«Кэт, мне нужно лететь домой. Начальство прислало телеграмму: у нас бизнес пошёл вверх, Софи и Пэгги не справляются, им срочно нужна помощь».
Кэт затянулся и ответил:
«Домой» в этом всё дело. «Домой» значит от меня, а не ко мне»
Софи ей потом рассказала, что слышала по радио новую песню Кэта о том, что миледи дАрбанвиль умерла. И когда Анн шла домой с работы, целая толпа народа смотрела на неё, как на мёртвую. А может, толпа её просто не замечала, потому что были события намного важнее например, победа в Кубке Стэнли».
Мне пора, вздохнула я, переходя через привокзальную площадь мимо чебуреков. Когда у тебя поезд?
Я тебя провожу, сказал он на пути к моей трамвайной остановке
Трамвай спешно приехал: Даня, конечно, уже заждался.
Было ещё не темно и уже не светло моё любимое время. Из-под туч вытекло варенье, кажется, малиновое. Буду знать, чем лечить горло, если заболит или если сорву голос, объясняя первому курсу сослагательное наклонение. Для Дани у меня варенье в специальной баночке, на небе такого нет.
Трамвай с номером отличника точнее говоря, отличницы, вёз меня к Дане. Талон оказался счастливым, даже было жаль его компостировать.
Я села у окна, а значит вышла из поезда и пошла через привокзальную площадь, мимо продавщицы чебуреков, потом мимо санаториев, потом кинотеатра к моему дому, в котором было прохладно, несмотря на жару. Туда, где ходики тикают будто колёса трамвая-поезда стучат на стыках, увозя меня в город с загадочно красивым женским именем.
Чем любимее город, тем меньшего в нём своего, чужого тебе, и тем больше созданного тобой. А в самых нелюбимых твоего ничего нет. Ты не приложила к нему руку, мамин значок не подходит к его улицам, не умеющим пахнуть сухими листьями, и песню о миледи дАрбанвиль там не услышишь, сколько ни прислушивайся. Зато в любимом городе прислушиваться не нужно, всё слышно само собой.
Здесь мы когда-то играли в «Автобус». Впрочем, игра в тот раз была в одни ворота: у меня интерпретации не было, она была только у него. В том автобусе были мы с ним: сначала я одна, потом зашёл Вадик. Всё просто: пришёл к нам, не позвонив и не купив цветов. Саша сказал, что я ушла на работу, хотя сегодня воскресенье, и он сел в первый попавшийся автобус хорошо, что без цветов. Я сидела у выхода, в лодке с послушными, как две нелёгкие пушинки, вёслами, и люди, иногда, со всплесками, проплывающие мимо, казались удивительно не такими, как когда ты среди них, и медузы были отстранённо безопасны.
В автобусе было несколько человек, все с траурными цветами. Люди мешали плыть нашей лодке, осуждающе и пристально смотрели на нас, ведь у нас единственных не было цветов. Если у тебя нет чего-то, что есть у всех, то это так же плохо, как если у тебя есть то, чего ни у кого другого нет. Мы с Вадиком рассмеялись пришедшему нам в головы афоризму и поспешили от них в кафе чуть выше улицы Пигаль.
А расстояние никуда не делось, даже не сократилось. И люди изредка всё проплывали и проплывали.
1а
Небо было ясным, как ответ на непростой вопрос.
Поезд подкатил, попыхивая, словно великий сыщик трубкой. Я неторопливо поспешил в вагон. Вернуться домой хотелось, но не торопясь. Интересно, в этом СВ полки рядом или одна над другой? Хотя какая разница, когда едешь один.
Через несколько дней лето покатится перекати-полем попробуй останови. Положи, как советовал герой из моей любимой книги, каждый день на музыку, преврати свои дни в сонеты. Конфетная метафора, но Ане почему-то нравится. Дням нет до тебя дела, нет дела до твоей.
Билетики приготовили.
музыки. Поезд отстукивает привычный ритм, и где-то Кэт Стивенс подпевает ему.
Чай брать будете?
о том, что не надо бы уезжать, но если хочешь уехать разве я смогу остановить тебя? Только будь осторожна и не слишком доверчива Перевод, конечно, тот ещё, у Ани получилось бы намного лучше. В следующий раз обсужу с ней Нет, я ездил в гости.
обязательно. «Дикий мир» ну что это за перевод? Переводить в лоб это приём не переводчика, а наёмного убийцы, в этот лоб стреляющего.
Жаль, что рядом: всё-таки разница есть.
2
Даня заждался, хотя я, как обычно, была в числе первых.
Ребёнок замечательный, сказала, улыбаясь, Фаня Шулимовна. Она хвалила всех, но от этого не было менее приятно. Спал почти два часа, и победил в соревновании кто быстрее покушает.
Сегодня были котлеты с макаронами, пояснил Даня.
Это правда, подтвердила Фаня Шулимовна. Когда у нас молочный суп, Даня обычно занимает последнее место, вы же знаете.
И когда манная каша, поморщился Даня.
Я знала, но повторение в не меньшей степени мать учения, чем я Данина.
Мы шли по улице, пахнущей сухими листьями, акустической гитары не было слышно, чебуреками не пахло, и до вокзала, от которого поезд отправлялся в далёкий морской город, было неизмеримо далеко, потому что об этом не думалось.
Мы с Даней повторили английскую считалку о девочке с завитком на лбу: когда она была хорошей, она была очень-очень хорошей, зато когда плохой тогда просто ужасной.
Мама, я сегодня нашёл медаль! сказал Даня.
Я вставила что-то неважное.
Она такая серебряная, на ней винтовка и сабля вот так, он скрестил руки, и написано «СССР» красными буквами. И ещё что-то написано, я не понял.
Покажи, я прочитаю, предложила я.
Даня вздохнул:
Пришлось отдать Фане Шулимовне. Она говорит, может, кто-то пришёл за ребёнком и потерял.
Наверно, вздохнула я вместе с ним. Жаль, хотелось бы посмотреть Я люблю медали и монеты, особенно старинные.
А ты не знаешь, как она называется?
Я покачала головой:
У нас в медалях разбирается папа, он же историк.
Даня вспомнил:
Мне Вовка ни с того ни с сего сказал: «Скажи Пенин!». Я ему сказал «Пенин», а он говорит: «Твой папа Ленин!».
Здорово! сказала я. Снова убедилась в том, что до некоторых родителей новые веяния пока не додули. У вас в садике не соскучишься. Не то что у нас в университете.
А что тебе там, в университете, скучно?
На собраниях скучновато. И иногда когда домашние задания проверяешь. Они такие одинаковые, что засыпаешь на пятом или шестом. Ну, в крайнем случае на девятом. У Айвазовского есть такая картина «Девятый вал».
От вокзала совсем недалеко. Если, конечно, не задержаться у чебуречной или не зайти в ресторан «Астория».
Даня высвободил руку из моей, поднял красный каштановый лист и спросил:
А папа уже дома?
Проводница опустила ступеньку спустилась на перрон проверять билеты.
Конечно. Подаришь ему этот листик?
Даня поднял ещё один, не хуже первого, и снова дал мне руку.
Один тебе, другой папе.
Так же неожиданно, как Вовка сказал Дане «Скажи Пенин», я вспомнила почему-то, как Вадик до неприличия пристально, почти заметно оценивал вышедшую из-за стола танцевать гражданку, явно желая поделиться со мной своей оценкой, как будто меня интересуют чьи-то мнения о ком-то. Я прервала процесс разглядывания:
Даня высвободил руку из моей, поднял красный каштановый лист и спросил:
А папа уже дома?
Проводница опустила ступеньку спустилась на перрон проверять билеты.
Конечно. Подаришь ему этот листик?
Даня поднял ещё один, не хуже первого, и снова дал мне руку.
Один тебе, другой папе.
Так же неожиданно, как Вовка сказал Дане «Скажи Пенин», я вспомнила почему-то, как Вадик до неприличия пристально, почти заметно оценивал вышедшую из-за стола танцевать гражданку, явно желая поделиться со мной своей оценкой, как будто меня интересуют чьи-то мнения о ком-то. Я прервала процесс разглядывания:
«Она сзади выглядит лучше, чем спереди, ты заметил?»
Вадик ответил сразу же явно думал об этом:
«Лицо ведь невозможно обтянуть».
В почтовом ящике оказалось пусто значит, Саша уже вернулся с работы.
Лифта в нашем доме не было, но мы с Даней привыкли подниматься на пятый этаж пешком. За это время много чего можно вспомнить. Почему-то будущее время между первым и пятым этажами не так актуально, как прошедшее. Интересно, как бы это объяснила, например, Светка? Наверно, сказала бы, что я, в отличие от неё, высоты боюсь больше, чем смотреть сверху вниз.
3
Новые веяния начались с того, что в газетах стало интересно читать первую страницу, а из магазинов исчезло даже то, что было.
Потом у нас провели открытое партсобрание кафедры на тему кто как перестроился. У Саши тоже провели, конечно.
В партбюро запускали по одному и выпускали минут через пятнадцать. Как утверждает Агальтинова, четверть часа мало для общения вдвоём и много для общения один на один. Тем более, что по ту сторону стола было целых трое, как когда-то, когда на мамином фестивальном значке почти не было царапин и мне нужно было носить не его, а октябрятский. Нет, раньше, конечно. Посередине Сергей Викторович, наш декан и парторг, доктор наук. По правую руку от Сергея Викторовича замдекана Ирина, кажется, Васильевна тоже доктор наук, или нет, что я вечно всё путаю, тоже кандидат. Тоже потому что и я ведь теперь кандидат. А по левую руку от Сергея Викторовича комсорг, кажется, Нина Нет, Нина другая. Вечно я путаю.
Валерия Викторовича не было наверно, он входил в какую-нибудь другую комиссию.
Парткомната была мне знакома. Не так давно, когда перестраиваться ещё не было нужно, я пролетала мимо, на пару по разговорному английскому, и на лету рылась в новой, ещё плохо знакомой сумке искала проверенные сочинения, слава Богу не забыла. Из туалета вышла уборщица тётя Валя. Я хотела улыбнуться и поздороваться, но тётя Валя была какая-то перепуганная, пользуясь термином экзистенциалистов в пограничном состоянии, и совершенно заплаканная. Нет, правильнее сказать зарёванная. Чтобы оказаться в таком состоянии, в каком была она, нужно не плакать, а реветь долго, беспомощно и навзрыд.
Анютка, пролепетала тётя Валя не своим голосом, шморгая носом, что ж мне теперь делать?.. Заявление писать, да?
На кого, тётя Валя? в тревоге спросила я, всё-таки сумев переключиться.
Тётя Валя заплакала и высморкалась в совершенно мокрый платок:
На меня, детонька. По собственному желанию
Я завела тётю Валю в партбюро, налила ей свежей воды из полного графина она как будто для самой себя недавно поменяла воду.
Представляешь, Анечка, прошептала она, я зашла убирать, а они на этом столе Ты себе представляешь?!.. Чёрт меня дёрнул так не вовремя!..