Со своей девушкой встречаюсь раз в неделю. Никому про нее не рассказываю. Вопросы отношения полов тут обсуждаются мало.
Вместо физкультуры секция самбо. Вспомнил уроки брата-милиционера, некоторое время ходил в авторитетах.
Подошел комсорг и спросил, какой общественной работой я хочу заняться. Я сказал, что никакой. Он сказал, что понимает меня и ушел.
Иногда хожу гулять около старого дирижабельного завода. Потом спохватываюсь, что теряю время, и бегу в читальный зал.
Занятия кончаются в шесть часов. Голова как чугунный котел: только звенит и никакие дополнительные знания впитывать не хочет. Я их туда запихиваю чуть ли не ногами, но к утру многое вылезает обратно и теряется.
Как-то раз я увидел студента, который читал художественную книжку. Рассказал об этом своим соседям по общежитию. Мне не поверили.
Решил попробовать неизведанное и сам прочитал книгу Джека Лондона. И пропал! Записался в альпинистскую секцию.
Первая база
Сдал сессию на пятерки, меня перевели из кандидатов в студенты и сразу дали повышенную стипендию. Появились деньги. Очень необычное состояние: иду по улице, а в кармане деньги! Да еще я полноценный студент МФТИ. От гордости меня распирает.
Через год учиться стало легче, и мне открылся мир. Оказалось, что в Москве много красивых девушек, в библиотеках есть не только учебники, а еще я вспомнил, что в природе бывает четыре времени года.
Твердо решил заниматься физикой плазмы. Иду с девушкой, вижу, как мерцает неоновая реклама, и говорю с умным видом: «Это колебания плазмы». Девушка долго думает и вдруг заявляет, что так умно и она может сказать.
Пересмотрел фильм «Девять дней одного года». Опять понравился Смоктуновский. Решил стать теоретиком. Еще раз пересмотрел фильм «Девять дней одного года». Теперь понравился Баталов. Решил стать экспериментатором.
На четвертом курсе началась «база». Это когда несколько дней в неделю работаешь и учишься в каком-нибудь научном институте. Я выбрал Институт атомной энергии (ИАЭ) имени академика Курчатова и почему-то попал к теоретикам. Вот тут начался кошмар.
Теоретики в ИАЭ, на мою голову, оказались из школы Ландау. Их главный принцип постоянно доказывать, что новоиспеченный теоретик полный идиот. В моем случае это им легко удавалось.
Начался самый тяжелый (если говорить о физике) период в моей жизни. Каждую неделю я сдавал экзамены по книгам Ландау-Лифшица и другим, не менее толстым томам. Никакие отговорки типа, «голова болит» или «тетушка заболела» во внимание не принимались. Я читал везде: в постели, в автобусе, на лекциях и даже на семинарах по английскому. И все для того, чтобы каждую среду лицезреть недовольную физиономию своего шефа. Он ставил задачи, и если мне удавалось их решить, то он еще больше кривил рожу и говорил, что наверняка я заготовил ответ дома или прочитал его мысли.
Самочувствие? Какое может быть самочувствие, когда за неделю надо прочитать, понять и хоть немного запомнить 800 страниц с формулами! Я ни с кем не встречался, обедал за пять минут, спал по пять часов. Личная жизнь дала глубокую трещину.
Через месяц одного из студентов выгнали из теоретиков, и мне об этом торжественно было сообщено. «А меня будете выгонять?» спросил я. «Ты на волоске, но пока висишь!» ответил шеф и опять скорчил недовольную физиономию.
Спросил у одного аспиранта, почему мой шеф всем недоволен? «Он сейчас всем очень доволен! заявил аспирант. Иначе ты бы уже маршировал в строю и пел «Не плачь, девчонка!».
Одной из прочитанных книг была «Теория физики плазмы». Автором был заведующий нашим отделом. Там я нашел два десятка ошибок и с радостью сообщил об этом шефу. Он сказал, что критиковать великих это не мое дело, а мне лично нужно сесть за стол, взять листок бумаги и решать задачу, которую он только что придумал.
Пришел на предзащиту одного аспиранта. Тот написал на доске уравнение и приготовился написать еще штук двадцать. Его остановили и стали мурыжить по первому уравнению. Через час сказали, что разговор получился очень интересным и через неделю они продолжат. Что сказал мне аспирант после выступления, я написать не могу из соображений цензуры.
Через полгода я поговорил с ребятами, которые занимались ядерным магнитным резонансом, и мне захотелось к ним. Шефу я сказал, что термоядом заниматься не хочу и ухожу. Шеф схватился за голову и сказал, что они планировали выгнать всех, а меня оставить. «Поздно!» злорадно произнес я, и мы попрощались.
В холодный январский день я переступил порог Лаборатории ядерного магнитного резонанса. Это моя новая «база». И у меня началась совсем другая жизнь.
Однажды в МФТИ
Однажды я стал жить в общежитии МФТИ в Долгопрудном. Во время каникул моя мама приехала посмотреть мою комнату и пришла в ужас от бардака и антисанитарии. Мы с ней быстренько сделали ремонт, повесили занавески и постелили на столы белые скатерти. Наша комната заняла в общежитии первое место по уюту, а приехавшие соседи две недели вытирали при входе ноги и мыли тарелки после еды.
Однажды меня невзлюбил наш инструктор по альпинизму. Мне становилось скучно в заорганизованном альплагере, и я часто уходил к ручью, ложился на теплые камни и смотрел в темно-синее небо. «Ты не альпинист! кричал он. Ты турист!». Он был прав, но зачем так человека оскорблять?
Однажды меня полюбил наш инструктор по альпинизму. На привале он подзывал меня и просил, чтобы я присмотрел за этими студентами и «обсерантами». А сам ложился отдыхать. Я присматривал и был очень горд собой.
Однажды после третьего курса я купил в профкоме путевки, и мы с моей девушкой и ее братом поехали на турбазу в Петрозаводск. Я только что вернулся из альплагеря, был загорелый и очень довольный собой. Днем мы играли в волейбол, а вечером к нам присоединялись два 35-летних старика, и мы играли в карты.
Ты знаешь, я тут подумала и поняла, что лучший возраст для мужчин это тридцать пять лет, вдруг сказала моя девушка. Они еще не старые, но знают, что нужно женщине.
Я скептически усмехнулся. А зря!
Однажды я стоял в очереди в кассу для пригородных поездов. Передо мной цыганка с маленьким ребенком меняла мелочь на десятки и рубли. За одно утро хождения по поездам она заработала сумму, равную моей стипендии. С тех пор я не подаю попрошайкам.
Однажды я сидел в парикмахерской и мастер сказал, что волосы на затылке у меня растут в разные стороны. «Да не повезло мне», философски произнес я. «Тебе повезло больше, чем мне», ответил мастер. Только выйдя на улицу, я понял, что он имел в виду. Мастер был лысый!
Однажды знакомый альпинист из физтеха учил меня в столовой теории вкусового аккорда.
Представь, что творог это нота», говорил он. А черный хлеб это другая нота. Если ты положишь то и другое в рот, то получится аккорд. Но это не будет гармоничным аккордом. Гармоничный аккорд это когда творог съесть с белым хлебом. А сейчас я покажу тебе очень сложный и гармоничный аккорд».
При этом он намазал белый хлеб горчицей, съел кусок селедки и запил все это компотом.
Однажды на экзамене по квантовой механике меня поймали со шпаргалкой и немедленно посадили за стол к экзаменатору. Через два часа, выводя пятерку в зачетке, экзаменатор спросил, зачем мне была нужна шпаргалка. «Память плохая», сказал я. Экзаменатор помолчал, достал из кармана толстую записную книжку, показал мне ее и сказал, что он меня понимает.
Однажды на экзамене по квантовой механике меня поймали со шпаргалкой и немедленно посадили за стол к экзаменатору. Через два часа, выводя пятерку в зачетке, экзаменатор спросил, зачем мне была нужна шпаргалка. «Память плохая», сказал я. Экзаменатор помолчал, достал из кармана толстую записную книжку, показал мне ее и сказал, что он меня понимает.
Однажды на военных сборах меня попросили сделать фотографии для стенда. Я старался, как мог. Каждый курсант был художественно сфотографирован. То в полете с брусьев, то в процессе наматывания портянок, то уплетающим кашу. В соседней роте фотограф поступил проще. Он поставил всех в строй и сделал несколько групповых снимков. У моего стенда всегда было пусто, а у соседнего стояла толпа. С тех пор я не люблю фотографировать людей.
Однажды мой приятель-турист спросил меня, что я люблю больше всего на свете. Я замялся и спросил, что любит он? «Я люблю вечером прийти на берег реки, смотреть на закат, разжечь костер, подвесить мой любимый котелок, сварить макароны и съесть их с майонезом», ответил он. После того разговора я как-то быстро полюбил макароны и майонез.
Однажды на старших курсах физтеха я узнал, что многие мои знакомые имеют интеллектуальное хобби. Они занимались йогой, буддизмом, социологией, собирали древние книги и артефакты. Один я ходил грустный и ничего не собирал. Я поделился огорчениями со своей подругой. «Это все ничего, лишь бы ты девушек не начал коллекционировать!» сказала она.
Однажды студентом я купил восьмимиллиметровую кинокамеру. Не заходя домой, я направился в районную библиотеку и набрал книг по киноискусству. Через неделю я пошел в кино. Выйдя на улицу, я обнаружил, что не помню, о чем был фильм. Но зато я помнил все находки кинооператора и был уверен, что именно так и надо смотреть фильмы.
Однажды за неделю я прочитал около двадцати книг по киноискусству и стал киногурманом. Если бы меня посадили в комиссию при Министерстве культуры СССР, то я бы не пропустил в прокат ни одного фильма. Бедные зрители смотрели бы только нарезки из фильмов, где была хорошая работа операторов.
Однажды я стал снимать кинозарисовку про неудавшееся свидание. Был чудесный осенний день в Сокольниках. Мои артисты должны были изображать грусть из-за прошедшей любви. Вместо этого они хихикали и говорили, что хотят есть и пить пиво.
Однажды мы втроем с друзьями искали на Урале золото. Одна из ночевок была на берегу красивого горного озера. Рядом стояли туристы из Свердловска. Там было много девушек, и мои друзья направились после ужина в гости. Вернулись эти мартовские коты под утро с виноватыми, но очень счастливыми глазами. И сказали, что кроме золота в мире есть еще много других интересных вещей.
Однажды я записался в школу бальных танцев. На «раз» нужно было ставить ногу сюда, на «два» нужно было ногу переставлять, на «три» Мне очень нравился такой математический подход.
Однажды я был на практике в лаборатории теоретиков в Институте атомной энергии. Все теоретики были умные и неприступные. В комнате, где я бывал, стоял стол, на котором лежали колоды перфокарт. «Кто тут работает? спросил я. Я никогда не видел этого человека». «Это программист, сказали мне с оттенком легкого презрения. Чем он занимается, никто не знает и знать не хочет». Я тогда подумал, что никогда в жизни не буду программировать.