Период с 1924 по 1932 год стал пиком термино- и законотворчества, когда свет увидели более 50 нормативных документов, содержащих около 20 терминов для обозначения коренных народов. Среди них: «туземцы», «малые народности», «тузрик», «тузсовет», «кочсовет», «тузрайон», «нацменьшинства», «нацменовский сельсовет» и др. Само слово «коренной», впрочем, было использовано лишь однажды в постановлении ВЦИК от 21 декабря 1931 года, в котором наряду с выражением «коренные народности Севера» и «коренное население Дальнего Севера, Сахалина и Камчатки» употреблялось также словосочетания «туземные народы Севера» и «национальные меньшинства».
Здесь уместно упомянуть историю термина «нацмены», превратившегося из нейтрального обозначения представителей национальных меньшинств, в слово с отчетливой, оскорбительной окраской. К проявлениям этой оптики следует отнести и устойчиво воспроизводящееся определение народов как «малых», или «малочисленных», неоднократно и пока безуспешно подвергавшееся критике. Вот как, например, обосновывает его использование в своей яркой работе А. В. Головнев: «в досоветское время, коренное население в научной, просветительской, художественной литературе именовалось туземцами. Позднее в научной литературе стало, почему-то неловко употреблять это название и его заменили синонимичными, но не слишком благозвучными для русского языка словами «абориген», «автохтон» и т. д. Между тем понятие «туземец» (житель данной земли) по звучанию и значению имеет право быть возвращенным в научный обиход». (26)
Что касается моего личного смыслополагания термина «нацмены», то я его считаю крайне не корректным. Еще с детства я слышал это слово из уст не только русских, но и других представителей славянских сибиряков и, почему-то оно всегда носило какой-то унизительный, и даже оскорбительный оттенок превосходства по отношению к этносам Сибири. Между тем, в культурологии, начиная от К. Леви-Стросса не принято, например, называть культуры «малыми» или «большими», «значительными» или «незначительными». Все культуры равноценны по своей сущности, и потеря даже одной из них губительна для целостной культуры человечества. По аналогии можно сказать, что нет и «малых», или, не дай бог «малозначимых народов».
Совершенно противоречивым и недоказуемым остается смысл термина «коренные народы». Действительно, кого считать «коренным народом»? В связи с этим приведу один пример из собственной практики.
Как-то в разгар перестройки, когда национальное самосознание практически всех народов СССР достигло своего апогея, пришлось мне участвовать в дискуссии на эту тему на местном телевидении с одним ученым бурятом по национальности. На мой вопрос могу ли я считать себя коренным жителем Бурятии, если я родился в этих краях и прожил здесь большую часть жизни он ответил «Нет». Вы пришлый, а не коренной». «А, буряты, возразил я, не пришлые? Разве бурятские племена не пришли в свое время на забайкальские земли из монгольских степей? Для того чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать научные книги о происхождении бурятской нации. Вся и разница в том, что Вы пришли раньше, чем мои предки». Подумав немного, он ответил: «Вот именно, мы пришли раньше русских на эти территории. Поэтому мы и есть коренной народ».
На мои возражения относительно того, а, сколько же нужно времени, что бы стать коренным народом вразумительного ответа я не получил, хотя, прямо скажем, вопрос этот интересный. Например, булгарские и славянские племена пришли на Волгу на два-три века раньше, чем татары и башкиры, но не их потомки сегодня в их республиках зовутся коренным населением. Почему? Стало быть, фактор времени здесь не является определяющим. Я сомневаюсь, что англосаксы в Северной Америке, например, не причисляют себя к коренным народам, наряду с индейцами или потомками инков, майя, алеутами и т. д. В конце концов, мой собеседник сделал совсем уж парадоксальный вывод: «Коренной народ это тот народ, название которого дало имя национальной республике». На мое замечание о том, что в России есть республика Дагестан, а национальности дагестанец нет; есть лакцы, есть долгане, есть аварцы, а дагестанцев нет, мой собеседник ничем, по существу, возразить не смог.
Вот к каким смыслополагаемым выводам может привести применение надуманных, теоретически не осмысленных терминов, употребление которых детерминирует возникновение весьма серьезных проблем. Вот пограничный случай из сегодняшней действительности. В наши дни в Эстонии и Латвии употребление слова «коренной» противопоставляется так называемым «оккупантам», «титульной нации», т. е. русскоязычному населению. Конституция Украины тоже содержит термин «коренные народы», однако там нет ни одного документа с толкованием этого понятия и разъяснением его содержания, что само по себе создает предпосылки трактовать этот термин, исходя из политической конъюнктуры. Не случайно, на Украине сегодня столь распространены слова с явно расистским душком «москали», «кацапы» и т. д.
Сегодня на Украине (особенно в западных ее областях) не в чести имя гетмана Богдана Хмельницкого, В чести имя другого гетмана Мазепы и прочих гетманов скоропадских.
Противоречивость термина «коренные народы» дает возможность не считаться даже с тем, что была такая Киевская Русь, что, населяли ее росичи, которых так обстоятельно описал еще древнегреческий историк Геродот. Впрочем, этот термин палка о двух концах, ибо исходя из его смысла он теоретически позволяет вернуться к древнерусским названиям городов Прибалтики, ибо, как не крути, а названье Ревель «кореннее» названия Талин, а город Юрьев «кореннее» названия Тарту. По аналогии и город Вильнюс следует тогда называть Вильно и т. д.
Шестидесятилетнее табу на употребление термина «коренные народы» и замена его выражением «малые», или «малочисленные народы» неслучайно. Оно объяснялось официальной позицией, выраженной представителем СССР на одной из сессий Рабочей группы ООН по коренному населению, в соответствии с которой использование выражения «коренные народы» уместно лишь в колониальном контексте. В соответствии с этой позицией было заявлено, что «коренных народов» в юридически строгом понимании этого термина на территории СССР нет. (27).
К сожалению, терминологический хаос в определении этнических сообществ не прекращается и до сих пор. Естественно, что этот хаос находит свое отражение и в ментальных матрицах нашего сознания. Недавно появилось еще одно клише «титульная нация». Почему одни народы стали называть «титульными», почему другие не удостоены такого звания не понятно. В соответствии с современной версией «Толкового словаря» В. И. Даля титул это почетное звание. Кто может мне объяснить, почему тувинец, живущий в Кизыле, будет именоваться представителем «почетной» нации, а, проживающие там же несколько поколений бурят, татарин, или якут и, уж, тем более русский «не почетными»? Между тем, в мировой антропологической, этногорафической и культурологической литературе давно уже утвердился вполне научный термин «аборигены», однако у нас он никак не приживается. Почему не знаю. Загадка менталитета. По аналогии не приживается же у нас вполне приличные, русские слова в обращении к мужчине или женщине: «сударыня» или «сударь». А в результате ко всем продавщицам, например, в наших магазинах независимо от возраста обращаются со словом «девушка».
Подведем итоги рассмотрения понятий, связанных с обозначением коренных народов. Вскрытая топология смыслополагания и мышления о коренных народах остается неполной, однако все же позволяет реконструировать «портрет» этих народов, очевидно восходящий к архетипу «абсолютного Другого». Что значить быть абсолютно другим в клишировано-ментальном сознании типичного индустриального центра России? Это значит быть уроженцем и жителем периферии, сельским жителем, носителем другого (т. е. не русского) языка, последователем иной (не православной) веры, человеком с иными ценностями и образом жизни, представителем другой расы, культуры, с не типичной для горожанина потребностями и запросами. Как видим, этот «портрет» полностью дихотомичен и выстроен в негативных терминах (терминах отсутствия).
Подведем итоги рассмотрения понятий, связанных с обозначением коренных народов. Вскрытая топология смыслополагания и мышления о коренных народах остается неполной, однако все же позволяет реконструировать «портрет» этих народов, очевидно восходящий к архетипу «абсолютного Другого». Что значить быть абсолютно другим в клишировано-ментальном сознании типичного индустриального центра России? Это значит быть уроженцем и жителем периферии, сельским жителем, носителем другого (т. е. не русского) языка, последователем иной (не православной) веры, человеком с иными ценностями и образом жизни, представителем другой расы, культуры, с не типичной для горожанина потребностями и запросами. Как видим, этот «портрет» полностью дихотомичен и выстроен в негативных терминах (терминах отсутствия).
При всем многообразии групп, относимых сегодня к коренному населению, их объединяет неприятие ценностей индустриальной цивилизации и нежелание примириться с результатами европейской цивилизации, столь упорно навязывающей им образ антиподов, либо принуждающих их стать неотделимой (и не отличимой от других частей) частью «нас».
Обе стороны этой политики проявляются не только на материалах истории российской колонизации, но и в истории практически любых колониальных режимов Нового времени. С одной стороны, коренные народы изображаются как технически отсталые и полуграмотные, погрязшие в предрассудках и не способные на решение собственных проблем, а с другой стороны, несмотря на многочисленные декларации о защите их прав, почти повсеместно продолжается политика их интеграции в глобальную индустриальную цивилизацию, выражающаяся в таких процессах как индустриализация и урбанизация коренного населения, разрушение традиционной экономики и создание зависимости от государственных экономических режимов, массовая колонизация традиционных территорий их проживания представителями доминирующего общества, навязывание чуждых идеологий, верований, языков и культур и подавление их собственных исторических и культурных традиций, что иногда принимало форму открытых конфессиональных преследований и уничтожения национальной элиты.