Евфимий поселился в уединенном месте в болгарских горах, построил там церковь во имя Святой Троицы, «поборником которой он был» и основал небольшой монастырь. Вскоре в этой обители у него появился целый «сонм учеников, сколь многочисленных, столь и почтенных».
Монастырь Святой Троицы стал крупным центром богословия и болгарской книжности, где Евфимий с учениками занимались переводами богослужебных книг с греческого языка на старославянский, а также исправлением («справой») многих уже существующих текстов. И дело было не только в стилистических погрешностях, которых в переводах с греческого языка на староболгарский (старославянский) накопилось немало. Как пишет Григорий Цамблак, под видом многих, на первых взгляд благочестивых, но многократно и с искажениями переписанных книг «скрывался и многий вред, и сопротивление истинным догматам, потому и произошли из них многие ереси».
Монастырь Святой Троицы стал крупным центром богословия и болгарской книжности, где Евфимий с учениками занимались переводами богослужебных книг с греческого языка на старославянский, а также исправлением («справой») многих уже существующих текстов. И дело было не только в стилистических погрешностях, которых в переводах с греческого языка на староболгарский (старославянский) накопилось немало. Как пишет Григорий Цамблак, под видом многих, на первых взгляд благочестивых, но многократно и с искажениями переписанных книг «скрывался и многий вред, и сопротивление истинным догматам, потому и произошли из них многие ереси».
Евфимий Тырновский стал инициатором настоящей книжной реформы, которая заключалась в сверке текстов Библии и богослужебных книг с греческими оригиналами и в очищении множества болгарских рукописей от поздних вставок и искажений.
Средневековый болгарский писатель Константин Костенецкий и самого Евфимия называет «великим художником словенских письмен». Стремление «обновить», очистить книжное слово хорошо видно и в собственных литературных произведениях Евфимия Тырновского. Сохранилось четыре жития, четыре похвалы и несколько сочиненных им гимнов.
В предисловии к составленному им житию болгарского святого Иоанна Рильского он пишет: «То, что жившие до нас описали грубо и неискусно, попытались мы рассказать достойно, как и подобает, ибо наверняка знаем, что повесть об отце обычно веселит души любящих Бога и умножает в них рвение».
Возвращаясь в Болгарию, Евфимий думал укрыться в горах и жить в молитвенном уединении, но все получилось иначе. Монастырь Святой Троицы, где он был игуменом, стал в Болгарии конца XIV века, как сейчас принято говорить, центром межславянского культурного общения.
Как пишет главный биограф Евфимия Григорий Цамблак, «принял он себе в ученики по апостольскому жребию множество людей, не только из болгарских родов, но и издалека из всех северных стран до самого океана, и из западных до Иллирика». В стенах обители Святой Троицы потрудились книжники и Византии, и Руси, и стран Балканского полуострова. Один из единомышленников Евфимия Тырновского, Киприан, впоследствии станет митрополитом в Москве и активным распространителем книжности на Руси.
В 1375 году Евфимий был избран Патриархом Болгарским. В сочинении «О пастыре добром Евфимии» говорится, что он превратил Царьград-Тырново в одну большую «странноприимницу». «Кто еще был столь милостив, что обливался слезами при виде нищих, кто мог сравниться с ним в отношении к нищете?» восклицает автор.
При этом Патриарх Евфимий был непримирим по отношению к еретикам и язычникам. Как-то в болгарской столице появились некие Пирон и инок Феодосий, по прозванию Федул, сторонники Варлаама и Акиндина и противники афонских монахов-исихастов. Они были искушены во многих «внешних науках» и помимо этого занимались колдовством и волхвованием. Подобные «волшебники» всегда находят зрителей, увлекли они и многих болгарских вельмож. Патриарх Евфимий неоднократно обличал этих проходимцев и не успокоился до тех пор, пока их не изгнали из Болгарии, как «аравийских волков».
Однажды Патриарху стало известно, что неподалеку от Тырново, в лесу за рекой возле церкви Пресвятой Богородицы, горожане целыми семьями собираются на ежегодный праздник, который длится восемь дней (скорее всего, речь идет о праздновании памяти Иоанна Крестителя, который во многих славянских странах был «переделан» в июльский языческий праздник Ивана Купалы). На летние празднества болгары собирались вовсе не для молитвы, а водили хороводы, совершали языческие обряды, устраивали гадания, предавались пьянству и разврату. Узнав об этом, Патриарх Болгарский «по-иному установил праздник, запретив сходиться на старое торжество» и пресек все эти языческие вакханалии.
В конце XIV века Второе Болгарское царство представляло собой несколько политически самостоятельных владений: Тырновское царство, Видинское царство и Добруджанское княжество.
Тырновское царство, принадлежавшее царю Ивану Шишману, было самым крупным. Помимо Тырново, ему принадлежали болгарские города-крепости Никополь, Орехово, Систово, Дрестр, София.
В «Рильской грамоте царя Ивана Шишмана», датированной 1378 годом, пожалованной Рильскому монастырю, есть слова: «И так да пребывает этот монастырь моего царства Святого Ивана-пустынника со всеми своими имениями, которые перечислены выше, свободно, и да не будет обеспокоен кем-либо до тех пор, пока солнце светит на земле и пока существует царство мое»
Выводя эти слова, болгарский царь Иван Шишман не подозревал, что времени его царству осталось всего пятнадцать лет.
В раздробленном виде Болгария никак не могла противостоять турецкому завоеванию, когда на ее земли двинулась османская армия. Турки одну за другой одерживали победы на славянских землях.
«Турки, как только приблизились, не медля ни мгновенья, вступили в бой, и была битва великая, и лилась кровь, и пало вельмож и воинов без числа, и потемнел воздух небесный от множества стрел и копий, летавших, как солома по ветру, и гудела земля, и раздавался шум великий от копий, ударявшихся о щиты, и падали кони и люди», описывается одно из таких сражений в средневековой болгарской летописи.
Даже сообща было трудно противостоять османской военной силе, но болгарские правители, погрязшие в давних родовых распрях, и не думали о сближении
«И пришел он (враг. Ред.), и захватил, точно обыкновенное гнездо, все болгарские пределы», с горечью сообщает анонимная болгарская летопись XIVXV веков.
Наступил день, когда турки захватили и Тырново, разорили и сожгли весь город, осквернили главную соборную церковь. Как пишет Григорий Цамблак, отсылая к ветхозаветным образам, «в иноплеменные руки попал кивот Завета, святая святых оказалась во власти ассирийцев, и, что страшнее всего святыни были брошены псам».
После разрушения главного городского собора Патриарх Евфимий перешел служить в церковь Святых Петра и Павла, продолжая опекать свою несчастную паству. «Заботился он о том, как уберечь людей от погубления варварами, поучал их, утешал, поднимал падающих и лежащих, поддерживал оступившихся и тех, кто мог упасть, воздавал хвалу борющимся и призывал их к мужеству».
Как-то воевода-турок, поставленный управлять покоренным городом, велел собраться в храме всем самым известным и уважаемым жителям Тырново якобы на общегородской совет. Патриарх Евфимий на него приглашен не был.
Когда горожане, цвет Тырново, собрались в одном месте, в храм ворвался вооруженный отряд турок и перебил всех болгар. В тот день мученическую смерть в стенах храма приняли сто десять человек. «Кровожадный зверь заклал их посреди церкви, словно бы принес их в жертву, не устыдившись седин, не пожалев юности, но отдав их горла на потеху кинжалам», рассказывает Григорий Цамблак.
Вскоре после этого был схвачен и Патриарх Евфимий турки сорвали с него церковное облачение и повели к городской стене, где происходили массовые казни жителей Тырново. Он «предстал перед мучителем без трепета в душе, не изменившись от страха в лице, но являя спокойствие и благодать живущего в нем Духа», пишет его биограф.
Патриарх Евфимий жалел лишь об одном: что его не позвали в церковь в тот день, когда были убиты сто десять его сограждан. «Почему, нечестивец, так безумно и унизительно умалил ты достоинство моего сана? Ведь священнику подобало принести себя в жертву прежде тех, кто пал твоими жертвами, как пастырю подобает идти впереди своих овец, а отцу впереди своих детей. Все они мне были доверены, потому и чашу заклания мне первому должно было испить, как возделывающему землю полагается первому вкусить от сладких ее плодов», обратился Патриарх со словами упрека к турецкому военачальнику.
Затем Евфимий положил голову на плаху, палач занес над ним топор и дальше произошло то, что называется чудом. Палач так и не смог опустить орудие убийства на голову Патриарха Евфимия, его рука словно окаменела: то ли магометанин побоялся взять на себя грех убийства человека, которого все вокруг называли святым, то ли и впрямь был парализован. Но все присутствующие увидели, что неподвижная рука палача была словно «рука мертвеца, прикрепленная к живому и движущемуся телу». Турки в суеверном страхе разбежались прочь. Патриарху Евфимию вернули его облачение и сказали, что он может идти куда хочет.
Даже оказавшись на волоске от гибели, Патриарх Болгарский не покинул Тырново, стараясь хоть как-то облегчить горькую участь своих соотечественников.
Через какое-то время турки начали собирать большую партию рабов из местных жителей для отправки на восток. Снова для жителей Тырново наступил день великого плача: «От этого зрелища могли бы прослезиться и камни города ведь детей отделяли от родителей, братьев от сестер, ибо не всех уводили туда, где они могли бы видеть друг друга и утешаться в печали, но одних, отличающихся происхождением, богатством или красотой лица, уводили, других же оставляли И обнимали они друг друга, целовали, прощались, оглашая рыданиями окрестности»
Среди пленных, кого уводили из Тырново, шествовал, опираясь на посох, и Патриарх Болгарский Евфимий, который был определен в заточение в один из монастырей Македонии.