А хрена с маком не хочешь, убогий? В соответствии с законами фильмов ужасов лифт дернулся и встал между этажами. И тут же из динамика раздался голос Винни-Пуха: «Уважаемые жильцы и гости нашего дома. Приносим вам свои извинения. У нас неполадки по линии электроснабжения. Не надо паники, наши специалисты уже устраняют неисправность.» В конце монолога Винни-Пух зачем-то звонко икнул.
Я огляделся. Соседкой по несчастью оказалась габаритная дама весьма старше меня. Но, судя по раскраске, с самооценкой у нее было будь здоров. Дама шумно вздохнула грудями; «Ну, молодой человек? Что делать будем?» Занятый борьбой с физиологией, я даже вопроса не понял. Но на всякий случай пожал плечами. Дама повернулась ко мне боком, глянула на потолок, потом на пол, потом на меня. Я за этим всем наблюдал отстраненно, думая: «И хрен тебя, тетка, принес! Не будь тебя век воли не видать, я б счас на пол напузырил» А тетка опять прошумела грудями: «Ну, боже ж мой! Ну до чего ж молодежь нынче пошла непредприимчивая. Ему такой случай представился, а он плечами жмет!» Мой мочевой пузырь закипел, а вместе с ним, естественно, начал закипать и я. Подумал: «Старая манда! В тебя бы столько пива закачать я посмотрел бы, как ты глазки строила бы» Вслух же я произнес: «Простите великодушно, я как-то недопонимаю о чем идет речь?» Дама повернулась ко мне другим боком, опять гульнула глазами туда-сюда, но на меня она уже глянула типа, как кошка на хозяина, который жрет сардельки, а ей не дает. Опять шумно вздохнув но теперь уже с легким стоном, она проурчала: «Опять приходится брать инициативу на себя.» И ломанулась вперед, со всего размаху упершись в меня своими могучими буферами. Учитывая очень заметную разницу в росте, вся мощь таранного удара пришлась мне в живот!
Я огляделся. Соседкой по несчастью оказалась габаритная дама весьма старше меня. Но, судя по раскраске, с самооценкой у нее было будь здоров. Дама шумно вздохнула грудями; «Ну, молодой человек? Что делать будем?» Занятый борьбой с физиологией, я даже вопроса не понял. Но на всякий случай пожал плечами. Дама повернулась ко мне боком, глянула на потолок, потом на пол, потом на меня. Я за этим всем наблюдал отстраненно, думая: «И хрен тебя, тетка, принес! Не будь тебя век воли не видать, я б счас на пол напузырил» А тетка опять прошумела грудями: «Ну, боже ж мой! Ну до чего ж молодежь нынче пошла непредприимчивая. Ему такой случай представился, а он плечами жмет!» Мой мочевой пузырь закипел, а вместе с ним, естественно, начал закипать и я. Подумал: «Старая манда! В тебя бы столько пива закачать я посмотрел бы, как ты глазки строила бы» Вслух же я произнес: «Простите великодушно, я как-то недопонимаю о чем идет речь?» Дама повернулась ко мне другим боком, опять гульнула глазами туда-сюда, но на меня она уже глянула типа, как кошка на хозяина, который жрет сардельки, а ей не дает. Опять шумно вздохнув но теперь уже с легким стоном, она проурчала: «Опять приходится брать инициативу на себя.» И ломанулась вперед, со всего размаху упершись в меня своими могучими буферами. Учитывая очень заметную разницу в росте, вся мощь таранного удара пришлась мне в живот!
Занавес закрывается
А кто у нас мама?
История, конешно, совершенно дурацкая. Но иногда вспоминаю ее, и думаю. А может, это и было мое счастье? Которое я с перепугу взял, свернул в трубочку и засунул под хвост проходящему мимо коту
Я тогда вернулся из армии, восстановился на журфаке МГУ и что есть сил отдыхал. А ее звали Катя Хомякова (чем-то знакомая была фамилия), училась она на филфаке и отличалась от других студенток оч-чень аппетитной красотой.
И вот как-то хухры-мухры, то да се, в общем, пошел я ее провожать. Жила Катя с мамой в сталинском доме, где у нее была своя комната. В ней мы и расположились. Честно сказать, опыта у меня было с гулькин этот самый. Зато нахальства после армии хоть отбавляй. Выбил я ладошкой пробки из двух бутылок «Киндзмараули», купленных по дороге, Катя поставила два бокала и Сделаю глоток вина, а на закуску безешку Кате запечатлею. Сделаю глоток и безешку. Потом начал забывать глотки делать. Катя на свою голову положила мне свои изящные пальчики на губы и начала объяснять типа, мы должны вести себя прилично, потому, что в любой момент может прийти мама, и вообще не надо торопиться, мы должны получше узнать друг друга, чтобы нас не постигло нежданное разочарование.
Я Катю почти и не слушал, поэтому к концу своего монолога она была уже почти голышом. Сам я разделся по-армейски в шесть секунд. Она только и успела пробормотать: «Боже, кому я все это говорю»
Довольный, как семь слонов, я полежал-полежал, и пришел к выводу, што я писать хочу. И по простоте душевной как есть пошел в туалет. И натыкаюсь в коридоре на пожилую тетеньку. У нее глаза воистину вылезли на лоб. Сначала тетенька долго зачем-то разглядывала мое навесное оборудование. Потом стала смотреть мне в глаза. А я понял наконец почему фамилия Хомякова мне знакома. Эта тетка работала в редакции газеты «Правда», когда я два месяца там околачивался курьером.
Хомякова-старшая прокашлялась и сказала: «Ну?» Я не нашелся, что ответить. Она фыркнула: «Герой-любовник! Иди штаны надень. И Катю не пугай.»
А Кате было не до испугов, она тихо-мирно дрыхла. Я оделся и опять вышел в коридор. В общем, любящую маму волновал только один аспект события когда свадьба. У меня от такого бесцеремонного посягательства на мою свободу задребезжал позвоночник. Я промямлил: «Думаю, мы с Катей решим этот вопрос в рабочем порядке.» И выскочил из квартиры.
Через несколько дней я шел по коридору в перерыве между лекциями. И вдруг свят-свят! Вижу, у окна стоят Хомякова-старшая и куратор нашей группы. Она ему что-то энергично втолковывает, а он кивает, как заведенный.
Не знаю, в общем, чем это могло для меня кончиться, если бы не Катя. Ее подружка мне потом рассказала, что Катя устроила матери скандал. Она заявила: «Что я дура, что ли? Замуж выходить за такого оболтуса. Какой из него муж? Недоразумение! Любовник это да, еще куда ни шло. Но уж никак не муж!» И заставила мать погасить все круги, которые начали расходиться по округе после ее визита в деканат.
После этого ляпсуса одно время я, знакомясь с дамой, сразу говорил: «Дорогая, муж из меня никакой. Любовник еще туда-сюда. А кто у нас мама?»
Полет, типа шмеля
Убиться и не жить! Я знал, что рано или поздно мое стремление к жентльменству и дамскому угодничеству так или иначе выйдет мне боком. Но свое перевоспитание все откладывал на потом.
Дооткладывался, едрена-матрена
Короче. Звонок в дверь. Мою. А я как раз сидел на кухне, глядел на девятиглотковую многогранность и размышлял то ли выпить все сразу, то ли по-грамотному разложить на две-три порции.
При втором варианте было гораздо больше шансов запихнуть в страдающий похмельный органон какую-нибудь еду. Но одолевали сомнения. Я мог по старой привычке выдуть сразу весь стакан, потом поругать себя за отсутствие силы воли и с довольной рожей отправиться опять на поиски приключений. А тут еще этот звонок весь мыслительный процесс раздробил на фрагменты.
Я угрожающе выдохнул все, что было внутри и пошел открывать дверь. На площадке стояла соседка с 4-го этажа (сам я жил на 5-ом). Все приготовленное мною агрессивно-матерное пришлось с трудом, но проглотить. Эта соседка по имени Ираида была не то, чтоб подружка, но близко к этому. Даже один раз было тово самово. Но дальше дело не пошло, остались на уровне хороших соседей я, по ее мнению, слишком безответственно относился к жизни. А она, по-моему, слишком активно совала свой нос туда, куда ее совсем не звали. Ну, да хрен с ней.
Я мотнул головой типа, чего хотела. А Ираида ручки сложила на своих аппетитных титьках: «Боренька! Все, что хочешь, сделаю! Только на тебя надежда!» Фильтруя ее сопли-вопли и обещания, я понял, что она вставила ключ во внешнюю стальную дверь своей хаты и от большого ума ухитрилась сломать его. Кусок ключа остался в скважине. Поэтому запасной ключ не лезет. А Ираиде очень хочется домой, и кошки ее учуяли, орут, как мигранты в трамвае.
Ну, куда деваться. Жельтмен, едрить твою. Спустились мы этажом ниже. Чесал я репу, чесал. Высверливать это хозяйство мне нечем. Дверь сама солидная, сделана на совесть. Так что моим фомичем ее не откроешь. И, как всегда с похмелья, в голове моей рождается весьма сомнительная идея.
Говорю: «Слышь, Иродиада. Я могу попробовать. Но придется стекло на балконе разбить, иначе я в квартиру не зайду». Она так радостно подпрыгнула; «А не надо стекла бить, у меня балкон открыт!» Был у меня не помню откуда моток парашютной стропы. Хлопнул я полстакана водки чисто вроде как мельдоний. Привязал конец стропы к своему балкону, кинул моток вниз и перелез через перила. Ираида, которая поднялась со мной, смотрела на меня восхищенно-ошалевшими глазами. Видать, на мои старые дрожжи допинг сразу по жилкам заиграл. Сам себе казался я таким же кленом Пропустил по себе стропу для спуска, дай Бог памяти, «дюльфером» и шикарным пинком оттолкнулся от балкона. Мать-мать-перемать, извините за выражение. Парашютная стропа она скользкая, как последняя падла! Так что даже не успел я собой полюбоваться, как под пронзительный визг Ираиды просвистел до второго этажа. А там и стропа кончилась. Опять судьба Егорова хранила. На излете меня развернуло и я плашмя приложился на крышу жигулей-копейки. Прямо можно сказать ощущение не из приятных. Но обошлось без переломов. Потом из подъезда вышел Леха мой старый собутыльник и по совместительству хозяин жигулей. Помог он мне выбраться из капитально вмятой крыши и повел меня к себе лечить у него там было. В общем, долго и разнообразно мне пришлось Лехе убытки возмещать. А самое обидное Леха, когда узнал причину моего каскадерства, пошел наверх и вытащил обломок ключа из скважины пинцетом жены, которым она брови выщипывала. Ираида вторым ключом спокойно открыла дверь, и окончательно во мне разочаровалась.
Ах, эта свадьба
Было время, когда меня носило по Союзу, как ветер носит по степям перекати-поле. И вот однажды очутился я в сибирском райцентре, расположенном на диком бреге Иртыша. Сначала я воткнулся в редакцию районной газеты. Но коллектив там был весь аккуратно постриженный и при галстуках. С перегаром на работу не ходили брали больничный. А я В общем, редактор терпел, терпел и сказал в конце концов: «Сгинь с глаз моих! Достоевский, мля» Ну, я и сгинул. Перевоплотился в рулевого-моториста-монтера судовой обстановки. Занимался я, в основном, покраской бакенов и судоходных щитов. Зато никто с меня не требовал галстука и аромата фиалок.