Стихи и интервью - Мишель Мари Деза 4 стр.

Стать взрослым невероятное расширение
возможностей поиграть.

Робинзон Большого Взрыва своей души.
«Реальность» выносит на берег людей и предметы,
черепки причин и ящики следствий.

Что есть душа существа?
Точка ли контроля в мозгу,
точка ли хрупкости в сердце?
Седалищный ли нерв, по запрету есть именно его?
Центр ли тяжести, плотности, ярости?
Потеря ли веса после смерти,
частота ли магической волны?
Отражение сверх-существа, эхо первого грома?
А, может, просто мечта её иметь.

Прислушаться
и за шорохом мыслей и визгом эмоций
услышать далёко-внутренние тамтамы:
вздергивающую каденцию своей Первопричины,
всеопределяющий ритм пружины себя.

Не могу убить даже насекомое.
Не по морали, а по ужасу точного момента смерти.
Когда выплеснется жидкость сложно-белого цвета
(усредненный кофе-с-молоком Вселенной?),
освободится душа,
ища куда вселиться/отомстить,
или она начнет неудержимо расширяться
в цунами Большого Взрыва.

Убежать, как в детстве прыжок в назад,
на рельсы с медленного Омск-Москва
из эвакуации 
как колобок рассыпаться.
Может, надеялся, что поймают, вернут,
ввернут в теплое жизневлагалище,
семью, сому, семя, племя.
Но никто даже не укусил.
И вот что-то замедляется скорость, ускорение
или тоньше, более высокая их производная 
и медленно поворачиваю голову.
Или ветер с Океана уравнял прыжок.

Задолго до эмиграции из Москвы
я эмигрировал из большого и малого народов в
Науку-как-страну.
«Отечество нам Царское Село.»
Никогда не пожалел об этом,
и не только потому,
что здесь люди и порядки лучше.
Здесь лучше воздух, климат, почва,
вся физическая география,
и именно в этой земле лежат
все тысячи поколений моих предков.

Племена и их кучи, сплетённые в государства,
ведут себя как опасные подростки.
Можно, конечно, в них «только верить»
А если нет, то ох как боязно прошныривать
между лапами этих неповоротливых
динозавров,
ожидая астероида-спасителя.
Впрочем, были и светлые минутки,
скажем, пещера Бломбос, Афины при Перикле,
Китай при поздней Чжоу, Самарканд при Улугбеке,
Флоренция при Лоренцо Великолепном.
Когда интеллигенцию
сдвигали с 3-его круга власти во 2-ой.
Когда, например, Аристотель, император знания,
учил Александра, императора пространства.
Но мне уже не увидеть такой минутки:
прочная ночь кругом.
Моя надежда-спаситель,
свеча во тьме виртуальное племя,
заложники и прародители будущего:
читатели Википедии
и трогательные фанаты знания 
её анонимные авторы.

На стыках литосферных плит,
ревнивых орденов 
московских 60-ников, парижских intellos,
токийских edoko,
математики и еврейства 
свил я свое пугливое гнездо.
Защищаясь каждым от абсолютизма других.
Каждое из всеучений дает силу перетерпеть,
но только в обмен на верность.
Я должен и верен каждой из этих глыб сознания.
Все мои коктейли из этих элементов.
Но прав, прав только ветер, tohu wa-bohu.

Хорошо обучить математике 
это вздыбить мозги для небесных прогулок,
корнями вверх,
почти без оглядки на цензуру правдоподобия.
Это и есть Гуляй-Поле, где решение задачи есть
только повод
перепоставить ее,
разве что круче взнуздав условия.

Души куются уже не семьями,
а ударами определяющих встреч/книг,
кометами сознания мастеров,
чеканящих личный рисунок смысла
как кратеры планеты или шрамы кашалота.
Мои отцы-основатели, имена-заклинания:
Волошин, Эредиа, Уитмен, Рильке,
Сервантес, Свифт, Кафка, Оруэлл,
По, Уэллс, Шекли, Дик, Лем;
Хайям, Руми, Сведенборг, Лурия,
Шолем, Жаботинский, Спиноза;
Паскаль, Ницше, Фрейд, Винникот,
Кеплер, Лейбниц, Вороной, Эрдёш;
Лоренцо Медичи, Леонардо да Винчи,
Диего Деза, Колумб, Альфред Уоллес.
Брызги с этих комет смешались во мне
в неповторимой пропорции.
Только в этом моя единственность.

Когда я смог «писать», то оборвал почти сразу,
это помешало бы мне остаться честно зверем 
сохранить гражданство в ледяном вихре явлений,
до их переработки пишущим.
Убежал от законной Поэзии
с красавицей-Наукой.
Заворожила неисправляемость реальной жизни.
Как у Лучо Фонтана: взрезами холста бритвой.

За нашим сознанием кроется бездна
неиспользованной мощи мозга.
Как не мог выпрямиться мой четвероногий предок
и не мог побывать в Токио мой прадед из черты
оседлости,
так и я не смогу разлиться в свое расширение.
Но были ли у них такие же желание/надежда/
уверенность
и боль/невозможность
вырваться на волю сверхсилы?
Были, но безотносительно к расширению,
как и сейчас у меня.
Вряд ли способность предчувствовать
усиливается с поколениями.

Литература и Философия 
две дивы универсальности,
китовые акулы, так легко въемлющие в себя все и
на любой шкале,
так почему же я не побежал/вцепился, когда они
подмигнули смазливому москвичонку бохеру.
И жизнь прошла бы как цоканье шара
в зале серого кафеля,
между плоскостями/стенками,
в уверенности сегментов и
усталом презрении к диспозиции стенок.
Но (страхорожденное?) желание понимать,
в постоянных родовых муках
метаморфоза от до-понимания,
тропическое влечение к корню, имени,
матери каждого факта
оказались сильнее, чем обещание уюта души.
Предпочел брызги стекла
хрустальности его оцепенения.
Да, в реальной жизни это жить на зоне,
с бандюжками нормы
(правда, я устроился в бараке науки, там легче).
Но пронзительность фактов, сырой/белый звук
жизни
зовет, держит и тянет.

Самые острые факты сейчас в Биологии и Физике,
а не в поведении людей и людоведении.
Эта непримиримость фактов между собой,
несмотря на набрасываемые компромиссы/теории,
и есть моя Радость.
Быть рядовым ниндзя хаоса, под знаком Шивы.
Любовь к изначальности суверенных явлений,
переходящая, метастазирующая
в энциклопедизм.

Главные науки Физика, Биология 
несутся вокруг Реальности, как
до них Богословие, в разнузданном вихре
само-законных парадигм,
хотя и методологически чопорны в каждой.
Новые парадигмы
рождаются по тем же причинам и процессам
как и с начала всего,
когда магма страстей гоминидов
остыла/осела в бесчисленности песчинок-слов.
Они рождаются по интуиции авторов,
но живут по логико-эмпирическим законам.
Научный метод:
сосредоточенность на достижимых деталях
и интуиция срочная глобальная нуль-гипотеза 
идут от первичных задач:
пожирания и осознания опасности.
От этой растяжки между добычей и хищником
не уйдет и следующий Гоминид-премиум.
А что есть Вселенная добыча или угроза?

Легионы воинов познания льются по планете,
как реки боевых муравьев, как слоновая саранча.
Ощетинившись методами, топча/пожирая
все непознанное.
Преобразуя явления
в плотную массу представлений,
а затем в вавилоны библиотек,
а затем в тиранозавров Больших Идеологий.
За полчищами экспериментаторов
(пушечное мясо теоретиков)
идут фаланги физиков
с длинными копьями-моделями,
среди них холодный Ньютон в погоне:
за тайной кубита.
А я, несчастный янычар
в этой несущейся орде ученых,
Разделяю ли эту волю или просто наемник?
Да, но сомневаюсь:
в Науку можно только верить.
Ненависть как кратчайший путь к пониманию,
синтезу.
Как вирус-убийца, размышляя
(сменой поколений), «добреет»
(хотя бы для продления жизни/инфекционности
хозяина)
и, наконец, интегрируется в геном хозяина.
Как лихие пираты 
бактерии-эндопаразиты прокариотов 
превратились в ядра
или митохондрии их клеток.

Как японцы любят последние моменты,
предконцы, закаты,
Люблю предэрекции новых идей,
ощущение сфиры Кетер, где
воля съесть неотделима от той, громадной:
не быть съеденным.

Хищник не любопытен:
он сметает все, что видит, в роль еды.
Акула может проглотить ящик гвоздей,
детеныша, кусок самой себя.
Это мы, антилопы,
должны постоянно вслу-, всма-, внюхиваться
в неугадываемую смесь потенциальных опасности и радости.
Но перед шансом размножиться,
смягчается хищник и звереет антилопа.
Это ведь не личное дело и время.
Неудержимый феромон
и давление сзади от будущих поколений
разгоняют удивление.
Чисто-белое удивление,
трансверсальная этика любопытства.
По степени непознанности упорядочиваются
кусочки ткани целого.
Стимулы равны и суверенны.
А прыжок тигра это расширение неживого пространства.
Его взгляд понимания пронизывает биомассу
и страхом одухотворяет ее.

Контакт c чем-то немыслимо громадным,
и не как в комфорте молитвы или телескопа,
а как в танце по-детски перед хищником
на неизбежно близком расстоянии.

Движения материков или пролёт нейтрино
не могут влиять на наши жизни.
Только сравнимость по размеру и времени
даёт явлению опасность/полезность для нас.
На площадке человекоподобия,
между безднами Большого и Малого
идёт эта пьеса реквизит и мы.
Наблюдает ли нас воля из Несравнимости?
Несравнимое можно представить
букетами формул, моделей и слов,
даже «увидеть» в микро- и телескопах.
Вовлекаю его в пьесу, бездну дословия,
подвалы сознания, нашу причинную ткань.
Мой космополитизм явлений
не ради империи понимания,
а непрерывная эмиграция души,
в ужасе разбегания от исходной точки
к моменту разрыва периметра.

Приближение к границе
с Несравнимостью
звенит полувыходом
из человечества,
как в «зоне смерти»
от 8 км на Эвересте.
Но обаяние предела
есть даже и в слишком
длинном и медленном,
как в падении капель
битума (9 с 1927 года)
в опыте на сверхвязкость.

Дополнить идолопоклонство Уолта Уитмена
перед людьми
пафосом их отсутствия: в размере
(микро- и макромир),
во времени (до и долго после людей),
во всех измерениях розы ветров Возможного.

Высунуться из теремочка человекоподобия
в урчащее Без Нас,
выдержать свист Соловья и цвет его
узнать-простить Вселенной её непознаваемость,
прилепиться к её расширению.
Ступить, трепеща, на Млечную Дорогу,
услышать эти только-снаружи
огненные звукознаки
Но есть ли надежда перед лицом фактов,
спущенных с цепи их незамечания?

Поймать себя в ловушку некомпетентности
и бежать.
По главному измерению,
его скрытой вертикальности.
Он был гусеницей в тесноте Клипы Нога
(помпезности),
и вот, с болью слева, отклеиваются
еще влажные крылья нежная душа Руах.

Цимцумы алеф и бет
на тропинке упоительного самоограничения:
от ига наслаждения к равенству
с его источником.

Высшая боль и сладость, это Akarat haRa
(осознание зла),
позволить себе этические решения,
по образу Его,
того, кто отделил свет от тьмы
на рассвете первого дня.

Бог прост как точка:
он не имеет ни частей, ни атрибутов 
только вихрь Имен.
Мудрецы оцарапали Его непостижимость
толкованиями,
голосованиями миньянов,
магическими постулированиями,
гематрией, темурой и прилипанием к Нему.
Они создали-таки трогательное знание о Нем,
Его привычках, параметрах, тенях.