Нет, не надо.
Тогда ответь только на один вопрос, я поспешно прикрыл дверь, щель черной глухой улицы сузилась и исчезла. Ян, но я не оборачивался, упершись взглядом в руку, что есть силы сжимавшую ручку двери. В потускневшем свете они сливались, плоть незаметно переходила в дерево.
Томаш он ведь вернется?
Он же обещал.
Линда покачала головой, я мог не видеть жеста, но прекрасно чувствовал его.
Ян, ее боль запоздало пронзила меня. Как же запоздало. Хоть ты не уходи. Подожди хотя бы недолго. Пережди ночь со мной. Я не могу я не хочу, чтобы ты уходил таким.
Я должен уйти таким, пробормотал я. Наверное, она слышала. Память скверная штука. Будет лучше, если она оставит тебе лишь это
Я распахнул дверь и вышел. Дверь закрылась немедленно, обрезая прощальное «Ян», отрезая от круга света, в котором продолжала оставаться Линда. Я устало, не разбирая дороги, брел в темноте, с каждым шагом уходя от него все дальше.
Зверь
Неизвестный автор «Советские военнопленные»
«Овечка», натужно пыхтя, тащила поскрипывавшие деревянные вагоны к конечной, опаздывая почти на час. К концу пути ей удалось немного выбрать отставание, но поезд все одно добрался до райцентра в начале четвертого. В вагоне было душно и жарко, народу ехало много, судя по всему, возвращались на выходной. Вот только места рядом со старшим лейтенантом, вошедшим на сортировочной, пустовал, да и те старались держаться края лавок, словно Тихон был чем-то болен.
Паровоз остановился, не доезжая до вокзала на нем, видимо, уже давно проводилась реконструкция перрона. Пассажирам пришлось спрыгивать прямо на насыпь, бросая чемоданы и узлы на черный, покрытый гудроном и сажей щебень.
Он сошел последним, дождавшись, когда столпотворение закончится. Маленький коричневый чемодан и планшет все, что было с ним из вещей, отправившихся в долгое путешествие из Киева во Львов и далее на север, вдоль новой границы с Германией. И в неохотно расступающейся толпе старший лейтенант прошествовал сперва на вокзал, а затем на площадь перед ним. Керженец когда-то мог назвать этот тихий городок родным, но это было в те далекие, давно запамятованные времена, которые называют ранним детством: родители уехали отсюда, когда ему не исполнилось и четырех, а потому все воспоминания тех лет поблекли, растворившись в других, более поздних, связанных с другими городами и весями: Киев, Воронеж, Тула, снова Киев. И теперь ему почему-то казалось, стоит только сойти с поезда, как он начнет узнавать родные места. Ничего подобного. Не то за прошедшие два с половиной десятка лет здесь все столь разительно переменилось, что и глазу зацепиться не за что, не то его самые ранние воспоминания лгут, подменяясь другими картинками. Скорее, последнее.
Тихон огляделся. Сейчас ему следовало пройти до здания угро, а оттуда, представившись и сообщив о себе, связаться со штабом, но планы перепутал грузовик, медленно проезжавший мимо. За рулем полуторки сидел молоденький сержант в несвежей полевой форме, кого-то высматривавший в толпе. Изредка он бибикал на зазевавшихся, собственно, этим и обратил на себя внимание. Керженец наперерез подбежал к машине, «ГАЗ» неожиданно прибавил скорость, так что старлею пришлось кричать водителю и стучать по борту. Только так его заметили.
Вихрастая голова в пропыленной пилотке обернулась и замерла, впившись в синий форменный френч с нарукавным знаком госбезопасности. Дверь чуть приоткрылась, голова дернулась.
Товарищ сержант, вы в лагеря? Тот молчал, глядя на подбежавшего недвижными васильковыми глазами. Вы сейчас в расположение дивизии едете?
Да так точно, товарищ старший лейтенант!
Подбросите до штаба? Мне необходимо встретиться с полковником Кононенко
Так точно, товарищ старший лейтенант! голова скрылась. Михей, быстро наверх!
Сапоги затопали, кресло скрипнуло. Солдат, попутчик водителя, ловко перепрыгнул на борт полуторки. Кажется, он там оказался не один, недовольный шепот донесся до уха Керженца. Он сжал губы, но ничего не сказал: похоже, возвращались уходившие на день в самоволку солдаты. Для шестой армии, для любой армии, расквартированной вдоль западной границы, это почти нормальное явление. Особенно в последние годы. Он только спросил, подберет ли сержант еще кого.
Никак нет, товарищ
Тогда едем.
Полуторка добралась до расквартированной вблизи райцентра дивизии меньше, чем за полчаса. Бетонка скоро перешла в грунтовую дорогу, изувеченную тракторами и тяжелыми грузовиками, превращенную в колею, из которой выбраться легковушке, верно, и не под силу. Наверное, начштаба полковник Кононенко ездил на каком-то легковом вездеходе, вроде ГАЗ-61. У начальника Киевского особого военного круга Керженец недавно видел такое поворотливое чудо.
Солнце снова проглянуло среди скопищ облаков. По дороге до райцентра собирался дождь, но когда старший лейтенант прибыл, заметно распогодилось. Вот только температура никак не поднималась, застряв в районе двадцати. Прохладный северный ветер заставлял зябко ежиться даже в плотном суконном френче. Надо было поддеть рубашку потеплее. Жаль, с собой не взял. Начало лета выдалось прохладным. Он уже десять дней объезжает штабы частей шестой армии, успел простудиться и вроде как поправиться. Хотя прогноз обещал уже на эти выходные жару до тридцати. Да только кто верит синоптикам.
За все время, пока они добирались до части, сержант не проронил ни слова. Ехавшие бортом солдаты тоже. Сержант ссадил их на караулке. Полуторка, немного подождав для приличия на въезде, резво рванула к зданию штаба.
Командование размещалось в старой усадьбе, экспроприированной у польских помещиков два года назад. Судя по гербу, знатные дворяне из рода Радзивиллов, их герб, по-прежнему невредимый, изящной лепниной украшал фронтон усадьбы. Керженец, еще будучи в Польше, занимался изучением гербов и символов родов, чтоб не спутать одного пана с другим во время допросов. Под гербом располагалась жестяная красная звезда, блестевшая в редких лучах солнца. Казармы занимали соседние строения и пристройки. Странный вид, как будто ничего не переменилось с приходом советской власти. Вот только крестьяне теперь в униформе и частью вооруженные.
Полуторка остановилась подле парадного входа, мраморная лестница вела в большой двухэтажный холл, разгороженный фанерными стенками на множество комнатушек. Где-то вдалеке работало радио, постукивал телеграф, шуршали женские голоса. Пахнуло терпким табаком, верно, самосадом.
Оглядевшись, Керженец подошел к майору, только закончившему телефонный разговор с райцентром и, развернувшись, замершему перед старлеем из НКВД.
Простите?..
Товарищ майор, мне необходимо увидеть начдива Кононенко по делу исключительной важности. Я приехал из Львова по распоряжению товарища наркома. Кажется, его собеседник немного побледнел. Впрочем, виду не подал. Покачал головой.
Не могу сейчас помочь, товарищ старший лейтенант, ровно ответил майор. Товарищ полковник в отъезде, вернется поздно. Вы можете
Я подожду его, если он точно вернется сегодня.
Да, вернется, только
Тогда подожду.
Керженца сопроводили к ординарцу комдива, который долго, но безуспешно уговаривал прибывшего не дожидаться Кононенко, а прибыть в расположение штаба завтра утром. У особиста зародилось подозрение, что сейчас полковник не в лучшем состоянии, попросту пьет. Обстановка в приграничных частях нервная, неудивительно, если это действительно так.
Переубедить старшего лейтенанта не удалось, Керженец демонстративно вошел в кабинет и сел в кресло, дожидаться полковника. Огляделся. Обстановка в кабинете спартанская, портрет Сталина над жестким резным креслом, под ним боевое знамя и несгораемый шкаф. Рядом шкаф книжный, забитый папками, у противоположной стены диван и все.
Керженец походил по комнате и снова сел в кресло. Ждал долго, очень долго. Начдив прибыл около восьми, в приемной был остановлен ординарцем и лейтенант слушал шепоты в деталях осведомлен о поджидающем особисте.
Кононенко вошел, как-то ввалился в кабинет. Усталое лицо, мешки под глазами, запах дешевого табака. Нет, не пил, значит, действительно измотали делами. Лейтенант подобрался, вскакивая.
Товарищ полковник
Просто комдив, Кононенко недовольно оглядел поджидавшего. Садиться не советую, лейтенант, костюм испортишь. У нас, знаете ли, очень просто, мебель пыльная, наследство буржуазного прошлого. А твои брюки, френч, они ж дорогого хлопка, американского, наверное.
Керженец немного растерялся. Но через пару секунд перетянул с бока планшет, открыл.
У меня поручения товарища наркома внутренних дел. Ознакомиться с приказом лично и действовать в согласии с ним.
Полковник быстро глянул на лист бумаги, украшенный росчерком Берии. И тут же отложил, выдохнув:
Я думал это по мою душу. В тридцать восьмом тоже приходили, знакомили, потом в сороковом. И сейчас вот Смотрю, приказ по погранвойскам, я-то какое отношение имею?
Товарищ комдив, вы три недели назад отвели свои части от границы. Между вами и погранвойсками НКВД образовалась брешь почти в десять километров глубины. Лаврентий Павлович настоятельно просит просит, подчеркиваю всех командармов, комдивов, комбригов вечером в эту субботу развернуть части в соответствии с планом
Товарищ комдив, вы три недели назад отвели свои части от границы. Между вами и погранвойсками НКВД образовалась брешь почти в десять километров глубины. Лаврентий Павлович настоятельно просит просит, подчеркиваю всех командармов, комдивов, комбригов вечером в эту субботу развернуть части в соответствии с планом
Ума лишился, лейтенант? У меня приказ наркома обороны, что ж ты из меня изменника делаешь?
В ночь с двадцать первого на двадцать второе немецкие части начнут военные действия против СССР. Это достоверная информация, получена из надежных источников и не подлежит
Прошлый раз вторжение Германии вы намечали на пятнадцатое мая, я прав? Тоже шум был, тоже приказы. Ваш нарком тоже суетился, только тогда «воздухом» сообщения слал, а сейчас вот посланника отправил. А нет, еще нарком госбезопасности тоже предупреждал. И что? Кончилось войной в Греции и.
Не кончилось, осмелился перебить Керженец, только начинается. План вторжения никуда не делся, лишь дата изменилась.
Я в курсе этого плана, ваша и НКГБ разведка все уши прожужжали. Хотя воевать на два фронта с нами и с Англией
Товарищ комдив, не будет войны с Англией. По крайней мере, пока. В ночь на двадцать второе Гитлер нападет на нас, вы же в курсе того, что происходит от вас всего в двадцати километрах.