«Меня окружили звери, думал Илья, затравленно озираясь по сторонам, кабаны, павлины, лошади».
Он слишком хорошо играл в шахматы одна фигура ничего не может сделать против трёх, но обида была так сильна
Как в бреду Илья, изловчившись, опёрся на руки и неистово размахнулся ногой. Краем глаза он успел увидеть словно высеченное из камня лицо Монгола. Кротов промахнулся, и его ступня угодила третьему врагу не в голову, а в живот. Удар получился не таким сильным, как хотелось бы, а поскольку спорт, если не считать шахмат, всегда давался мальчику плохо, то и того слабее. Но лошадиная ухмылка тут же исчезла с лица его старого знакомого: видимо, он не ожидал от Кротова такой прыти. Схватившись за живот, он пошатнулся и молча отошёл в сторону.
Илью совсем покинули силы. Он застыл на полу, мучаясь оттого, что замешан в таком низком деле. Ему было обидно и горько. Коренастая фигура старика высилась над ним, лицо его не выражало ни злобы, ни осуждения, на нём застыла глубокая печаль. И это было хуже всего.
Не говоря больше ни слова, Монгол протянул руку. Она была тёплой, сухой и морщинистой. Илья поднялся, стараясь не глядеть в лицо старика.
Вокруг всё ещё кричали и шумели. Начались уроки, и многие, забыв уже о драке, входили в классы. Он готов был расплакаться от стыда, но держался, чтобы не дать повода радоваться врагам.
Как Илья подошёл к дверям класса и как в руке его снова оказался испачканный рюкзак, он не помнил. Заходя вместе с толпой в кабинет, мальчик находился словно в забытьи. Одноклассники, как пингвины, раскачивались перед ним из стороны в сторону.
Скоро все двери закрылись. Некоторое время из классов слышался приглушённый гул, и наконец в рекреации наступила полная тишина.
Молчало и пианино.
Ещё одна перемена прошла, а жизнь продолжалась.
Озеров
Праздничный семейный ужин проходил в суете.
Кирилл Озеров на какое-то время перестал следить за ходом разговора.
Он только рассеянно глядел перед собой, воспринимая голоса родных как нестройный хор.
Он видел, как мать всё время вскакивает, чтобы дать кому-нибудь салфетку или новый прибор. Как остальные просят её сесть и успокоиться, заверяя, что всё необходимое возьмут сами.
Озеров
Праздничный семейный ужин проходил в суете.
Кирилл Озеров на какое-то время перестал следить за ходом разговора.
Он только рассеянно глядел перед собой, воспринимая голоса родных как нестройный хор.
Он видел, как мать всё время вскакивает, чтобы дать кому-нибудь салфетку или новый прибор. Как остальные просят её сесть и успокоиться, заверяя, что всё необходимое возьмут сами.
Старшая сестра Кирилла разрывалась между двумя детьми и остывающим ужином. Один, ещё грудной младенец, лежал поблизости в люльке. Другой, парнишка лет четырёх, беспокойно ёрзал на стуле, не желая участвовать в общей трапезе.
Малыши, каждый по-своему, отвоёвывали внимание, которого их лишали взрослые, общавшиеся друг с другом. Старший мальчик со скучающим видом стучал ложкой по столешнице, и когда его просили прекратить, он переставал, чтобы через минуту снова застучать. Младший время от времени недовольно кряхтел, и если его не брали на руки, оглашал округу громким криком. В такие моменты сестра и мать начинали спорить друг с другом, решая, по какой причине ребёнок надрывается: может, голоден, а может, нужно сменить подгузник.
Мужчины, сидящие за столом напротив Кирилла, обсуждали что-то своё. Говорил в основном Филипп, старший брат Кирилла, по поводу приезда которого и был устроен весь этот праздничный ужин.
Муж сестры Пётр был голоден, потому что недавно вернулся с работы. Он молча кивал и слушал Филиппа, гудевшего густым басом. Когда старший мальчик начинал шалить, Пётр, не отрываясь от рыбного салата, протягивал руку и клал ему на голову, чтобы успокоить.
Кирилл какое-то время наблюдал за родными и говорил себе, что домашняя суета это в общем-то хорошо. В конце концов, мать по привычке заботится обо всех что в этом плохого? И малышей ведь должен кто-то успокаивать Но всё же его огорчало, что общая беседа не клеится и за весь вечер ему не удалось ни с кем завязать разговора.
«Мы просто слишком давно не собирались за одним столом, думал Кирилл. Впрочем, всё как обычно. И когда здесь сидел отец, было точно так же. Он редко успевал на общий ужин, а если и успевал, то слишком много молчал, как будто его здесь не было».
Теперь на месте отца сидел старший брат Филипп. Он недавно вернулся в родной город. Иностранная организация, в которой он работал, предложила ему возглавить дочернюю компанию в Городе Дождей. Филипп был воодушевлён и считал, что получил за границей уникальный в своей отрасли опыт. За годы работы в другой стране у него сложилось характерное для многих соотечественников мнение, что там знают и умеют больше, чем у нас, что он войдёт в среду работающих на родине людей как незаменимый профессионал.
Гордость по этому поводу постоянно читалась на его важном лице с высоким выпуклым лбом, скучающими глазами и выпяченной нижней губой. Дома брат ходил в тяжёлом махровом халате и попыхивал электронной сигаретой. В другое время он носил строгий костюм, даже если ехал за город. Голова его к тридцати годам почти полностью облысела. Выражение лица делало его несколько старше, чем он был.
При разнице в возрасте в пять лет Кирилл выглядел рядом с ним восемнадцатилетним, хотя так казалось, возможно, оттого, что брат руководствовался в жизни, как он говорил, дедовским методом: «обильно питайся и никого не бойся». Младший брат был полной противоположностью: тёмные волосы на его голове непослушно падали на лоб, и Кирилл по привычке зачёсывал их пригоршней назад, его лицо было живым и подвижным, он больше говорил и жестикулировал, чем Филипп в своей многозначительной монументальности. Но сейчас, в кругу семьи, братья будто поменялись ролями: Кирилл предпочитал слушать и внимательно изучал лица сидевших за столом, погружённый в свои мысли. А Филипп говорил много и долго, пользуясь вниманием, которым щедро одаривали его женщины, обрадованные его неожиданным приездом.
Сегодня утром Кирилл встретил брата на вокзале. Ему показалось, что после долгой разлуки они много будут говорить о жизни, об отце, о том, как всё случилось
Возможно, общее горе сблизит их так, как в те времена, когда они подростками отдыхали каждое лето на юге и могли всю ночь проговорить о своих мечтах и планах, о девушках, в которых были влюблены, и о странах, которые обязательно увидят.
Ему казалось, что он сильно соскучился по Филиппу, пока брат не заговорил с ним:
«Снова на своих двоих? Я думал, ты встретишь меня, как взрослый мужчина».
Филипп прекрасно помнил случай, после которого Кирилл больше не желал садиться за руль. Но это не помешало ему ударить в самое больное место.
Младший Озеров, подавив в себе раздражение, размашисто поклонился:
«Приветствую тебя, пример для подражания! Надеюсь, ты сам управлял самолётом, когда летел сюда?»
Обмениваясь сомнительными любезностями, они вместе приехали на семейный ужин. Кирилл обнаружил, что за годы разлуки пропасть между ними стала ещё шире.
Новость о том, что Филипп остаётся в Городе Дождей, не могла не радовать мать, которая строила с отцом этот загородный дом только затем, чтобы собирать семью вместе.
И теперь помимо сестры с мужем и двоих детей, самого Озерова и матери в доме поселится старший брат, который имел обыкновение превращать свободные комнаты в свои рабочие кабинеты.
Мать Озерова, Мария Захаровна, всю жизнь проработала врачом-акушером.
Это была очень прибыльная профессия, в основном благодаря её многочисленным подругам, которые и сами рожали, и их родные и дочки, ну и знакомые тех и других, рекомендуя друг другу надёжного доктора. В новый дом и образование детей, таким образом, были вложены не только усилия отца. Это был результат совместного труда, которым гордились родители Кирилла.
Мария Захаровна любила повторять, что они достигли всего честным трудом. В последние годы она повторяла это даже слишком часто, как будто боялась, что у кого-то могут появиться сомнения.
Новая роль домохозяйки была ей непривычна. Около года назад мать ушла на покой, хотя периодически брала «подработку» и появлялась в роддоме, когда требовалась её консультация.
Потом не стало отца. Мать с головой ушла в заботу о внуках и в хозяйские дела. Многочисленные подруги почти не вспоминали о ней. Гости в доме Озеровых стали редкостью.
В большом родительском доме даже Кириллу было немного не по себе. Наверное, всё было бы логично, если бы для всех в жизни действовала схема: честный труд достойный отдых. Но у него было слишком много знакомых, в том числе из поколения его родителей, которые, отдав работе всю свою жизнь, оказывались у разбитого корыта.
Мать и сестра были ласковы и много говорили со старшим братом это потому что они давно его не видели.
Филипп восседал в центре стола в недавно придуманной им роли кормильца семьи. По нему было видно, что всё, о чём он думает, это его новое назначение.
Озеров больше не вступал с ним в разговор. Меньше всего в этом шуме ему хотелось споров и конфликтов. Да и остальные в последнее время легко раздражались на Кирилла. Как будто догадывались, что он недавно ушёл с работы и теперь скрывает это от них. Пришло время обо всём рассказать, только не здесь, за столом. Лучше сначала поговорить наедине с сестрой, а уж потом с мамой
Но его планы в мгновение рухнули.
Старший брат вытер толстые губы салфеткой, положил на пустую тарелку крест-накрест вилку и нож и произнёс, окинув окружающих сытым взглядом:
Ну, о своём назначении я рассказал Дарья сейчас занята детьми, ей есть кого тренировать. Пора нам подумать, как помочь нашему младшему брату.
А что случилось? сразу забеспокоилась мать.
Кирилл почувствовал, как мурашки побежали по его спине. Если существуют такие, то он назвал бы их «мурашками негодования». Он не заметил, как сжал вилку в кулаке.
«Спасибо тебе, большой босс. Видимо, просьба помолчать о моём увольнении для тебя означает обратное».
Он уже взрослый, пусть расскажет сам, ответил Филипп.
Брат откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и смерил Кирилла долгим испытующим взглядом.
«И ещё раз спасибо! Предоставить мне слово в такую ответственную минуту» Озеров младший возился с последним грибом, оставшимся на тарелке. Под всеобщее молчание он не торопясь поймал свою добычу на вилку, но есть не стал, просто развёл в стороны руки и сказал торжественно: