Справочник городских рассветов - Борис Михин 6 стр.

Во многих вижу понимание:
похолодало где-то глубже,
и не спасут весною лужи
Есть что-то здесь паранормальное.

Твой богатый, но внутренний мир
вряд ли нужен кому-то ещё.
Может, лучше его на ремни?
Их хоть можно продать под расчёт.

Продаёт человек пожилой
кучу ярких ремней в метро. Всё
На изнанке у правды не ложь,
а такая же правда.
Усёк?

Отряхивая снег с дублёнки,
смешной аутентичный снег,
задумался мужчина сед:
«Вот бы вот так же убелённость»,

но убеждённый в пустоте
надежд на лучшее, потрусил
в метро.
«Эх, все мужчины трусы!..», 
подумала та, кто не с тем.

В соседней маленькой вселенной,
совсем немного исполинской,
мужчина морем просолился
стихи писал всегда Селене,

ещё творил там что-то как-то
А в мире вечно параллельном
его (заждавшись) королева
на трассе ставила докатку.

И, предназначены друг другу,
они не встретились ни разу.
Но вот не понимает разум,
как их во сне встречались руки.

В соседней маленькой вселенной,
совсем немного исполинской,
мужчина морем просолился
стихи писал всегда Селене,

ещё творил там что-то как-то
А в мире вечно параллельном
его (заждавшись) королева
на трассе ставила докатку.

И, предназначены друг другу,
они не встретились ни разу.
Но вот не понимает разум,
как их во сне встречались руки.

Иногда удивительно даже, как можно устать:
ничего не хотеть, голова непременно пуста,
у неё обнаруживающийся признак родства

с абсолютно излишним предметом. Но всё-таки в нём
не могу не сдавать для Москвы часть пространства внаём,
и, конечно же, музыку Вагнера упомянём.

Прорываясь домой сквозь метро и минорный час пик,
на арендную плату пытаюсь желаний купить,
наблюдая, как город отчаянно ими кипит,

ведь желания не пакетированный пыльный чай
(пусть невкусный, зато не потребуется звать врача),
а любое «хочу»  это свет и начало начал.

Вот и еду.
И жду, что предложит в конце мне туннель.
Но отсюда всё кажется, что жду уже тонну лет,
и сменяется день ночью, за тенью лишь полутень,

и не видится света, как кто-то давно обещал.
Дальше станция где-то. И рынок «хочу» обнищал,
и единственное, что осталось здесь навык прощать.

У Него, наверно, дела,
раз в природе разлилась грусть
и немножечко снег.
Ну, пусть.
Лишь бы что-то пошло на лад

в канцелярии высших сфер.
А пока только грусть и снег.
И оттачивать глупо гнев,
лучше шею поглубже в фетр

и идти, и дышать, дышать,
привечая приход зимы,
примечая любую мысль,
ведь потом не простит душа

что какую-то не сберёг,
а быть может спасение
в ней, единственной, верной, есть

И, как время, вперёд, вперёд
надо жить.
Под ногами хруст:
то ли годы, а то ли лёд.
Если ждёшь, на «до» поделён
и не тёплое слово «пусть».

Если воюют, пусть лучше на картах,
это для мира почти незаметно,
пусть отрабатывают многократно
«формализованные документы»,

пусть замордуют друг друга тревогой
в лучших канонах военных традиций.
Пусть посмеются над всем друг и ворог.

Жаль только, что карта нам пригодится.

Век двадцать первый.
Ночь.
Первая четверть.
Четверть истории, только начало.
Поговорив тихо о главном вчерне,
мы молчали.

Есть у начала нередкое свойство
не начинаться.
Похоже, наш случай.
Мимо шуршало минутное войско
в битву с часами.
Всё лучше и лучше
мне становилось понятно: историй
брошенных, но настоящих, не мало.
Так, вероятно, приходит сатори,
всё предыдущее перемалывая.
Вдруг обнаружив себя посредине
между сейчас и потом и за дверью,
рад, что не прерван, хотя и сердитый,
век двадцать первый.

Если вам кажется, что неизбежное 
это и вовсе не ваша история,
то не надейтесь спокойно, неспешно
существовать.
Неизбежность, без «сорри»,
просто однажды ворвётся, играючи
переломав жизнь, как домик из кубиков.

Помнишь, что небо кричало по-чаячьи,
и ты на будущее смотрел букой,
было не грустно: смертельно,
отчаянно,
и ощущение, что жизнь закончилась?
И сигареты тушил слишком тщательно,
не замечая, что длинные очень.

Мы заморачиваемся причинами,
если построенное громко рухнуло.
Дело бессмысленное.
Не починишь.
И, успокоившись в водке и рунах,

кубок за кубком, возраст за возрастом,
снова,  нелепо, как по-муравьиному.
Так многократно.
Как злобная свора,
лезут причины, итогом бравируя

Бросишь курить.
Ерунда вроде, в сущности.
И не скажу, сколько раз выйдешь пешим
против причинок, навстречу несущихся.
А что в итоге?
Ну да, неизбежность.

Февраль.
Зима в своих правах.
Как человеческая подлость.
Была душа.
Осталась полость.
а поиски добра бесплодны,
ведь не сезон.
И бьёт по вам

из всевозможных подлецов
крупнокалиберная мелочь,
и защищаться стало нечем,
как снегу время почернелым
потом пройти в конце концов.

Пройти любой беде, так как
год набирает обороты.
Однажды вспомнить обормотов
не сможешь,  некогда: работа,
семья, с приятелем стакан.

И вот очередной февраль
напомнит прошлые обузы,
смешнее битвы карапузов
теперь
И ветер, как Карузо,
способен ноты те же брать.

И там, где, помнится, душа
сбежала, ненавидя шабаш
(ведь подлость это форма штамма), 
жизнь титанических масштабов.
И время что-то воскрешать.