Справочник городских рассветов - Борис Михин 5 стр.

Вдоль берегов колонна ноябрей,
фарватер частный случай перекрёстков
Достаточно ли будет помереть,
чтоб не остаться в мелком посерёдке?

Одной души на всех нам потому
отчаяннейшим образом не хватит,
что в одиночестве ей потонуть
придётся без соседей по «палате».

Я тоже бы создал себе других,
по незнакомым городам скитаясь.
Почти родных, пусть их прижать к груди
проблематично, как талиб китайца.

Ведь всё-таки высокий смысл не в том,
чтоб с родственниками пообниматься
(для демиурга это моветон),
а «быть не одному».

Враг при пальпации
диагностируется в друга. Эх,
не может без компании живое
По сути дела, грех уже не грех,
когда нет эталона.

Освежёван
и разделён на части, бьётся дух
один во всех, но против каждых в каждом.
Поговорить бы а несут еду.
И бога одиночеством накажут.

А закаты из летнего поезда,
как размеры трехсложные,
зачаровывают так, что боязно
стать их вечным заложником.

Будто гномики, дачные домики
под садами пушистыми,
и свистят рельсы голосом тоненьким,
и поля неушитыми.

И уже все равно направления:
ехать, ехать не спрашивать
Между рельсами всё параллельными
или мне только кажется?

В кафешке на Невском, в кафешке на Невском
четыре китайца фигачатся в карты,
а мимо гуляют кому играть не с кем,
а я заказал веско кофе по-венски
Онегинский город в сто тысяч каратов

сияет улыбками, право имея.
Направо река и налево речушка
в граните, и только вода в переменных,
раскрыв рот, какой-то стоит еремеев,
не в силах иначе раскрыть свои чувства.

Ну да, поражает Пальмира старинным
и видом, и вкусом, и свежим искусством
у памятников продавать мандарины
и панками, что не согласны с тарифом
и ловких гостей с юга рубят в капусту.

А мне принесли дивно сваренный кофе,
на что среагировали и китайцы
и держат по ветру носы, как морковки,
фигачатся в карты, но как-то фигово,
задумчиво взглядами в кофе кидаясь

Такая вот странная вышла картина
весьма современного Санкт-Петербурга.
Смотрю и стреляю словами, как в тире,
во всё, что шевелится возле трактира
Да только нести чушь трибунно не буду.

Не эквивалентно тротилу 
страшнее во много раз,
когда за войну простили,
когда кто во что горазд,

трещат о правах проигравших
на фоне чужих побед.
А кто тут в кого перекрашен
двуличность не смыть в биде.

Надеются: «Вот бы рвануло!»
Но дело именно в том,
что нечему рва
Крым вернули,
а прочее моветон?

Когда уходит женщина, она
уходит на работу, как к другому,
и если любишь, будешь вспоминать
лишь этот факт.
И чаек грубый гомон.

Когда уходит женщина совсем,
то незаметно, словно на работу,
с запиской, без истерик и бесед.
И можно не искать в аэропортах.

Когда прощает женщина, её
почувствуешь, как горный воздух сразу,
и будущему шепчешь: «Настаешь
причём каким-то светлым и прекрасным».

Когда не любит женщина, не лю
то женщина ли это?
Чайки мрачно
приравнивают прошлое к нулю,
а будущее к неудачным.

Одуряюще плыл запах дыни,
и пищал полуночный комар,
выдавая «зубные» хиты мне,
у луны августела корма.

Ей, принцессе небес, было душно,
вот и вывесила свой филей
Умирал август, знойный, опухший,
и ведь некому было жалеть 

все искали сентябрь-потеряшку,
ведь о прошлом реви не реви.
А я рвал от досады тельняшку,
да пищал комар, тенор любви.

На берегу хранилища воды
в тени состарившейся ивы
мы были на двоих счастливы,
все остальное дым.

И по прошествии эонов лет
в другой взорвавшейся Вселенной
все повторится. Пусть бесцельно,
ведь что жизнь (?): маленький памфлет.

Так как вроде живём только раз,
то и фиг с ним. Сентябрь заторможенно
исполняет на холод приказ
и хорош, как мороженое.

Так как вроде бы не при делах,
не положена доля пиратская.
Осень от сентября родилась,
красота императорская!

Так как вроде уйдём насовсем 
хлопнуть дверью. Да ручка хреновая 
отрывается. Год, полысев,
сдохнет, споря с хронометрами.

Так как каждый прожитый закат 
это вовсе не номер порядковый,
а единственный, то т. ч.к.
Дальше сами «дотакивайте».

На берегу хранилища воды
в тени состарившейся ивы
мы были на двоих счастливы,
все остальное дым.

И по прошествии эонов лет
в другой взорвавшейся Вселенной
все повторится. Пусть бесцельно,
ведь что жизнь (?): маленький памфлет.

Так как вроде живём только раз,
то и фиг с ним. Сентябрь заторможенно
исполняет на холод приказ
и хорош, как мороженое.

Так как вроде бы не при делах,
не положена доля пиратская.
Осень от сентября родилась,
красота императорская!

Так как вроде уйдём насовсем 
хлопнуть дверью. Да ручка хреновая 
отрывается. Год, полысев,
сдохнет, споря с хронометрами.

Так как каждый прожитый закат 
это вовсе не номер порядковый,
а единственный, то т. ч.к.
Дальше сами «дотакивайте».

Всегда приходила немножечко «до»,
прощалась чуть позже, чем надо.
Вода так корабль, поставленный в док,
надолго оставить не рада.

Не то паутина; противна, не то 
как только её не костили,
а ей все равно, кем быть, хоть понятой,
(«быть», видите ли,  это стильно).

Ей каждый знаком, как прыжок из окна
знаком с каждым самоубийцей,
как в пряничном доме кирпич козинак,
но хочется дико упиться.

И если не понял, о ком это я,
то не торопись, мой читатель,
ты вспомнишь о ей, захотев постоять
над бездной, о бездне мечтая.

Катать в руке гадальный шар,
откладывая бесконечно
решение
Шаг скоротечен,
так нечего за нас решать!

Процесс катания почти
камлание.
В кофейной жиже
всё ближе.
Всё, конечно,  ближе.
Кидай, открой глаза, прочти,

создай иллюзию того,
что где-то есть судьба, и кто-то
решит. Что есть сверхсила «прото-».
Шанс оптом шаг для дураков.

Довериться шарам?
Катай,
самостоятельно решая.
Гадание большая шалость,
не шутящая никогда.

нормально»  сбежать на курорт
и жариться, жаря рапанов,
даря дарьям рот прямо в рот.
Нормально. Но, кажется, «пара 

загар» заработав, назад
вернуться, как будто в неправду,
где каждый такой же «тарзан»,
но только загар на нём «авто 

дорожный» просвет у Москвы
не то, что залезть в лес под Пензу,
но только там не с восковым
характером люди, «железно 

носитель» дырявых носков
любил рассуждать о паркетных
делах, а «тарзан» в поварской
колпак таскал в форме «ракета 

А она обожала его.
Или, может быть, ей так казалось.
И ждала.
И под звук дождевой
ей достаточно было: «Живой»
Ни к чему был дальнейший анализ.

А ему быть хотелось везде,
но вот там, где она, не хотелось.
Правда, даже гулящей звезде
нужно больше, не только раздеть
тело.

Дождь важнейший для них парадокс:
кухня, торт с ароматом ванили,
поправляя на свечке не воск,
а судьбу, налила кальвадос.
Не звонили

Наверное, жить надо так,
как будто бы скоро умрёшь,
как будто назад никогда,
а день без заката грабеж.

Наверное
Наверняка.
Он дверь открывал с ноги!..
Там лампочки слабый накал,
подъезд, раскрошившийся гипс

ремонта, поддатый сосед,
и нет даты смерти, котам
раздолье.
Забыл он, что сед.
Наверное, надо не так.

«Та-да-дах»,  лист железа на крыше
говорил с неподатливым ветром
о своей многотрудности метров
и о том, что не платят за вредность,
и что в марте с крыш яростно брызжет.

Ветер даже не слушал железку,
пожелтелые души врачуя,
удивляясь тяжёлой причуде,
грубой, косноязычной ворчунье.
И поскрипывала жизнь тележным.

Сентябрь заскрипел коленями,
опять не вовремя разбуженный
закончившимся коллегами.
Асфальт не мыт, земля без ужина, 
всё как-то оказалось брошено
«Сдается лето с недоделками» 
размазал дождь листочек крошечный,
смыв с тумбы и основу клейкую.
Уходит всё.
Но к остающимся
приходит остальное
Родственник
всклокоченным спросонок чудищем
ругает лето, вставши осенью.

Если некуда вам,
если незачем мне,
время блюзу давать,
как бармену, монет 
пусть нальёт рома в грусть,
а в закат ре-минор,
гитаристу не труд.
Вечер в стиле «horror»
развивается по
направлению к
веку, где Эдгар По
видел наверняка
прототипы новелл.

Заскучавший маньяк
в сердце мне повелел
вам купить арманьяк.
Бада-бум, бада-бум!
Предвкушение ли
В жизни много табу,
но не стоит юлить
с блюзом: он достаёт
до глубинных причин,
где моё не моё
а мы оба ничьи

Правда в том, что сейчас
отзвучит бэк-вокал,
мы продолжим молчать,
и не будет никак

Когда-то здесь явно стояла постройка,
кафе не кафе сохранился фундамент.
И рядом дорога.
Все мимо годами.
И мне тоже мимо.
Без слёз, без восторга.

Подобных мест множество вдоль каждой трассы,
и запоминать их лишь зря тратить память,
но если таким душу проконопатить,
то в ней сохранишь дольше лирику, страсти

и прочая, прочая, что человека
непрочно, но от нелюдей отличает.
Изломанный столик, кашпо с молочаем
«Мы движемся, лишь что-нибудь искалечив»,

закон не закон что-то в нём от природы.
Стою, докурив, ворошу туфлей куклу.
Скажите, у вас бы свело тоже скулы?
И если да, то мы единой породы.

Сегодня, в октябрь, народу изрядно,
различной породы, и может быть даже
нас больше, чем сделано было снарядов,
чтоб нас уничтожить.
Но росту продажи

способствует не масса электората,
а рост производства снарядов. Клепают,
чтоб выжить, смерть, жизнь называя проклятой,
забывши, что смерть, словно пуля слепая.

Нет, я не за то, чтоб искать справедливость
(такую пургу не создал демиург), но
хотелось бы, чтобы возможность продлили
шептаться ночами и нежности муркать,

и по петербургам страдать в амстердамах,
и не находить даже дома покоя
Ведь жизнь не бессмысленный путь растаманов,
и не всё равно, кем ты будешь закопан.

Нас обстоятельства часто принудят,
только мы не выполняем уроки.
Слышу, как в раковине, фразы рокот:
«Было непросто, и проще не будет».

Поезд приходит, уходит, а после
некоторым всё ещё не понятно.
Но пусть они на себя и пеняют
Проще не надо, была бы в том польза.

Враги, как водится, кишат.
Отдать бы им колючий свитер
мы разучились ненавидеть
открыто, не исподтишка.

Марш миллионов, прочий фарс
не демонстрируют святую
злость на врага, а лишь свистульку
и ультразвуковое «фас!».

Игра с врагами не игра,
а способ жизни, верный способ
узнать, кем ты друзьям стал после,
благодаря своим врагам.

Похолодало окончательно.
И дело вовсе, дело вовсе
не в декабре и том, что носят, 
мы стали старше, жёстче, тщательней.

Простительное непростительно
растаяло, как карамелька
в ладошке детства. Помним мельком
и врём, что вкусное растительно.