Акушерка и санитарка приёмного, а также дежурный доктор и дежурный интерн сделали настолько серьёзные и дубовые лица, что можно было не сомневаться еле удерживаются от смеха. «Прекрасная у вас родилась внучка на» Язва всё-таки, эта Мальцева. Жуткая язва. Жена Панина великолепна, ха-ха три раза! Вечно в стоптанных башмаках и перекрученных чулках. Совершенно непонятно, почему с ней всегда так? Панин мужик не жадный, наверняка на тряпки ей отваливает. Но Варвара Панина просто понятия не имеет, как должна выглядеть женщина. У Варвары Паниной всегда бесцветный мышиный пучок на затылке, пальто какое-то вытянутое, даже если новое А вообще-то, нехорошо. Нехорошо сплетничать. Варвара очень хорошая милая женщина, приятная во всех отношениях. Жена и мать. Мать троих детей. А теперь вот ещё и бабушка. А то, что эта стерва Мальцева всю жизнь у начмеда в любовницах, ещё не даёт ей права оскорблять его жену Хотя, конечно, Татьяна Георгиевна, в отличие от Вари Паниной, штучка та ещё. Понять Семёна можно.
Выражение лица Семёна Ильича стало просто-таки зверским. Он оглядел всю почтенную публику, чьи даже самые потаённые мыслишки были ему отлично известны и, не ответив на поздравления заведующей обсервации, сказал:
Поперечное положение. Крупный плод. Анатомо-функциональная несостоятельность рубца на матке[5]. Четвёртое вхождение в брюшную полость. Так что, Татьяна Георгиевна, переодевайтесь и мойтесь. Я уже распорядился развернуть операционную.
Вот это была несостоятельность так несостоятельность! Хорошо успела баба в родильный дом вовремя. Да и поперечное крупного плода это вам не фунт изюма. Пять семьсот. Всё-таки Панин ас каких мало. Мужчина, так владеющий ремеслом тем более ремеслом хирургическим, поневоле вызывает восхищение. А там, где у баб восхищение, там и все остальные ментально-психические образования типа любви и привязанности. Панин в деле это никакой суеты, ни единого лишнего движения При вхождении в брюхо, правда, резанул мочевой пузырь. Ну да там предыдущие умельцы дупликатуру пузырно-маточной складки[6] так на матку натянули, как будто не перитонизировать[7] хотели, а мочевой пузырь на лоб пришить. Мог бы и сам справиться, но сегодня Панин был не Панин а сплошная буква. Как будто дух из него напрочь вышибли. Просто робот-манипулятор какой-то, а не живой мужчина из плоти и крови. Пришедший из главного корпуса уролог недовольно топтался у батареи позади операционной медсестры, бурча себе под нос: «Мясники! Почему электрокоагулятором не пользуетесь?! Почему у вас тут вечно реки крови льются? Почему у нас кровопотери в тридцать, в пятьдесят, ну в сто миллилитров, а тут?..»
Поперечное положение. Крупный плод. Анатомо-функциональная несостоятельность рубца на матке[5]. Четвёртое вхождение в брюшную полость. Так что, Татьяна Георгиевна, переодевайтесь и мойтесь. Я уже распорядился развернуть операционную.
Вот это была несостоятельность так несостоятельность! Хорошо успела баба в родильный дом вовремя. Да и поперечное крупного плода это вам не фунт изюма. Пять семьсот. Всё-таки Панин ас каких мало. Мужчина, так владеющий ремеслом тем более ремеслом хирургическим, поневоле вызывает восхищение. А там, где у баб восхищение, там и все остальные ментально-психические образования типа любви и привязанности. Панин в деле это никакой суеты, ни единого лишнего движения При вхождении в брюхо, правда, резанул мочевой пузырь. Ну да там предыдущие умельцы дупликатуру пузырно-маточной складки[6] так на матку натянули, как будто не перитонизировать[7] хотели, а мочевой пузырь на лоб пришить. Мог бы и сам справиться, но сегодня Панин был не Панин а сплошная буква. Как будто дух из него напрочь вышибли. Просто робот-манипулятор какой-то, а не живой мужчина из плоти и крови. Пришедший из главного корпуса уролог недовольно топтался у батареи позади операционной медсестры, бурча себе под нос: «Мясники! Почему электрокоагулятором не пользуетесь?! Почему у вас тут вечно реки крови льются? Почему у нас кровопотери в тридцать, в пятьдесят, ну в сто миллилитров, а тут?..»
Потому что это акушерство! рявкнул Семён Ильич. И немного наконец разморозился. А где же ваш паж? язвительно вопросил он своего ассистента Татьяну Георгиевну. Отдыхает после праведных трудов? Интересный случай, а его и след простыл? Или он отсюда не вылезал, потому что его вовсе не акушерство интересовало?
Семён Ильич, я понятия не имела, что будет интересный случай. И отпустила интерна домой. У них свой график дежурств. Вон стоит другой интерн. Вы ему, кстати, помыться не разрешили.
Мне тут только лишних лап не хватало, пробурчал Панин. Кровь заказали?!! заорал он.
Господи!.. Да! Тут же из «предбанника» подскочил анестезиолог.
Бумажки потом будете писать! Пока больная на операционном столе, вы обязаны стоять около неё!
Да я только на секунду вышел. И не одна же она тут, анестезистка рядом.
Анестезистка Все вы разгильдяи и
Не можете придумать кто ещё, да? услужливо проворковал анестезиолог.
Я у вас тут сейчас в обморок упаду, у этой батареи. Кровищи море, жарко! жалобно проныл уролог.
Иди, становись, работай. Матку уже ушили
Семён Ильич немного подвинулся, освобождая место профильному специалисту.
Завершали операцию в полнейшей тишине.
Когда была наклеена повязка, Панин с треском сорвал перчатки и буркнув традиционное: «Всем спасибо!» проворчал в никуда:
Татьяна Георгиевна, всё запишите и ко мне в кабинет на подпись.
Анестезиолог насмешливо глянул на Мальцеву.
Вы бы за своей документацией следили вместо того, чтоб глазки строить! снова в никуда пролаял Панин и вынесся из блока.
Что это с ним? спросила операционная сестра. Дедом стал, радоваться надо.
Испереживался! саркастично ляпнул наркотизатор. Тань, куда бабу? В интенсивную?
Ну разумеется.
Иди-знай. Сэмэн совсем чумной. Вдруг «не разумеется»?
Ну так пойди, спроси!
Что я, больной на голову? Ты сказала в интенсивную вот и под твою ответственность. Кровопотеря какая?
Литр пиши.
А-а, так ты её мне в интенсивную, чтобы с кровью не самой мудохаться?
Ты начал капать, ты и продолжай. А в интенсивную госпитализируют совсем по иным причинам!
Танька, ты-то чего рычишь? Это что, заразно?
После перекура Татьяна Георгиевна почти полтора часа писала историю и заполняла журнал операционных протоколов. Ну Панин, ну гадина! Нашёл себе девочку-писаря. Скотина!
Около двух часов ночи она позвонила ему в кабинет.
Да!
Я так надеялась, что ты не возьмёшь трубку!.. Я всё написала. Подпись терпит до утра?
Не терпит. Зайди.
Чтоб ты был здоров!
Татьяна Георгиевна, я вам больше не нужен? ехидно поинтересовался Панин, как только она прикрыла дверь, войдя в кабинет начмеда.
Если вы о кесарской с поперечным, то она стабильна. Вы можете совершенно спокойно ехать домой, Семён Ильич.
Ты прекрасно поняла, о чём я! Что это вчера было?!
Ты прекрасно поняла, о чём я! Что это вчера было?!
Уже позавчера, Сёма. Два часа ночи. Нормальные люди давно спят в своих кроватках, а не выясняют отношения, путая рабочее с личным, а тёплое с мягким. Так что позавчера-вчера было? У тебя внучка на автобусной остановке родилась? Татьяна Георгиевна хихикнула и полезла в один из шкафов. Достала бутылку отменного коньяку, две рюмки и налила абсолютно равные порции. Одну рюмку передала Панину. За тебя, мой дорогой.
Они выпили.
Ты переспала с ним?! чуть не взвизгнул Панин, так зверски жахнув об стол рюмкой, что у той отвалилась ножка.
Сёма! Ты взрослый мужик. Руководитель крупного лечебно-профилактического учреждения. Семейный человек. Многодетный отец. Дед уже. А ведёшь себя, как пацан, тёлку которого видели «на раёне» с другим.
А ты ведёшь себя как блядь! Как старая блядь! злорадно прошипел Семён Ильич.
Ты ещё забыл добавить прилагательное «одинокая», безмятежно прокомментировала Татьяна Георгиевна. Старая одинокая блядь. Вот так бы было правдивее. Мы, старые одинокие эти самые, Сёма, можем вести себя как угодно. И с кем угодно. Потому что мы никому ничего не должны.
Я сколько раз тебе замуж предлагал!
Ой, ну завёл шарманку Не так уж и много раз, если ты решил заделаться счётной комиссией. Не так уж и много. И не так уж искренне предлагал.
Чем ты вчера занималась?!
Ну ладно. Правда, правда и ничего, кроме правды. Ещё позавчера я термоядерно кокетничала с интерном на нашей ежегодной вечеринке двадцать третьего февраля, которую мы проводим в изоляторе вверенного мне отделения обсервации. Затем мы с интерном покинули здание
Выставила меня на посмешище!
Опять твои ненужные эмоции. Как я могла выставить тебя на посмешище? Если бы Варвара Панина кокетничала с интерном это было бы действительно посмешище. В смысле ты был бы выставлен на посмешище. Но Варвара Панина жена и мама. Больше у неё профессий нет Пардон, теперь ещё и бабушка. Многостаночница. В отличие от меня, имеющей одну-единственную специальность: акушер-гинеколог. Разумеется, я понимаю, что вы, Семён Ильич, в качестве начмеда конечно же сильно беспокоитесь за моральный климат в коллективе. Но тогда вам самому в первую очередь необходимо прекратить никому не нужные и даже тягостные многолетние отношения с заведующей обсервационным отделением Мальцевой.
Так я что, больше тебе не нужен?!
Я так понимаю, в текущий момент времени вопрос о ненужности кого бы то ни было лично мне становится просто-таки злободневным.
И не ёрничай, пожалуйста!
Сёма, для полноты картины тебе не хватает только руки заламывать. Кстати, что мы стоим, как два мудака? Ты не возражаешь, если я присяду на диванчик?
Татьяна Георгиевна шлёпнулась на диван и закинула ногу на ногу.
А если ты будешь так беспредельно галантен, что позволишь мне закурить у тебя в кабинете, то я расскажу тебе, что было после того, как мы с интерном покинули здание. Именно на этом месте правдивого повествования ты меня перебил. Создаётся впечатление, что на самом деле ты не хочешь узнать продолжение.
Кури! Пепельница сама знаешь где. Для тебя только и держу, между прочим!
Как душевная щедрость! Какие милые разборки в два часа ночи в кабинете начмеда! Мечта любой женщины, что и говорить!
Или ты прекратишь язвить, или я
Что ты?! Сёма, ну что ты? устало выговорила Татьяна Георгиевна и прикурила сигарету.