Антон сидел с закрытыми глазами в каком-то чаду. Он не мог дать себе отчета в том, что он видел и слышал, до такой степени все это было неожиданно.
Почему вы мне делаете столько добра, сэр? спросил он с запинкой.
Потому что вы в этом нуждаетесь, молодой человек. Да разве уж один обед такое большое благодеяние? Все это вы, во всяком случае отлично отработаете современем.
Так вы хотите достать мне работу, сэр?
Не так громко, мой друг. Конечно, хочу.
Антон готов был расцеловать руки своего нового покровителя.
В таком случае не велите подавать мне вина, попросил он. Я должен экономить, потому что
Тсс! Что я вам только что говорил?
Кельнер принес приборы и вслед затем заказанные блюда. Такого супа, такого вина Антон не едал никогда в жизни. За спиной у него стоял слуга, который держал блюдо, подавая ему кушанья и время от времени справлялся, не угодно-ли ему того, не угодно-ли другого. В ушах молодого человека стоял звон, его сердце начало учащенно биться.
Убрали пуддингь. На столе появилась вторая бутылка вина и блюдо с плодами; господин Торстратен спокойно чистил яблоко с красным бочком.
Это хороший сорт, мой юный друг, рекомендую вам. Ну, теперь вы можете рассказывать вашу историю. И Антон, ничего не утаивая, рассказал незнакомцу все, что знал, все подробности своих обстоятельств, все, что случилось с ним и с отцом в Лондоне.
Господин Торстратен, казалось, был очень доволен. Дело совсем не так плохо, сказал он, помолчав. Надо только найти этого Томаса Шварца.
Антон всплеснул руками. О, сэр! Если бы вы мне помогли в этом! Если бы это было возможно!
Во всяком случае, это не невозможно, мой юноша. Надо присмотреться, разузнать, поразспросить кой-кого и выждать время. Что-же касается занятий для вас, то это я вам могу устроить. Для моего предприятия как раз нужен молодой человек, такой, как вы.
Антон чуть не закричал от радости.
Кто вы такой, сэр? спросил он, полный необузданного восторга.
Я? И господин Торстратен как будто призадумался. Я резчик по меди, но дело у меня еще очень небольшое, и я работаю вместе с одним приятелем. Нам нужен кто-нибудь для разных мелких услуг, кому можно бы давать то те, то другие поручения, а главное лицо вполне надежное, на которое можно положиться.
Глаза Антона загорелись. О, сэр, на это я гожусь, вскричал он. Право, я гожусь.
Конечно, мой милый, я это вижу. Выпьем за нашу будущую дружную и долгую общую жизнь.
Они чокнулись, и глаза Антона стали разгораться еще больше. С непривычки, выпитое вино действовало на него очень сильно, и наш застенчивый друг пустился ораторствовать, расказывая и том и о сем, пока наконец им не овладела непреодолимая истома. Господин Торстратен посоветовал ему вздремнут после обеда, этот господин, очевидно, был проникнут самым трогательным участием к своему новому мальчику для посылок, он даже накинул ему на плечи шубу, которая лежала тут же, в комнате, и еще раз помешал в камине. Искры закружились и затрещали, легкий сумрак накинул уже на все свой покров, с улицы доносился свист восточного ветра и еще более усиливал приятное чувство от теплоты в комнате. Антон улыбнулся, закрыв глаза. Как вы добры, сэр. Я постараюсь изо всех сил отплатить вам за все ваши благодеяния
Голландец кивнул головой. Хорошо, мой юный друг, хорошо. Не надо только во сне грезить о слишком привольной жизни! Потом всегда трудно бывает приниматься за работу.
Это-то и радует меня, этого-то именно я и желаю. Только, не правда-ли, ведь мы все-таки будем разведывать на счет Томаса Шварца?
Конечно. У меня в Лондоне много знакомых.
Отлично! Отлично! Мой бедный отец должен же, должен
Тут он заснул, а голландец бросил на кушетку торжествующий взгляд. «Теперь ты у меня в руках» можно было прочесть в его хитрых глазах. «Мальчуган! ты именно тот, кого я давно уже ищу, бессознательное орудие в моих руках»..
Он тихонько вышел и дал хозяину приказание не будить молодого человека. «Завтра рано утром я зайду», прибавил он.
А Антон между тем спал, как убитый. Его здоровая юность вознаграждала себя за усталость и беспокойство последних суток; он спал крепким сном без сновидений и проспал без просыпа до другого утра, когда господин Торстратен опять пришел в трактир.
Добродушный человек рассмеялся, когда Антон, красный от смущения, начал извиняться. Ну, теперь вы отдохнули, сказал он, и можете идти со мной. Нам надо сделать несколько покупок.
Конечно, сэр, конечно. А ваше заведение близко отсюда?
Так себе. Ну, пойдемте.
Наскоро сделав туалет, Антон получил завтрак, и затем они пошли, как сказал господин Торстратен, в его мастерскую.
По дороге голландец вынул из портфеля пятифунтовый билет и протянул его нашему другу. Видите вон там москательную лавку, Антон? Купите мне там то, что написано на этой бумажке.
А вы меня подождете, сэр?
Конечно.
Антон пошел с деньгами в лавку и, исполнив поручение, вернулся на прежнее место. Господина Торстратена не было; после долгих поисков, оторопевший мальчик увидал, наконец, его стоящим в ожидании, в некотором отдалении.
Я замешкался сэр?.. В лавке было много народа.
Ничего, ничего. Разменяли ваш билет?
Вот деньги, сэр.
Голландец с видимым удовольствием взял серебреные монеты. Он подбрасывал их на руке, побрякивал ими, на лице у него играла довольная улыбка. Это во-первых, сказал он. А теперь вы мне должны купить сигар, вон как раз магазин, который нужен.
И второй билет таким же образом перешел из портфеля в руки Антона; и опять он разменял его на серебреные монеты. Господин Торстратен опять стоял в стороне, опять глаза его заблестели, когда он получил деньги. Прекрасно, прекрасно Вы очень способный молодой человек, Антон.
То же продолжалось и дальше. В разных местах были разменяны десять билетов, пока наконец, весь запас, по-видимому, истощился. На сегодня мы сделали все наши покупки, сказал голландец. Теперь пойдем в мастерскую.
Антон молчал. Он не мог понять, зачем его господин целый час ходил с ним вместе по городу и поджидал его каждый раз в известном отдалении от двери, между тем как все купленные предметы можно было приобрести по близости, а некоторые даже в одном и том же магазине, а не ходить за ними в три разные места. Впрочем, господин Торстратен, очевидно, знает лучших поставщиков и предпочитает покупать у них. Как бы то ни было, Антон не высказал ему своего удивления.
Дом, где помещалась так называемая мастерская голландца, находился в узкой, полутемной, грязной улице. Нижние этажи домов были заняты лавками ветошников, распивочными и тому подобными заведениями, а в верхние нужно было подниматься по старым, истоптанным лестницам. Нередко можно было встретить здесь здания, которые от дряхлости устало клонились к земле и кое-как поддерживались утопавшими в грязи подпорками.
Там, где, при благоприятных условиях, едва поместилось бы несколько сотен жителей, здесь ютились целые тысячи. Каждый аршин пространства был густо заселен, каждый уголок был чем-нибудь занят. Антон внутренно содрогался; он с чувством умиления вспоминал зеленый берег Келлерского озера у себя на родине, тихия, мирные, соломенные крыши, под которыми люди жили иначе, лучше, чем здесь, где нужда и горе читались на каждом лице, выглядывали из каждого окошка.
Ему становилось жутко при мысли о возможности провести ночь в этих серых разрушенных логовищах.
Идите, идите за мной, сказал господин Торстратен, немного нагибаясь, чтоб пройти в низкую дверь, нам надо в задний флигель.
Антон мужественно подавил свой ужас. Старые, покрытые грязью стены отсырели, от главного корпуса к флигелем шли деревянные перекладины, под ногами, по скользкой каменной мостовой, текла липкая бурая грязь, в которой плавали всевозможные отбросы.
Идите, идите за мной, сказал господин Торстратен, немного нагибаясь, чтоб пройти в низкую дверь, нам надо в задний флигель.
Антон мужественно подавил свой ужас. Старые, покрытые грязью стены отсырели, от главного корпуса к флигелем шли деревянные перекладины, под ногами, по скользкой каменной мостовой, текла липкая бурая грязь, в которой плавали всевозможные отбросы.
При встрече с кем-нибудь, приходилось плотно прижиматься к мокрой стене, иначе нельзя было разойтись.
Антон подавил вздох, Господин Торстратен, шепотом спросил он, вы живете в этом доме?
Голландец потряс головой Нет, юноша Боже сохрани! Вот было би ужасное существование?
Наш друг облегченно вздохнул. По крайней мере этого нечего опасаться. Он не допускал возможности заснуть в подобном ужасном месте.
Наконец, они миновали передний корпус дома. За ним, тесно к нему примыкая, стояло несколько больших, но тоже ветхих флигелей, занятых жильцами. Извнутри не. было слышно ни звука, ни шороха, который говорил бы о деятельности, о жизни. Даже дети, с бледными изможденными лицами, смирно сидели на ступеньках лестницы, а не бегали и не возились, как во всем Божьем мире: даже собаки не лаяли, а только ворчали и гонялись за исхудалыми кошками, которых здесь было вдоволь.
Сюда наверх, сказал голландец.
Опять темная, грязная лестница, а за ней и еще такая же.
Наконец, наши путешественники остановились перед дверью сомнительного цвета. Все в этом доме носило отпечаток нищеты и захудалости.
Кроме этой двери, на площадке были еще две; голландец сначала оглядел их и, убедившись, со всеми предосторожностями, что никто не подслушивает, тогда только сделал рукой три легких удара до верхней части двери и три по нижней. Минуту спустя, он провел бородкой ключа по средней доске.
По этому последнему знаку дверь открыли извнутри и сквозь щель на них уставилась чья-то лисья физиономия.
Это ты, Пит? Эге, кого это ты ведешь?
Доброго приятеля. отвечал Торстратен. Впусти нас Маркус.
Да кто это? Кто?.. Ты такой легковерный, Пит.
Глупости!
И Торстратен ввел мальчика в маленькую, убого обставленную комнату, которую он тотчас же замкнул извнутри. По стенам стояли два дрянные деревянные стула, а у плотно завешенного окна стол, на котором лежали всевозможные инструменты, щипцы, гвозди, резцы, металлические доски и пр. Кроме того стояли стклянки с разными жидкостями, и среди всего этого хлама горела лампа, при тусклом свете которой работал человек с лисьей физиономией.