастье, очевидно, склоняется в его сторону.
Он напевал свежим голосом немецкия песни, а под вечер, нарядившись в нарядный костюм, даже пустился перед зеркалом танцевать вальс. Дома, однажды зимой, он прошел целый курс танцев, и теперь пестрые картины тех веселых дней возникали перед ним в ярких красках. Он видел маленького, тщедушного учителя, улыбавшегося направо и налево, и слышал его голос, раз, два, три, поклон. «Антон, вы у меня лучший ученик».
Эта похвала обрадовала его тогда, радовала еще и теперь. И, несмотря на это, он вздохнул. Все товарищи тех веселых уроков остались на родине, все живут среди близких; под защитой немецких законов; только он одинок на чужбине, и Бог знает, что ожидает его еще впереди. Он опустил голову на руки. Если даже все пойдет хорошо, если даже освободят его отца, что будет дальше? Нищими пришли они с отцом в Лондон. Томас Шварц обещал помочь им основать в Америке новое отечество. А теперь?
Но не стоит об этом думать. Быть может, господин Торстратен даст еще добрый совет, может быть, доставит отцу какое-нибудь занятие. Он так охотно идет на помощь, так добр, так энергично берется за всякое дело, он не остановится на половине. Когда; благодаря ему, настоящий виновник будет найден и предан суду, он не оставит без помощи пострадавшего невинно и спасет его от гибели.
Конечно, это будет так. Антон отогнал беспокойные мысли и опять стал читать немецкую книгу, данную хозяином, пока, около 10 часов, не явился голландец и не увез его в карете.
Антон смотрел на него с ожиданием. «Ну?», спросил он скорее глазами, чем словами.
Томас Шварц задержан, смеясь сказал Торстратен. Он голодал и холодал и, наконец, признался в своем преступлении. Через несколько дней ваш отец будет свободен.
Антон насилу мог говорить. Господин Торстратен, прошептал он. О, господин Торстратен, как вы добры!
Потому что вывожу на чистую воду мошенника? Да ведь это прямая обязанность всякого честного человека.
Да, но, но
Голландец улыбнулся. Ну, пойдемте, Антон. Сверх ожидания, я уже сегодня получу часть денег в уплату, и потому нашу лавку можно будет открыть в ближайшем будущем. Дело будет очень значительное. Ваш отец, если пожелает, тоже может получить место.
О, Боже!
К сожалению, я не могу предложить ему места по сельскому хозяйству, продолжал Торстратен, у меня нет ни земли, ни скота, но, если ваш отец удовлетворится должностью надсмотрщика в моем складе, то с большим удовольствием.
Антон не помнил себя от радости. Чем и когда я заслужу вам за все, пролепетал он.
Идите только теперь поскорее, мы выиграем сто фунтов.
О, Боже! Да, сто фунтов. Я уже не знаю, о котором счастье думать раньше, которое ценить больше.
Меня эта история забавляет, засмеялся Торстратен, мой ближайший друг сидит возле меня и не узнает меня.
Не покажете-ли вы его мне сегодня, как-нибудь незаметно, сэр?
Охотно, если это доставит вам удовольствие.
Карета, как и накануне, быстро катилась по улицам, и в каких-нибудь полчаса, господин и слуга были уже в обеденном зале элегантного ресторана. На этот раз день был будничный, и все места были заняты; обедали и за общим столом, и отдельными группами, и свободных мест вообще оставалось немного.
Торстратен окинул внимательным взглядом залу и, с довольной улыбкой, заняв отдельный столик, опять заказал обильный обед. В его выразительных глазах светилось торжество, он медленным движением вертел в руках нож.
Следом за ним и Антоном в залу вошел вчерашний господин в сером платье и незаметно обменялся поклоном с двумя другими господами, сидевшими вместе за одним столиком. Эти два господина скоро бесшумно покинули залу, а он пробрался дальше и поместился так, что мог наблюдать за Торстратеном, сам оставаясь незаметным.