А кто тогда этот солнечный луч, если я его, по-твоему, не знаю? задал я, как мне показалось, резонный вопрос.
Вероника окинула меня пристальным взглядом и сказала:
Не пытайся хитрить и понять мои слова умом. Ищи отклик в своём сердце.
Это как, Ника? Как можно начал было я, но в этот момент произошло что-то невероятное. Вероника словно толкнула меня взглядом, так, что мне показалось, будто моё лицо впечаталось в затылок, а внутри что-то оборвалось. Это напоминало американские горки, когда после краткого мига равновесия начинается крутой вираж, и тело сплющивает гравитацией. Я непроизвольно ухнул внутри себя, закрыл глаза, и поток образов захлестнул моё сознание.
грязная забегаловка в Сайгоне, я сижу возле входа и жду, пока мне приготовят лапшу. Мимо проходит старик, наши взгляды пересекаются, и
реальность проваливается. Я стою посреди пустыни, а вокруг так темно, что не видно собственных рук. Пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то, я лихорадочно озираюсь по сторонам, и тут внезапная вспышка света больно бьёт по глазам, ослепляет и разворачивается в голове безмолвным вопросом: «Кто ты есть?».
Я хватаюсь руками за лицо, падаю на колени и изо всех сил кусаю себя за руку, чтобы убедиться, что жив. От резкой боли на глазах выступают слёзы, но всё напрасно: меня, ощущающего боль, думающего, воспринимающего, нет. Я всё чувствую, всё переживаю, но во всём этом нет меня.
«Кто ты есть?» шелестит что-то вокруг. Свет. Я свет, которого не может вынести тот я, стоящий в эпицентре этого света; тот я, который всегда полагал себя существующим, пока не встретил свой источник порождающий его свет.
Горло свело судорогой, и я открыл глаза. Видение исчезло, но небывалая ясность осознания никуда не делась. Как это ни парадоксально, но одновременно я испытывал замешательство и не мог понять, сплю я сейчас или бодрствую. Я потёр руками плечи, пытаясь определить это. Ладони всё чувствовали.
Можешь ещё меня пощупать на предмет реальности, захихикала Вероника и повертела рукой перед моим носом. Я дотронулся до её руки, и она вдруг схватила и сильно сжала мою ладонь.
Где ты сейчас был? Говори как можно короче, быстро проговорила она.
Я забормотал:
Там был свет этим светом был я, но оказалось, что я совсем не знаю себя. Раньше всегда было так, что я это тот, кто кусает свою руку, испытывает боль и так убеждается в собственной реальности, но я больше не реален в этом качестве. Моя личность
Я не смог произнести вслух слова о том, что моя личность не реальна, а всего лишь чья-то трансляция, голограмма. Это сделала Вероника:
Это фантом. Всё, что ты полагаешь самим собой только фантом.
Я поморщился от глухой внутренней боли, как будто во мне что-то вырвали с корнем, что-то большое, важное и очень-очень моё.
Ника, что это? прошептал я. Что ты сделала?
Она слегка наклонила голову, как бы изображая приветствие, и сказала:
Добро пожаловать во вторую природу. Ты в сновидении наяву. Отсюда открывается доступ к вытесненной памяти.
Ошеломлённо уставившись на неё, я пробормотал:
Как что?.. и тут же, придя в ужас от того, как искусно было стёрто из моей памяти произошедшее в Сайгоне, воскликнул: Это невозможно! Опять этот старик! Сколько ещё слоёв у этого воспоминания?!
Это неважно, Вероника сжала мою руку. Просто запомни состояние несуществования себя. Оставайся в нём до тех пор, пока сможешь.
Некоторое время я сосредоточенно молчал, ощущая расщеплённость между бытием и небытием. Это состояние пронизывало насквозь всё то, что представлял собой я тело, мысли, чувства, воспоминания Я был, но меня не было. Потом, повинуясь внезапному порыву, я заговорил:
Ужас из тех моих кошмаров, о которых ты проведала, охранял меня от встречи с самим собой. Иначе эта встреча разрушила бы всё, что я полагал собой, хотя и не был им на самом деле никогда!
Вероника наконец отпустила мою руку и улыбнулась.
Для человека, только что стоявшего у пределов личности, ты выражаешься весьма связно! Теперь понимаешь, кто такой ты Настоящий?
Я едва слышно пробормотал:
Это это не человек?
Она не ответила, и некоторое время мы ехали в тишине. Автобус трясло, за окном проносились заросли пальм и редкие сельские постройки. Я украдкой поглядывал на свою загадочную компаньонку. Слегка резкие черты её лица сейчас светились какой-то древней красотой, как будто унаследованной от людей, живших ещё до Ноева потопа. Глубокий взгляд тёмно-зелёных глаз, обращённый внутрь себя, невольно наводил на мысли о непростых отношениях их владелицы с собственной судьбой, и я чувствовал, что всё, о чём говорила Вероника, было пережито ею самою. И ещё мне казалось, что она живёт на свете уже много тысяч лет.
Когда она достала припасённый с завтрака рогалик и откусила кусочек, я рассмеялся и воскликнул:
Я как будто чувствую тебя всю целиком!
Сейчас да, проговорила Вероника сквозь набитый рот. Сейчас я открыта для тебя, потому что в этом состоянии ты сам открыт перед собой.
Я как будто чувствую тебя всю целиком!
Сейчас да, проговорила Вероника сквозь набитый рот. Сейчас я открыта для тебя, потому что в этом состоянии ты сам открыт перед собой.
И я чувствую присутствие кого-то ещё, задумчиво добавил я.
Я знаю. Ты начал чувствовать того, кто постоянно сопровождает тебя уже несколько дней.
Я немедленно вспомнил о собакоголовом и поёжился от внутреннего холода, волной прокатившегося вдоль позвоночника. Моя попутчица смотрела на меня, с аппетитом поедая рогалик. Я пробормотал:
Кто такой проводник в царство мёртвых?..
Он тот, кто приведёт тебя к границам твоей идентичности и вытолкнет за их пределы в сумеречную зону.
А что дальше?
Вероника пожала плечами.
Этого не знает никто. Сумеречная зона это территория непредсказуемости. Шаг в неё это шаг в пустоту между вероятностями судьбы.
Я снова поёжился и тихо спросил:
Я ведь не могу отказаться от этой игры, да?
Не можешь, покачала она головой. Ведь ты такой же, как и я. Мы оба идём по пути нерождённых, и не мы выбрали этот путь, а путь выбрал нас. Не в наших силах изменить этот выбор.
Я вдруг остро почувствовал всё это. Внезапная вспышка осознания, что неведомый мне ранее путь ждал меня задолго до того, как я появился на свет, заставила зажмурить глаза. Я не знал, что такое «путь нерождённых», но сейчас мне не требовалось никаких объяснений. Этот путь имел оттенок печали, той самой, что пронзила меня насквозь возле ржавой бочки, и этого было более чем достаточно. В состоянии, в котором я сейчас находился, мысли не обладали силой, зато чувства являлись здесь всем.
Мы немного поговорили о природе чувств. Вероника объяснила, что чувства это движущее начало на пути нерождённых, и что важно отличать чувства от переживаний по поводу чувств. Первое это живая сила, а второе пустой человеческий мусор. Чувства могут быть смертельно опасны для личности, говорила она, поэтому за ними у личности существует особый надзор. В детстве человек способен черпать из чувств непосредственные смыслы, но взрослея, он начинает контролировать чувства, чтобы жить рационально. Заканчивается это тем, что человек выдаёт себе талоны на чувства. Теперь позволено плакать в театре и восхищаться картинами художника, но беспричинный наплыв печали или злости становится непозволителен. Разрешается любить или ненавидеть то, что согласовано с умом, но запрещается испытывать любовь и ненависть без вмешательства ума. «Неправильные» всплески чувств подавляются и забываются, а если этого не происходит должным образом, человек начинает страдать. Тогда, стремясь избежать страданий, он идёт к психологам, ест таблетки, начинает глушить алкоголь, что угодно, лишь бы вернуться в состояние уютного и санкционированного самообмана.
Дорога к себе Настоящему лежит только через чувства, и каждый, кто ступил на этот путь, должен быть готов сойти с ума. В самом прямом смысле: сойти с дороги, пролагаемой умом. И не однажды, закончила свою речь Вероника.
Я понимал всё, о чём она сейчас говорила, но что-то неуловимое начало ускользать от меня. Ясность восприятия пропадала, воспоминания о луче света поблекли, стали скучными и неважными, словно далёкий призрачный мираж. Я выходил из состояния сновидения наяву, и моя личность успешно залатывала брешь, образовавшуюся из-за вмешательства в потаённые глубины памяти. Окончательно просыпаясь в реальность, я забывал.
Стало грустно.
Чего загрустил? Вероника состроила хищное лицо и клацнула в мою сторону зубами.
Да задумался, я потряс головой и, ловя последнюю волну исчезающей ясности, спросил: Скажи, когда ты рисовала Лепесточного пса, какого цвета была твоя печаль?
«Серебристо-лунная» пришёл на ум ответ за мгновение до того, как она ответила:
Цвета серебристой луны.
Ника ведь мы с тобой едва знакомы. Откуда Как это всё?
Она лукаво, совсем по-лисьи, растянула губы в улыбке.
Но ведь тебе это нравится. Неужели этого не достаточно?
Послушай, кто ты всё-таки такая?
Она вытянула вверх руки, потянулась всем туловищем и отвернулась к окну.
Ответь мне, я слегка потолкал её плечом.
Вероника зевнула и проворчала:
Ты опять? Боишься доверять, пока не прилепишь ко мне понятный ярлычок? Ну что ж, лепи. Можешь считать меня, в принципе, кем хочешь. Главное не будь занудным.
§3. Сиануквильская заря
Долгий день напролёт
Поёт и не напоётся
Жаворонок весной.
Мацуо Басё.В Сиануквиль мы приехали в середине дня. Этот городок встретил нас пылью, солнцем, жарой и той безмятежно-хаотичной атмосферой, которая свойственна, пожалуй, всем курортным местечкам Юго-Восточной Азии. Влажный воздух был пропитан чуть прелым, солоноватым морским запахом, навевавшим смутные воспоминания из детства. Выйдя из автобуса, мы одновременно вдохнули полной грудью, посмотрели друг на друга и довольно рассмеялись.
Высыпавших пассажиров немедленно окружили водители тук-туков*, наперебой предлагая довезти куда угодно. Вероника отошла в сторону и, странное дело, ни один из хватких до иностранцев туктукеров не обратил на неё никакого внимания. Её просто не замечали, и она стояла в стороне, улыбаясь и наблюдая за всеобщей шумихой. Как и полагается, я поторговался о цене, потом мы подхватили рюкзаки, сели в один из тук-туков и вскоре уже выворачивали в направлении моря.