Михаил Лужский
Однажды в XIII веке
Предисловие
Русское Средневековье тема столь же романтическая, сколь и трудная для описания ее в художественной литературе. Огромное количество потрясающих своей глубиной увлекательнейших сюжетов, яркие персонажи, проявляющие себя во всем своем многообразии в бесчисленных конфликтах этой удивительной эпохи, широчайшая географическая палитра мест действия от прожаренных южным солнцем древних стен Константинополя Царьграда по-русски, до холодных неприветливых вод Балтийского и Белого морей все это привлекало и будет привлекать писателей, художников, поэтов и прочий творческий люд. Эпические битвы, известные всем, отраженные в многочисленных летописях и хрониках, и мелкие стычки, забытые современниками и потому неизвестные потомкам, политические страсти, верность и измена, любовь и ненависть прорываются к нам из скупых летописных строк, будоража фантазию, рисуя в нашем воображении объемные и яркие картины.
Однако, автор, берущийся донести до зрителей или читателей те образы, что сложились у него после прочтения летописей, хроник иных текстов, после осмотра древней крепости, посещения старинного храма, музея или прогулки по местности, где произошли некие известные исторические события, сталкивается с огромными трудностями. Все меняется даже то, что кажется старинным и неизменным. Крепость Старой Ладоги выглядела совсем не так, как сейчас, когда на берег Волхова впервые поднялся приглашенный на княжение союзом славянских и финских племен Рюрик. Стены новгородского кремля выглядят сейчас совершенно иначе, чем они выглядели, когда в Новгород после победы в Невской битве возвращался князь Александр Ярославич Храбрый (а не Невский, это прозвище он получил не от современников, а от потомков), также, как и древняя цитадель Пскова, которая неоднократно перестраивалась, не похожа на то, что видел князь Довмонт, отправляясь в раковорский поход. Владимир Мономах никогда не носил шапку, которую мы называем его именем, а шлем, известный нам как шлем князя Ярослава Всеволодовича, возможно, никогда ему не принадлежал.
Изменилась и русская речь. Сейчас современный житель России, в совершенстве владеющий русским языком, вряд ли поймет беглую речь своего предка, жившего семьсот-восемьсот лет назад. Предки оперировали иными мерами длины и веса, по-другому определяли свои координаты в пространстве и времени и на вопрос «что такое хорошо и что такое плохо» отвечали совсем не так, как отвечает наш современник.
Это был суровый и грозный мир, мир молодых и энергичных людей, ибо взрослели в нем рано, а умирали быстро. Люди торопились жить, поскольку смерть поджидала их всюду любая простуда, вросший в палец ноготь, пустяковый порез или заноза могли в одночасье свести в могилу сильного и здорового человека. Наши предки любили красиво и ярко одеваться, бурно отмечали праздники и другие радостные события и не шибко горевали из-за событий печальных слишком мало в их жизни было радостей, чтобы ими пренебрегать, и слишком много печалей, чтобы уделять им сугубое внимание. Они не боялись никакого труда, проявляя в любой деятельности редкие для нашего времени упорство, настойчивость и последовательность, они не берегли себя ни в работе, ни на войне, сознательно отдавая все свои силы, а, в случае необходимости и саму жизнь, ради блага своей общины.
В те времена эпоху Раннего и Высокого Средневековья люди по-другому относились к многим понятиям, имеющим значение для нас сегодняшних, таким как жизнь, любовь, счастье. Они твердо знали, что их жизнь не принадлежит им самим, что она дана им взаймы богом, который в любой момент может ее забрать и это нормально, что любовь это, в первую очередь, долг, а не желание, а счастье это достаток в доме, в семье, это отсутствие пожаров и ратей, голода и моров. Ценность человеческой жизни для них определялась исключительно степенью полезности этой жизни для семьи, для общины, поэтому смерть ребенка воспринималась ими гораздо менее трагично, чем смерть взрослого мужчины-кормильца, или женщины-матери-домохозяйки.
Подавляющее большинство людей искренне верили в Иисуса Христа, и столь же искренне верили в домовых, леших и прочую нечисть, оставшуюся им от их предков-язычников. Это даже нельзя назвать верой они знали, именно знали, что всё это существует на самом деле, в их мире, они могли собственными глазами видеть и ангелов господних и водяного с кикиморой, колдовство, волхование и сопутствующие этим явлениям чудеса были неотъемлемой частью их жизни, и непосредственно на нее влияли. Они не были глупы, но были невежественны, не были наивны, но были суеверны, не были жестоки, но часто поступали жестоко.
И все-таки это были наши предки, жившие на нашей земле, говорившие на нашем языке, пусть и непохожем на современный, это были люди, в целом, такие же как мы, со своими проблемами, желаниями, или как говорили в древности «похотями», и нам всегда нужно помнить, что, если бы не было их, не было бы и нас.
Да, это был чистый, красивый и очень опасный мир, где требовалось постоянно быть настороже, где человеческие законы только-только начинали делать первые слабые попытки ограничить произвол сильного над слабым (поэтому нужно было быть сильным), где в любой момент каждый человек готов или бежать, или сражаться, чтобы выжить самому или дать возможность выжить другим ценой своей жизни.
Описать этот мир во всех его тонкостях и деталях сейчас не сможет никто. Профессиональные историки знают о нем намного больше остальных, но и они не смогут сделать это с полной достоверностью и точностью, в чем сами честно и признаются.
Следующий ниже текст является плодом попытки представить и восстановить мир, в котором жили наши русские предки восемьсот лет назад. Я, как автор, старался максимально приблизиться к возможной реальности того времени, о котором пишу, хотя и не пытался погрузиться в тот мир, в то время, полностью это, во-первых, невозможно, а во-вторых, что гораздо важнее, этот мир, это время чуждо и непонятно нам, людям XXI века, и, если мои герои заговорят на древнерусском языке, о котором я сам имею весьма посредственное представление, это вряд ли спровоцирует у читателя дополнительный интерес к тексту, скорее наоборот. Тем не менее, я старался не отходить от общей канвы течения событий, известной нам по летописям и другим историческим источникам и в какой-то степени мне это удалось.
В представленной книге не будет умопомрачительных любовных интриг и чувственных сцен, поскольку понятия любви в том смысле, какой вкладываем мы в него сейчас, в то время просто не существовало. В ней также не будет героев с нетрадиционной сексуальной ориентацией, не будет и темнокожих героев просто потому, о наличии как тех, так и других на Руси в описываемый период у нас нет никаких сведений. Не будет даже женщин-воительниц или женщин-правительниц, опять же только и исключительно потому, что исторической науке о деятельности таковых в XIII в. на Руси ничего не известно, а придумывать с нуля и искусственно вживлять такие образы в ткань повествования мне не хотелось, да, собственно, и зачем я стал бы это делать?
Одной из основных целей моего повествования явилось желание показать мир наших предков таким, каким вижу его я сам. В этом мире каждый занимался своим делом мужчины тяжким (в том числе и ратным) трудом добывали хлеб насущный, женщины вели домашнее хозяйство, рожали и воспитывали детей, обеспечивая и сохраняя, тем самым то, ради чего только и стоит трудиться и сражаться дом и продолжение рода.
Мы попробуем взглянуть на мир наших предков не изнутри, как видели его они, а как-бы издали, с высоты, отстраненно, будем наблюдать за ними не как участники событий, а как сторонние наблюдатели, прибывшие в конкретное время и в конкретное место, чтобы удовлетворить свое любопытство и немного развлечься.
Итак, вперед! Нас ждет холодное лето 1228 года.
Часть первая. Тёсовские тати
Шило, ты мне нужен. Пошли, боярин кличет.
Окинф обернулся. Он только что зашел в гридницу, так в новгородской земле называли дружинную избу, после городского обхода и хотел немного отдохнуть, но в дверях столкнулся со своим сотником Гаврилой Нежатичем.
Пошли-пошли, потом отдохнешь. Вячеслав Гориславич зовет.
Чего хочет?
Там узнаешь. Сказал, чтобы я к нему шел и толкового десятника с собой взял. Ты же у нас толковый?
Толковый, толковый недовольно пробормотал Окинф.
А раз толковый, то на всякий случай скажи своим, чтоб не расходились.
Делать нечего, Окинф огляделся, увидел Пешу, кметя из своего десятка, приказал ему собрать десяток и ждать его в гриднице, вздохнул и вместе с Гаврилой снова вышел на улицу.
Лето в этом году опять было холодным и дождливым, вот и сегодня промозглый северный ветер «из гнилого угла» сквозил по всему городу, то и дело нагоняя унылый дождь, больше похожий на осенний, чем на летний. Холодно.
Дом новгородского тысяцкого Вячеслава Гориславича находился недалеко от детинца на Прусской улице. Во дворе стояли оседланные кони под дорогими седлами, рядом прохаживались двое незнакомых Окинфу ратников в полной сряде и при мечах.
Дом новгородского тысяцкого Вячеслава Гориславича находился недалеко от детинца на Прусской улице. Во дворе стояли оседланные кони под дорогими седлами, рядом прохаживались двое незнакомых Окинфу ратников в полной сряде и при мечах.
Никак, гости у боярина проговорил Гаврило.
У дверей горницы, где Вячеслав обычно принимал тех, кто пришел к нему по какому-либо делу, стоял слуга.
Заходи, Гаврила. Боярин сказал, как придешь, сразу к нему Это с тобой? спросил, указывая на Окинфа.
Со мной. Кто там у него?
Князь Ярослав приехал.
Ого. Сам князь. Может подождать?
Заходи.
Боярин ждал их в горнице, сидя за небольшим столом у оконца, затянутого бычьим пузырем. Напротив него сидел князь преяславский и новгородский Ярослав Всеволодович, сын умершего пятнадцать лет назад великого князя Владимирского Всеволода Юрьевича1. Князя Окинф видал и раньше, ходил с ним в несколько походов, но там князя всегда окружали дружинники и так близко от Ярослава он оказался в первый раз.
Окинф поздоровался и поклонился. Князь на приветствие ответил легким кивком, коротко окинув Окинфа и Гаврилу тяжелым властным взглядом серых холодных глаз, в котором, однако, Окинфу почудилось некоторое любопытство. Вячеслав же, кивнул вошедшим дружинникам вполне дружески.
Заходи, Гаврило. А, Окинфа привел? Добро. Присаживайтесь боярин указал на лавку, стоявшую возле стены Гаврилу, княже, ты знаешь, а это Окинф Шило, десятник. Его хочу по этому делу послать и уже обращаясь непосредственно к Гавриле и Окинфу, продолжил Значит, дело такое. Слыхали про тёсовских татей?