Какой сейчас год?
62-й, ответил один из гэбистов таким тоном, словно был способен (или имел право?) произносить только числа.
«И на том спасибо»
Тем не менее Алексееву дали 10 лет колонии общего режима за несанкционированное пересечение пространственно-временной границы СССР.
***
Заключенный Алексеев получил посылку от Д. Мукасьян.
Подельник? спросили сокамерники, уверенные, что Алексеев сидит за ограбление почты.
Понятия не имею.
В посылке, кроме прочего, оказались теплые вещи, шерстяные носки.
Да это ж баба прислала! Разведенка небось, заявили сокамерники и быстро всё поделили.
«А ведь я из-за бáбы сюда попал. Жениться хотел» тупо подумал Алексеев, сидя перед опустевшим фанерным ящиком.
Когда пришла четвертая или пятая посылка, Алексеев начал проявлять что-то похожее на интерес к личности Д. Мукасьян.
Но загадка разрешилась только при выходе на свободу.
За тюремными воротами Алексеева ждала бледная сутулая женщина в очках. Рядом с ней сидел на корточках чернявый подросток.
Пару минут они простояли молча, изучая друг друга: Алексеев с недоумением, гражданка Мукасьян с состраданием.
Наконец она произнесла:
Сережа, вы меня не помните? Я Дульсинея.
С видом на Депардье
Лифт остановился на 327-м этаже. Звонко щёлкнул, как микроволновка; выпустил.
«Как будто я курица и разогрелся», усмехнулся Зима и вышел на запачканное тысячами ног облако. Облака здесь были в основном перистые, т.е. не спрячешься, если захочешь. Неудобный этаж, решил Зима. Впрочем, прятаться ему пока не хотелось он был настроен решительно. И даже толкнул пару мертвяков, попавшихся на пути.
Я не мертвяк, миролюбиво запротестовал один. Я дух!
Чеченец, что ли? на ходу бросил Зима, смутно соображая, что сказал глупость. Но не стал ждать.
Мертвяк, которому торопиться было совершенно некуда, долго смотрел вослед пришельцу. Пытался, видимо, собраться с мыслями Наконец ответил (Зима уже затерялся в толпе):
Может, и чеченец
Зима шел целенаправленно, хотя был тут первый раз в жизни. Или в смерти?
Зима собирался задать Центральному очень важный вопрос, но не про свою жизнь и смерть. Важнее. Правда, пока что вопрос не оформился в слова. «Атмосфера тут какая-то скользкая, думал Зима, мозги как замороженные!»
Впереди облака вроде бы начали сгущаться.
Зима оглянулся: мертвяки поредели и стали странно на него коситься.
Скорее всего, почувствовали, что он идет с вопросом. К самому Центральному. С таким идиотским вопросом! Нет бы узнать, жив он или мертв, а тут такое!
Скорее всего, почувствовали, что он идет с вопросом. К самому Центральному. С таким идиотским вопросом! Нет бы узнать, жив он или мертв, а тут такое!
Зима усмехнулся: похоже, я тоже мысли начинаю читать!
Вот наконец что-то напоминающее дворец. Или храм. Или просто большой белый дом. Зиме, в общем, всё равно, как оно выглядит.
Эй, обратился Зима к усатому мертвяку, Центральный здесь, что ли, живет?
Кто-кто?
Ну, Центральный, Главный, Основной Как еще объяснить-то
Джо, наверное?
Ну да, Зима поразился простоте нового слова. «Ну да, подумал, если бы это я придумал Центрального, то так бы и назвал его Джо».
Здесь.
А как его увидеть? Как пройти туда, пропуск нужен?
А тебе зачем?
Вопрос хочу задать. Зима вдруг почувствовал, что где-то в мозгу зашевелились цифры: вопрос будет связан с цифрами!
Один?
Что один? не понял Зима (цифр было несколько, но без единицы).
Ну, вопрос один?
А. Ну да. Так куда
Но ты уверен, что это правильный вопрос?
Зима задумался.
Нет, он не уверен. Правильный или нет пока непонятно. Однако важный. Это уж точно!
Ладно, пошли проведу. Усатый взял Зиму за локоть. Они двинулись в сторону белого дома Ладонь, пальцы усатого были крепкие, как у массажиста. Даже слишком. Зима расслабился. И почувствовал что нет горба!
А где горб мой?
Горб твой исключительно в твоей голове! усмехнулся усатый.
Зима облегченно выдохнул.
Может, уже задашь свой вопрос, вдруг предложил усатый (странно, но белый дом и не думал приближаться).
Как это? Мы же не пришли. Мне же к Цент к Джо надо!
А ты думаешь, я кто? Я и есть «Центральный», представился усатый. И подмигнул!
Да ну?! опешил Зима. Но тотчас и поверил.
Самый что ни на есть. Итак? Каков твой второй вопрос?
Как второй?!
Ну, первый был про горб.
Да смутно сообразил Зима. «Он что же, смеется надо мной?» подумал с раздражением.
Усатый стоял, заложив руки за спину, и многозначительно улыбался:
Итак?..
Зима напряг извилины. Сформулировать было непросто (к тому же мешал застрявший в голове горб), но он попытался:
Почему лифт именно сюда какой-то 372-й
327-й, поправил усатый.
Тем более! Зима наконец собрался с мыслями. Почему ты здесь, на 327-м? А что же тогда выше? Что там, на самом верху?
Усатый продолжал улыбаться. И вдруг хлопнул Зиму по плечу:
А сам ты как думаешь?
***
Зима проснулся оттого, что больно ударился плечом: кажется, о железку, которая нужна, чтобы не свалиться, когда спишь. Он ехал на верхней полке, а это и неудобно, и раздражало.
Билет был куплен на нижнюю, куплен заранее, но без толку: в купе зашли громкоголосые, дородные чеченки; одна из них была с маленькой, почти невесомой девочкой (то ли дочерью, то ли племянницей), так что пришлось им всё уступить: и нижнюю полку; и общий столик, на который тут же и бесповоротно были выложены кавказские яства; и невозможность открыть (даже приоткрыть) окно. Вскоре стало не только тесно, но и душно.
А чеченская девочка (лет семи, наверное) всё равно мёрзла. И кушала еле-еле. Хотя вся еда была ради нее. Так, во всяком случае, показалось Зиме: ее напористые телохранительницы запросто смогли бы прожить без пищи дня четыре, не меньше! И, скорее всего, такое не раз с ними бывало во время войны. Так что попробуй им откажи в нижней полке!.. Впрочем, Зима уступил не из страха, а из жалости (и любопытства) к ребенку.
Вот и сейчас, проснувшись (за окном был день, белые ленивые облака, храм невдалеке, точнее мечеть), Зима покосился вниз, на девочку.
Девочка смотрела на Зиму не моргая. Молча.
Ее мамы-тетки разговаривали на своём (Зима разобрал только что-то похожее на «Гудермес»), изредка поправляя на девочке шаль.
Зима смотрел на девочку, девочка смотрела на него. И вот стало казаться, что ей не семь лет, а семнадцать, что родилась она во время войны, в тот момент, когда совсем рядом, в соседнем доме, разорвался очередной снаряд
«Она немая!» вдруг догадался Зима. Мурашки пробежали по телу, и он отвернулся, отгородившись от девочки горбом.
Между тем началось какое-то постороннее шевеление, суета.
Поезд остановился, тяжело выдохнул.
Чеченки заговорили по-новому, по-деловому и, кажется, пересадили ребенка на другую полку. С глаз долой, подумал Зима, приподнялся и свесился в проход. В начале вагона стоял бородач в камуфляже. Вскоре показался второй (два бородача в камуфляже!) и передал первому паспорта, что ли? «Да, похоже, проверка», умозаключил Зима и достал из-под подушки кофту: на кофте был карман с молнией, а в кармане паспорт. Но карман оказался пуст! Зима понял это сразу, на ощупь, и похолодел. Он быстро перерыл постель, отвернул матрас нету. Значит, паспорт свалился вниз, пока он дрых. Ох же черт побери! Придется сейчас слезть, разговаривать, просить чеченок, приподнимать их сумки Зима уже почти решился, собрался, но вдруг до него дошло! Его паспорт у ребенка. У этой немой чеченской девочки. Которая думает, что ей 17 лет и что он, Зима, стрелял по ней тогда, во время штурма Грозного.
Но это не всё.
Тогда, утверждает она, он хотел ее убить, а теперь он хочет ее изнасиловать!
Зима обмяк. Ему отчаянно захотелось, чтобы горб превратился в раковину, чтобы можно было забиться в нее и толкнуть изнутри. Чтобы она незаметно упала, застряла в самом темном, пыльном углу купе.
А солдаты уже стояли напротив. Один взял паспорта у чеченок, второй уставился на Зиму.
Предъявите паспорт. Акцент у бородача был явно не городской.
Зима молчал. Руки-ноги стали как ватные, язык онемел. Он просто уставился с ужасом на чеченца, и тот начал тянуться к автомату. Лениво, раздраженно, как бы говоря: «Аллах свидетель, я этого не хочу, но ты сам напросился!..»
Вдруг поезд вздрогнул, бородачи покачнулись, женщины внизу охнули. Откуда-то сверху мягко рухнуло одеяло, и зазвенели падающие со стола стаканы
***
Проснулся он от того, что лифт вздрогнул, остановился, и вошел человек в камуфляже Нет, тотчас сообразил Зима, это спортивная форма. Тем более у вошедшего не было никакой растительности на лице.
Это, вероятно, какой-нибудь хавбек «Терека» их команда вчера заселилась.
Футболист был в наушниках и, кажется, не обращал на окружающее особого внимания. Просто поехал в лифте, засунув руки в спортивные карманы и слушая западную (или все-таки местную?) музыку.
Зима немного подождал, искоса поглядывая на спортсмена, потом встал и вежливо предложил:
Не хотите ли присесть? (Он уже пять месяцев жил в этом отеле и понимал, что пора бы начать вырабатывать кавказское гостеприимство, особенно тут, в лифте.)
Футболист покосился на освободившийся унитаз, но ничего не ответил.
Зима повторил свой вопрос по-английски на тот случай, если перед ним легионер.
Легионер (или притворяющийся таковым, что совсем не редкость в отечественном футболе) полуустало-полураздраженно произнес:
Ноу. Фэнкс.
Зима расслабился и снова уселся на удобный, с подогревом, стульчак помедитировать перед обедом.
Идея перенести унитаз в лифт пришла в голову нашему герою далеко не сразу, хотя и кажется такой очевидной. Все же он был здесь гостем, плохо знал местные порядки. Впрочем, пятизвездочный «Грозный Хаус», как и вся Верхняя Чечня, не имел большого отношения к чеченским традициям, и предполагалось, что у каждого долгого постояльца была довольно неограниченная свобода действий. Разумеется, без злоупотреблений.
Возможно, Зима и вовсе не решился бы на такое предприятие (унитаз был довольно массивен), но с некоторых пор его стало тяготить окно (огромное от пола до потолка!) в собственном номере. Это окно с видом на квартиру Жерара Депардье, как в первый же день услужливо объявила администратор и как вскоре подтвердила уборщица. (Вживую Зима, конечно, уборщицу не видел, но оставил на кровати осторожную записку: «Уважаемая госпожа! Сообщите, пожалуйста, действительно ли окно моего номера находится напротив квартиры одного французского гражданина?» «Да в соседним доме есть квартира Депарде», написала служанка в ответ, чем рассеяла всякие сомнения, в том числе и благодаря своей неидеальной грамотности (ведь если уборщица представитель малообразованного большинства, обитающего в Нижней Чечне, то у приезжего человека возникает больше оснований доверять ей, чем официальным представителям отеля, так, по крайней мере, казалось Зиме).) Однако он, поначалу заинтригованный такой близостью к французской культуре, недолго пребывал в оптимистичном настроении: с одной стороны, актер стал сниться Зиме каждую ночь и всё с более и более бесцеремонными подробностями, с другой же стороны, в повседневности встретить его никак не удавалось, хотя кое-кто из служащих отеля клялся, что Депардье ежедневно посещает «Сердце Чечни» с первыми призывами муэдзина. Впрочем, дело тут, возможно, вот в чём: Депардье, как и все, кто обитал или работал в Верхней Чечне, непременно должен был похудеть, так как частое преодоление многочисленных крутых лестниц, связывающих Нижнюю часть республики с Верхней, благотворно сказывается на любой фигуре, включая европейскую. Следовательно, актер, который стал знаменит благодаря своим «тучным» ролям, ныне совсем на себя не похож и, скорее всего, лишился предложений от большинства режиссеров. Это положение можно сравнить с тем, что произошло с советским комиком Савелием Крамаровым, эмигрировавшим в США и прооперировавшим там своё фирменное косоглазие.