Расизм пережил расцвет в Европе и в США прежде всего как биологическая доктрина, пытавшаяся опираться на достижения биологической науки второй половины XIX начала XX в.[257] В последней трети XIX в. под влиянием расистской идеологии, распространявшейся немалым числом радикальных политиков и журналистов, расизм проник в широкие массы. Тогда он был направлен прежде всего на две категории населения: евреев как внутреннего «Другого» и колониальные народы (особенно африканцев) как внешнего[258]. Но в США внутренний «Другой» уже тогда был представлен прежде всего чернокожим населением. При этом важным рубежом, придавшим импульс расистским взглядам, стали эмансипация евреев в Западной Европе и отмена рабства в США, сделавшие «Других» значимыми конкурентами, с которыми нельзя было не считаться. Это и способствовало быстро растущей популярности социодарвинизма[259]. Любопытно, что социальная база расизма в США и Европе различалась. В США ее составляли низшие общественные слои, недовольные конкуренцией со стороны чернокожих, тогда как в Европе речь шла о среднем классе, с подозрением наблюдавшем за быстрым ростом числа менеджеров и профессионалов среди евреев. По меткому замечанию Дж. Фредриксона, подчеркнувшего эти различия, «если афроамериканцы казались недостаточно современными, то германские евреи были чересчур современны»[260]. Между тем риторика XIX в. делала акцент на ущербности еврейской телесности, что было напрямую связано с расовым дискурсом. О связи антисемитизма с расизмом, направленным против чернокожего населения, недвусмысленно говорит тот факт, что в Вене рубежа веков евреев рассматривали как «черных» и искали их происхождение в Африке[261].
К середине XIX в. относятся первые попытки обосновать расовый подход «научными фактами» (Луис Агассиз, Сэмуэль Мортон, Джосайя Нотт и Джордж Глиддон в США, Жозеф А. де Гобино во Франции, Роберт Нокс в Великобритании), причем развитие этих идей прослеживается с конца XVIII начала XIX в., когда их высказывали Лорд Кэймс, Эдвард Лонг и Чарльз Уайт в Англии, Кристоф Майнерс и Георг Форстер в Германии и Жульен-Жозеф Вирей, Жорж Кювье и Франсуа Перрон во Франции[262]. Тогда доказывали, что расовые различия вечны и неизменны, что расы различаются уровнем интеллекта, и это якобы отражается на размерах мозга или соотношении разных участков мозга, отвечающих за различные способности. Из этого делали вывод о том, что различные расы в разной степени способны вести «цивилизованный» образ жизни. В середине XIX в. определенным авторитетом пользовалась школа полигенистов, представлявших расы разными биологическими видами и доказывавших их будто бы разное происхождение[263].
Затем на смену этому пришла идея эволюции, но, вопреки взглядам самого Чарльза Дарвина, она лишь укрепила позиции расистов. Ведь она позволяла выстраивать целую иерархию рас и предполагать, что та отражает эволюционные этапы развития человечества. Мало того, во второй половине XIX первой половине XX в. некоторые специалисты пытались развивать «эволюционный полигенизм» (Карл Фогт и Эрнст Геккель в Германии, Артур Кис в Англии, Эрнест Хутон в США). Речь шла не только о типологии, но и о качественной оценке разных человеческих типов, что неизбежно увязывало научные построения с расовой политикой. Ведь все это вкупе с социологическими построениями главного социодарвиниста Герберта Спенсера использовалось для обоснования социального неравенства и запрета смешанных браков, для поддержки колониальных режимов и империалистических захватов[264]. Тогда-то и получила широкое хождение идея о «белой арийской расе», которая будто бы разнесла высокую культуру во все уголки земного шара. В частности, Гобино первым связал формирование древних цивилизаций с «арийской расой»[265]. Правда, он отождествлял «арийцев» с потомственной аристократией и был ярым противником патриотизма и национализма[266]. Затем польский социолог Людвиг Гумплович выдвинул в 1885 г. идею о «расовой борьбе», якобы определявшей ход истории. Но под «расой» он понимал то, что сегодня называется «народом-этносом».
С развитием физической антропологии некоторые авторы (адвокат Жорж Ваше де Ляпуж, статистик Отто Аммон), составившие группу антропосоциологов, пытались доказать, что психические качества людей зависели от величины головного указателя: по этой теории только «длинноголовые» могли по праву лидировать в мире. Однако, подобно Гобино, эти авторы интересовались прежде всего социально-расовыми различиями между представителями «арийской» и «альпийской» рас и были далеки от национализма. Например, Аммон доказывал, что в силу естественного отбора более умственно развитые «длинноголовые» концентрировались в городах, а «короткоголовые» были обречены на жалкое существование в сельских районах[267]. Лишь в работах расиста Хьюстона Чемберлена «длинноголовые арийцы» оказались прочно связанными с германцами, что сделало расизм привлекательной доктриной для немецких националистов и шовинистов[268]. В свою очередь, в 1920-х гг. английский физический антрополог Артур Кис подчеркивал тождество между национальностью и расой и даже писал о «межрасовом соперничестве». Это еще раз демонстрировало отсутствие строгого подхода к расе даже среди специалистов[269].
Эту плеяду «расовых мыслителей» замыкал известный американский физический антрополог Карлтон Кун (19041981), последний защитник теории полигенизма и, пожалуй, последний крупный представитель типологической школы, которому довелось испытать всю горечь от ее крушения и наблюдать стремительный рост авторитета своих научных противников. Став новым президентом Американской ассоциации физических антропологов, Кун выступил в защиту расистской книги бывшего руководителя авиакомпании «Дельта» и сторонника сегрегации Карлтона Патнема «Раса и разум в глазах янки», где чернокожие изображались «низшей расой». Мало того, несмотря на заверения Куна в том, что он отстаивает «объективную науку», сегодня известно, что он поддерживал движение за расовую сегрегацию[270].
Последовал скандал, и Куну пришлось уйти в отставку. В 1962 г. он опубликовал книгу о происхождении человеческих рас, где вслед за Францем Вайденрайхом доказывал, что те сложились в отдельных географических регионах еще в эпоху антропогенеза, т. е. задолго до появления человека современного вида, и их эволюция происходила независимо друг от друга, хотя и в одном направлении. Следовательно, по его мнению, Homo sapiens возник в пяти разных центрах и в разное время. Эта книга получила резко критические оценки, причем выдающийся генетик Ф. Добжанский прямо обвинил Куна в снабжении расистов пригодным сырьем. Представления Куна о происхождении рас он назвал «не заслуживающими серьезного обсуждения», ибо это полностью расходилось со взглядами генетиков. Некоторые специалисты шли еще дальше и прямо называли Куна «расистом». А американская палеоантрополог, детально излагающая эту историю, с сожалением замечает, что Кун «пережил свое время»[271].
Формирование и расцвет научного расизма в XIX в. произошли не случайно. Их идейные истоки были заложены эпохой Просвещения, которая сделала человека продуктом природы, а не плодом божественного вдохновения. А превращение расизма в политический принцип стало, как это ни странно, оборотной стороной установления гражданского равенства. В этих условиях единственным критерием исключения из общества мог стать только биологический, утверждавший невозможность предоставления полноправного статуса категории людей, которые якобы из-за своих имманентно присущих им качеств были не способны адекватно пользоваться гражданскими правами. Особую роль в этом сыграл этнический национализм, ранее всего проявивший себя в Германии[272]. Кроме того, к концу XIX в. появились особые причины опасаться «чужеземцев».
В последней трети XIX начале XX в. европейское общественное мнение было охвачено страхами по поводу якобы близившейся «дегенерации», а американцы были встревожены массовой иммиграцией из бедных регионов Европы. Тогда-то впервые и прозвучали призывы к «спасению арийской (нордической) расы», до сих пор соблазняющие «белых расистов». В этом контексте особую популярность получили социодарвинизм, евгеника, а затем и выросшая из нее «расовая гигиена». Любопытно, что именно тогда впервые выявилась тенденция перерастания «классового расизма», направленного против эксплуатируемых масс, в классический расизм, отвергающий инокультурного «Другого» как якобы «иной биологический вид». В обоих случаях расовые идеологи апеллировали к «закону естественного отбора», причем популярный евгенический дискурс черпал свою лексику из сельскохозяйственного языка зоотехники[273]. Наиболее активным пропагандистом таких взглядов был немецкий анатом Эрнст Геккель, опубликовавший немало книг, популяризировавших дарвинизм как универсальную науку, якобы дававшую ответы на все злободневные вопросы окружающей действительности[274]. Таким образом, особенно опасным расовый подход стал в последней трети XIX начале XX в., когда он полюбился немалому числу европейских и американских политиков, стал мощным идеологическим орудием в руках радикальных националистов и начал неизменно сопровождать сложные процессы индустриализации и урбанизации[275].
В тот период расовая доктрина считалась легитимной и поддерживалась наукой. Поэтому неудивительно, что еще в конце XIX в. расовую риторику подхватили некоторые восточноевропейские меньшинства (румыны, чехи, словаки, поляки), пытавшиеся тем самым противостоять ассимиляции, угрожавшей им со стороны доминировавших немецкой и венгерской культур. В этом контексте термины «раса» и «народ» использовались как синонимы, а апелляция к расовой теории призвана была служить делу борьбы за (этно)национальное освобождение[276]. По той же причине тогда к расовой теории обращались и отдельные еврейские интеллектуалы, включая некоторых сторонников идей сионизма[277].
В тот период расовая доктрина считалась легитимной и поддерживалась наукой. Поэтому неудивительно, что еще в конце XIX в. расовую риторику подхватили некоторые восточноевропейские меньшинства (румыны, чехи, словаки, поляки), пытавшиеся тем самым противостоять ассимиляции, угрожавшей им со стороны доминировавших немецкой и венгерской культур. В этом контексте термины «раса» и «народ» использовались как синонимы, а апелляция к расовой теории призвана была служить делу борьбы за (этно)национальное освобождение[276]. По той же причине тогда к расовой теории обращались и отдельные еврейские интеллектуалы, включая некоторых сторонников идей сионизма[277].