В тысяча девятьсот девяносто третьем году, в день, когда громили Белый Дом и с московских крыш стреляли снайперы, в его жизни произошло весьма знаменательное событие.
Секретарша доложила, что пришёл какой-то мужчина, на вид новый русский.
Он сказал:
Пригласи.
Посетитель, невысокий наголо бритый крепыш, был разодет во всё дорогостоящее, на шее толстая золотая цепочка; на безымянных пальцах по крупному перстню: один с чёрным камнем, другой с бриллиантом. Плечо шикарного пиджака придавливал ремень спортивной сумки фирмы «Риббок». Он шёл к столу с таким видом, словно ногам тяжеловато передвигать столь весомую персону. Словом, форменный бандит.
Стало не по себе. Он судорожно соображал, кому мог перебежать дорожку. Но когда вошедший приблизился, он увидел, что в его маленьких, неприятных глазках стоят слёзы, а одна даже выкатилась наружу.
Здорово, батя! прохрипел посетитель и притиснул его к груди, твёрдой, как бетонный блок.
Когда дыхание восстановилось, он спросил:
Почему вы считаете, что я ваш отец?
Вместо ответа последовал вопрос:
Коньячные рюмки найдутся?
Есть фужеры промямлил он.
Сойдёт, посетитель вытащил из спортивной сумки бутылку «Хеннесси», большую плитку Бабаевского шоколада, разломал её на четыре части и, наполнив фужеры, сказал короткий тост:
За нас.
Выпили.
После второго тоста за воссоединение семьи последовал рассказ, вполне убедительно доказывающий, что этот навороченный качок действительно его сын. От женщины из Ульяновска. Той самой, с которой он в пятьдесят пятом году изменил Мелисанде. Мать в детстве ему рассказывала, что его отец был москвич, работник культуры, что приехал он в Ульяновск в командировку, влюбился в неё. Они собирались пожениться, но случилась беда: он поехал порыбачить на Волге, а моторка, которую он для этого взял на прокат, перевернулась, и он утонул. Потом оказалось, что она в положении. Сына записала на фамилию погибшего отца: Шарыгин. Отчество дали, как положено, по отцу Владимирович, а имя в честь деда материного отца: Алексей. То есть оба деда у него были Алексеями. Так что он Шарыгин Алексей Владимирович. Сорок два дня назад мать умерла от рака, а перед смертью рассказала правду. И адрес дала. Московские родственники сказали, что Владимир Алексеевич Шарыгин действительно там проживал, но переехал, а работает вроде как на прежнем месте.
Справил я по ней сороковины и сразу ломанул к тебе, батя, рассказывал Алексей, снова наполняя фужеры. Ты прикинь: я всю жизнь переживал, что у меня нет отца! Пацаном мечтал: может, отец не утонул и его, живого, отнесло куда-нибудь течением, а когда очнулся ничего не помнил, но память к нему обязательно вернётся, и тогда он разыщет нас с матерью. И вот сбылась моя мечта, поздновато, правда. Мне ж, батя, до сорокалетия осталось три годка. Что ж поделаешь всё ж, лучше поздно, чем никогда Ну, давай, за мать, чтоб ей, как говорится, земля пухом.
Они выпили.
Почему она мне не сообщила? удивился он.
Я её то же самое спросил. А она и говорить-то путём уже не могла, я еле расслышал: «Из-за Еремеева». Этот Еремеев ей всю жизнь изуродовал. Семейный партийный мужик, начальником цеха был на Патронке, где мать работала. Она всё надеялась, что он когда-нибудь жену-стерву бросит и на ней женится, вот и не хотела признаваться, что выдумала про утонувшего москвича.
Они помолчали и выпили без тоста.
Сын рассказал о себе, но совсем коротко: холостой, много работает, живёт в ближнем Подмосковье. Там у него неплохая избёнка.
После следующего тоста («Чтоб всё путём!») Алексей потёр кольцо об кольцо и проговорил:
Ещё вот чего, батя Завтра я к тебе по утрянке подскочу, и мы прокатимся в лабораторию, сдадим кровь на ДНК. Мать, конечно, зря бы не стала такое говорить, тем более перед кончиной, но всё ж таки давай убедимся, раз это можно точно доказать. Сам понимаешь: обстоятельства у нас с тобою судьбоносные.
Он согласился: ДНК так ДНК
Анализ подтвердил: да, Алексей его сын.
Результаты судьбоносного анализа отпраздновали бутылкой «Хеннесси» и ужином, который доставили из французского ресторана в сыновнюю «избёнку», которая оказалась крытым позолоченной черепицей трёхэтажным кирпичным замком со стенами метровой толщины, с зубчатой башенкой и с громадным балконом, обнесённым решёткой в виде переплетения кованных дубовых веток. Кушали и пили за овальным столом с мозаичной столешницей.
В эту самую «избёнку» Алексей забрал отца, как только подошёл его пенсионный возраст:
Чтоб ты, батя, больше не уродовался ни на какой работе, наливая отцу и себе «Хеннесси», говорил Алексей. А насчёт твоего материального положения не парься: я обеспечу всё, что тебе надо и не надо. Ну, за новоселье твоё!
Его квартиру в Мнёвниках снял какой-то знакомый сына. Деньги от «снячи» шли «бате на мелочню». Жили они вдвоём, не считая обслуги. Мартышек и Пупсят, то есть своих худеньких и пухленьких любовниц, сын никогда не привозил в «избёнку». «В этом смысле Лёшка пошёл в меня, не без гордости думал он. Кровь есть кровь».
Сам он тоже не приводит домой свою нынешнюю пассию Маргариту Петровну, которая последние пять лет была его замом, а после его ухода на пенсию стала директором Дворца Культуры. Они встречаются в его вернее, теперь уже в её кабинете. Маргарита Петровна, что называется, не девочка: она моложе его всего на десять лет, но её карие глаза всё ещё очень живые, и в целом она выглядит вполне аппетитно, наверное, за счёт счастливой генетики, а может, уколы какие-нибудь делает или ещё что-нибудь. Но это не его дело.
Кем работал Алексей, чем занимался, он так и не узнал. На прямой вопрос сын отшучивался:
Самим собой, батя, работаю, самим собой. Ты, главное, не переживай.
А он и не переживал: не тот у него характер, чтобы переживать за других.
Обретение «родной каплюхи крови» и барские условия ни в коей мере не вернули утраченного чувства жизни, он по-прежнему существовал на автопилоте.
Когда в особняке появился компьютер, в отличие от большинства сверстников, отнёсся к нему с интересом. Видя такое дело, Алексей нанял парня, чтоб научил отца пользоваться Интернетом.
Едва освоив азы, он первым делом набрал в Яндексе: «П. П. Андриевский «Купальщица». И ОНА появилась! Сильно заколотилось сердце. Он сунул под язык валидол, полежал немного и вернулся за компьютер. Да, это ОНА. Но совсем малюсенькая.
Он долго соображал, как растянуть картину на весь экран. И, в конце концов, получилось.
Скинув домашние полусапожки из натуральной ламы, он попробовал залезть в экран монитора. Но не смог. Тогда он прочёл всю имеющуюся в Яндексе информацию о «Купальщице» П. П. Андриевского.
Прочитанное вызвало новый приступ учащённого сердцебиения.
Едва освоив азы, он первым делом набрал в Яндексе: «П. П. Андриевский «Купальщица». И ОНА появилась! Сильно заколотилось сердце. Он сунул под язык валидол, полежал немного и вернулся за компьютер. Да, это ОНА. Но совсем малюсенькая.
Он долго соображал, как растянуть картину на весь экран. И, в конце концов, получилось.
Скинув домашние полусапожки из натуральной ламы, он попробовал залезть в экран монитора. Но не смог. Тогда он прочёл всю имеющуюся в Яндексе информацию о «Купальщице» П. П. Андриевского.
Прочитанное вызвало новый приступ учащённого сердцебиения.
Значит, ОНА в Питере. В галерее «Квадратура круга». А вот и цена. Ого! Выходит, он не ошибся, когда внушал этой овце, тёще, что «Купальщица» со временем будет стоить целое состояние.
Но по поводу высокой цены он не стал переживать. Был уверен: Лёшка даст. Он сто раз говорил: «проси, чего захочешь, всё тебе дам».
Но сын не дал денег на приобретение «Купальщицы». Он жалостливо, как на пацанёнка-несмышлёныша, посмотрел на отца и, вздохнув, отказал:
Батя, поверь, мне для тебя никакого бабла не жалко, но это ж каля-маля какая-то!
Конечно, можно ездить в Питер, как он когда-то ездил в Гордянск, но здоровье уже не то. А, кроме того, остаётся опасность, что «Купальщицу» могут купить в его отсутствие. Даже, если посчастливится, и её купят при нём, это не спасёт положения: не будет же он, в его возрасте, набиваться с услугами, да и что он теперь может? Нет, надо придумать что-то другое.
И придумал: надо будет заявить на эту галерею, что они торгуют краденой картиной. А когда её вернут в Гордянский музей, он туда переедет. Снимет квартиру в Гордянске на деньги от сдачи своей квартиры в Мнёвниках. Ещё и на домработницу останется: цены-то на квартиры в Москве и в Гордянске несравнимы. А может, Лариса Борисовна ещё жива и одинока. Тогда и квартиру снимать не понадобится, и домработница станет не нужна. Так что денег будет достаточно, чтобы обеспечить и себя, и её. Конечно, придётся расстаться с Маргаритой Петровной, но что делать. «А Лёшка будет переживать, что опять остался без отца, с долей злорадства подумал он. Что ж, сам виноват. Если так нужен отец, не надо было отказывать ему в просьбе. Тем более, что это была его единственная просьба за все пятнадцать лет».
Оставалось решить, куда лучше заявить о местонахождении украденной картины: в Гордянское ОВД, или в Федеральную Прокуратуру.
Пока он над этим думал, убили сына.
Алексея застрелили двумя выстрелами в сердце и в голову. Никто не сомневался в том, что его заказали, но ни заказчика, ни исполнителя не нашли. На похороны съехалось много народу, большинство крепкотелые мужчины на дорогих иномарках.
Нельзя сказать, что смерть сына его потрясла: особых чувств он к нему не питал. Но всё равно он сколько-то переживал: сын как-никак. Однако даже этих неглубоких переживаний хватило, чтобы сердце, которое и так никуда не годилось, окончательно сдало.
Наследство он получил нешуточное: крупная сумма на счету в Сбербанке, три автомобиля, гараж со всеми современными прибамбасами, «избёнка», трёхкомнатная квартиру в Москве и домик на берегу моря в Черногории. Лёшка всё это ему отписал по завещанию. Осталась ему и наличность тоже немалая которая лежала дома в сейфе. Сын в завещании велел ему, в случае своей смерти, вынуть из большого синего альбома свою фотку, где он на горной реке удит форель, и вставить эту фотку в рамку.
Когда он достал эту фотку из альбома, на обороте обнаружилась записка: «Батя, никаких рамок не надо, это я на всякий случай следы запутал. Цифры, которые я написал здесь, внизу, это комбинация, чтоб открыть сейф. Если меня грохнут или ещё чего случится со мной открой сейф и забери наличку. Там много. Тебе пригодится. Понял? Лёшка». И дальше действительно стояли цифры. Он открыл сейф. Денег там оказалось действительно много.
Он ничего не стал откладывать. А куда откладывать? На днях стукнет семьдесят пять, а с его сердцем не приходится рассчитывать на долгожительство.