Игорь тогда играл на басу. У него был очень красивый инструмент австрийский, по-моему, бас-скрипка фирмы «Лайон». Ох, как Игорь на нем шарашил! Бывало, он начинал под басовую партию петь битловские песни я потом ему говорил типа, Игорь, на хрена тебе группа, тебе можно одному выступать. Но однажды Виссарик обронил фразу: «Похоже, Игорю надоели уже четыре струны» Так оно и оказалось. Игорь занялся соло-гитарой и, по мнению авторитетных людей, весьма в этом преуспел.
Может быть, мне просто везет в жизни на хороших людей. Но у меня до сих пор есть уверенность, што талантливый человек не может быть плохим. С Игорем мы, попивая пиво из буфета журфака, говорили о чем угодно. Его любые темы мне были интересны, мои ему. (В этом он сам однажды признался: «Хоть поговорить есть с кем. Сережа твой уж больно себе на уме») За год знакомства я видел Игоря сердитым только один раз. С ним постоянно ходила какая-то подружка. И вот раз она сидела на столе, Игорь подошел сзади, взял за плечи, положил на стол и поцеловал. А она его укусила за губу. Ну и рожа у него была в тот момент! Он, пожевывая укушенную губу, пробурчал: «Дура». Потом увидел, што я давлюсь от смеха, сверкнул глазами, помолчал, заржал и начал бегать за мной по комнате с криком: «Убью, гад»
То, што я сказал насчет талантливых людей в полной мере относится и к Максиму Капитановскому. Как он стучал по барабанам не мне судить. Но уже через пару дней, глядя на него, я обзавелся палочками и с утра до вечера (первое время) стучал по резиновому коврику, положенному на табуретку. Максим показал мне, как палки в руках держать, и подарил книжку типа самоучителя наверное, штоб я ему голову не морочил бестолковыми вопросами. А еще мне очень, помню, понравилась его сидушка, на которой он играл. Круглое сиденье, железная палка и никаких упоров! То-есть, особо не расслабишься, сидючи. Надо было постоянно помнить о равновесии. Сразу становилось ясно человек пришел работать, а не жу отсиживать.
Вот повспоминал, и накатила грусть-тоска. Светлая. Каких людей я знал! И хрен с ним, што из меня не получился ни гитарист, ни который на ударной установке. Зато жил я в одно время и был знаком с хорошими Людьми!
Мы на лодочке катались
По моим теперешним воспоминаниям, все это было в середине семидесятых годов. Того, естественно, века. Я приехал в Одессу навестить своего армейского другана Вована, который учился там в Одесском политехническом. Приехать-то я приехал, но Вована там не обнаружил. Соседи его по общежитию приложили меня фейсом об тейбл, когда поведали мне, что Владимир (ишь ты!) уехал в Карпаты, в город Коломыю на второй республиканский слет туристов. Я начал орать, что Вован всю жизнь был самбистом и какого этого самого он забыл на слете туристов. Мне стали объяснять нынешнее положение дел. Оказалось, что за то время, пока мы с ним не виделись, Вован превратился в матерого байдарочника ба-альшого специалиста по водному слалому. А потом меня утешили оказалось, что команда горных туристов института в отличие от байдарочников только собралась туда ехать и предлагала захватить меня с собой.
Ну, ладно. Приехали мы туда. Карпаты, можно сказать. Горы. Вроде бы. И речка Прут.
Вот на этой, на мой взгляд придурочной и непредсказуемой речке, в которой понавалено всяких здоровенных булыжников, целая толпа взрослых, на вид совершенно нормальных людей собиралась соревноваться друг с другом чью байдарку эта чокнутая речка пронесет быстрее мимо (ну, это как получится!) этих самых здоровенных булыжников. Гос споди! Посмотрели бы вы на них! На этих здоровенных, как сохатые, бугаев с такими серьезными, сосредоточенными лицами, как будто они на Марс собрались. Яблони сажать. Год нет, вы только вникните целый год они готовились, проводили тренировки. И? Все это за ради чего? Только для того, чтобы у всех на глазах несколько минут проехаться на спине у этой хулиганской речки!
Полуснисходительно полупрезрительно ухмыляясь, я все эти свои думки выложил Вовану. Но я в подметки не годился ему в умении ездить на хромой козе. Он пожал плечами: «Ну, конечно, все так. Я уже такое слышал сто раз. Но ни один из этих критиков духу не набрался самому попробовать что это такое. Одно место жим-жим.» Да, Вован меня хорошо изучил за время нашей службы в армии.
Улучили мы подходящий момент, когда на речке в том месте, где проходила трасса водного слалома никого не было. Напялили мы оранжевые спасательные жилеты и уселись в байдарку двойку. Я сидел без весла мне было приказано двумя руками держаться за борта и постараться не мешать. Речка шумела так оглушительно, что нам пришлось объясняться на пальцах или орать прямо друг другу в уши.
Ну и что? Прокатил меня Вовочка на лодочке. Чтоб его прокатили так на том свете, туды его в качель! Если кто пробовал этот экстрим тот меня поймет. А кто не пробовал упаси вас, Боже! И не пробуйте! Я, когда в конце концов понял, где у меня верх, где низ; разобрался насчет права и лева маленькими, осторожными шажками отошел тупаньки, тупаньки ножками подальше от этой очаровательной речушки и заорал, стараясь не смотреть на хохочущего Вована: «Если ты человек, а не пеликан ты по земле ходи!»
Интермеццо среди ночи
«Борь, ты знаешь» «Пока нет.» «Я боюсь хорошего. Мне все время кажется, што после хорошего обязательно што-то случится плохое.» «Тебе сейчас хорошо?» «Очень. Вот я и боюсь уже.» «Давай я те в ухо тресну? И можешь считать, што плохое уже случилось.» «Дурак ты. Я серьезно.» «Тебе, радость моя, точно пора электричеством лечиться. Сходи на кухню, возьми вилку и в розетку сунь.» «Ты можешь со мной серьезно разговаривать?!» «Кане-е-ешно! Лежит рядом очаровательная голая женщина, а я начну счас философствовать!» «А я правда очаровательная?» «Да иди ты в жопу»
«Борь, а где мои трусики?» «А я откуда знаю? Разве я сторож твоим трусикам?» «Ну отдай!» «Ты, лапушка, совсем трехнулась. Похож я на фетишиста?» «Ну, а куда они тогда делись?» «О, Господи! Зачем они тебе сейчас, а?» «Я в туалет хочу.» «Тебе че, на соседнюю улицу идти?» «Все равно. Я стесняюсь.» «Очень мило. И давно это с тобой?» «Отвернись, я под кроватью посмотрю.» «Да одень мои! Ты девочка изящная, авось не треснут. А то, пока искать будешь опысаесся.» «А где они?» «На кресле.» «Все. Больше не сниму.» «Я упомяну тебя в завещании. Насчет трусов. Носки не нужны?» «А все-таки ты грубый» «Ну, мать, тебя хрен поймешь. То я у тебя самый нежный в мире, то грубый. Ты уж определись.» «Я пошла.» «Жду тебя, а ты вернись.»
«Вот те здрасте. И в честь чего ты в соплях?» «Я я присела и и твои плавки порвали-и-и-ись» «И ты плачешь из-за поганых трусов?!» «Я же говори-и-ила обя обязательно плохое будет!» «Ну-ка, иди сюда. Давай сопли вытрем и успокоимся. Да што ж такое-то! У всех бабы, как бабы. А как мне так декадентка!»
«Ой, Борька, вот они, под подушкой.» «Кто они?» «Мои трусики. Слушай, померяй, а? Может, тебе подойдут вместо плавок?» «Маманя-а-а!!! Роди меня обратно!»
Татарская розетка
А дело было так. Ну, или почти так. Была у меня невеста. Очередная. Дама немолодая, но все, што надо, было у нее там, где надо. Кстати, я и сам уже был тогда, как осетрина и брынза из одного известного буфета. Ну, дело не в этом. Жила там по соседству одна татарочка лет 40. Вот уж што рахат-лукум, то рахат-лукум! Мордашка симпатичная, фигурка стройненькая. Да еще была у нее отвратительная привычка ходить везде в каких-то подштанниках до колен, которые так обтягивали ее аппетитную попку, што я при встрече мысленно матерился и плевался во все стороны. А снаружи мило улыбался и говорил: «Салам, айналайн»
И вот сижу я как-то у невесты, какой-то хреновиной занимаюсь. Звонок в дверь. Дама моя пошла открывать. Минут через пять возвращается: «Борь, сходи к Гуле. У нее розетка сломалась, посмотри, может, починишь.» Я собрал инструментик и пошлепал.
Заводит меня Гуля на кухню, показывает на розетку: «Борис Федорович, я хотела чайник включить, а оттуда ка-а-ак искры посыпются! Я так напугалась! Сразу побежала к вам в смысле, к Елене Андреевне» Смотрю я на эту розетку и думаю: «Че-то неохота мне внутрь туды лезьть. Надо бы ее обесточить.» А проводка и распредкоробки все это под обоями. Гадал я, гадал, потом плюнул не обрывать же теперь все обои, штоб коробку найти. Самому же потом и придется клеить, причем бесплатно.
Сучья лапа, на винтике шлиц раздолбан, никак не уцеплюсь. А татарочка вдруг говорит: «Как же Елене Андреевне повезло» Я аж поперхнулся. Голову повернул, спрашиваю: «Это в чем же?» А Гуля на этот раз была без подштанников, в каком-то легком халатике. Плечиками пожимает: «Ну-у Вы такой спокойный. И все умеете» Ох, думаю. Спокойный И тут винтик поддается. Снимаю крышку и задумался. Во-первых, в розетке все, как и должно быть. Во-вторых ежли искры сыпались, то где копоть? Глянул я на татарский розанчик и сказал сам себе: «Ну и сундук же ты» Подошел к ней, подхватил на руки, спрашиваю: «Куды итить-то?» Она рукой показала. По дороге обняла меня за шею и в ухо шепчет: «А как вы догадались?» Тоже мне, бином Ньютона
Ну, кончилось все, как у меня обычно все кончалось. Гулькерия то ли от воздержания, то ли она такая от природы была орала так, што, по-моему, во всей округе молоко скисло.
В конце концов позвонил я в невестину дверь. Она с треском открылась. Мне сунули мою сумку и сказали, што я подлец.
Форсмажор
Нда-а Природа любит равновесие. Ежли што-то потерял не расстраивайся. Скоро што-то найдешь. Но бывает, совсем неравноценное. Эт уж у кого какая планида. К чему я? Да вот
Сидючи в пивбаре, я с каждой кружкой пива все больше приподнимался над как бы это покрасимше над унылой и безрадостной равниной окрестного бытия. И так удачно совпало редко бывает, кстати деньги кончились как раз тогда, когда приподыматься стало уже некуда.
И пошел я по осенним селам, отбиваясь палкой от собак. В смысле домой. Шел я неспешно, размышляя об высоких и не очень материях, об смысле жизни. И, пребывая на самой верхотуре, вдруг почувствовал што-то тянет меня вниз. Экспресс-сканирование подсказало причину. Мочевой пузырь. Думки о смысле жизни постепенно потеряли для меня интерес, и в подъезд я уже входил вприпрыжку.
Мне повезло какая-то дама подождала, пока я заскочу в лифт. Прислонившись к стенке кабины, я томительно-сладостно себе представлял вот счас, вот счас я зайду в квартиру и эйфория.