Иван Наумов
Мальчик с саблей (сборник)
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Часть I. Эмпатам и роботам
Осторожно, волки!
Азбука, детка, у нас всего из четырёх букв. Альфа, бета, гамма и нейтроны.
01
Тайга замерла, прислушиваясь к жёсткому, давно забытому звуку. Даже ветер утих, оставил в покое иссохшие макушки кедров. Облезлая белка нырнула в дупло. Привстал на задние лапы и застыл свечкой любопытный горностай.
А звук нарастал, приближался, катился во все стороны от рассекающей тайгу широкой насыпи. На её верху высокая трава скрывала бурые полоски металла, вибрирующие сильнее и сильнее.
Неспешно двигалась через притихший лес странная конструкция. Будто кто-то поставил огромную маслёнку прямоугольное керамическое блюдце с прозрачной округлой крышкой на вагонную тележку. Вся ходовая часть снизу была закрыта фаянсовым кожухом, лишь две колёсные пары выходили наружу, отчего дрезина напоминала детскую игрушку. Похожий на край раковины белый нос рассекал бурьян, и казалось, что дрезина плывёт по серо-зелёному травяному руслу. Толстые стебли стегали покатое днище.
Под колпаком блестели в лучах утреннего солнца три лысые головы.
Хожая рельсина она поёт! развалившийся на двух передних сиденьях обходчик Лось стянул респиратор на шею, обнажил мечтательную, шалую улыбку. Когда дорога накатана, это же песня, а не шум! Шестьдесят вагонов да на жёсткой сцепке музыка!
Старший упакованный в камуфлированный комбинезон с высоким горлом поручик Седых ссутулился над листком экрана, прискотчёванным к спинке Лосиного сиденья. На секунду скосил глаза на датчик нуклидки, к пляшущей циферке, замыкающей череду нулей, и тоже снял маску.
Топограф Клевцов прижался к стеклу шишковатым лбом. Его мутило от самой Зимы. Сероватая кожа обтягивала скулы, и когда Клевцов страдальчески закрывал глаза, его лицо превращалось в древнегреческую маску скорби.
А тут слышите? Лось показал пальцем себе под ноги. То, что попутчики не пытались поддержать беседу, ничуть его не смущало. Звук глухой, пыльный. Это ржа, братцы. Рельсина она без пригляду да без нагрузки долго не живёт.
Перед поручиком по экрану в нескольких окошках ползли разноцветные холмики графиков. Приём сигнала, уровень фона, состав воздуха, высота над уровнем моря. Четыре камеры по углам дрезины в реальном времени гнали в Трест по радиоканалу проплывающий мимо пейзаж.
Из-за кособокой комковатой тучи выбралось жгучее весеннее солнце, и под плексигласовым колпаком сразу стало душно.
Тормозни, сдавленно попросил Клевцов. Не могу чего-то.
Лось вопросительно обернулся к поручику. Тот не глядя кивнул, что-то торопливо отстукивая на мятой клавиатуре. Обходчик плавно потянул на себя рукоятку скорости. Дрезина сбавила и без того тихий ход, остановилась.
Быстро только, предупредил Седых. И так весь график к чёрту.
Стало тихо, лишь под задними сиденьями, остывая, еле слышно засвистела счетверённая дрейковская батарея. Лось поднял колпак. Топограф, держась за живот, засеменил в лес.
Лось с упоением втянул ноздрями прохладный хрусткий воздух. Снял с пояса «личку» портативную нуклидку, выставил обзор на узкий луч и, спрыгнув в траву, пошёл вокруг дрезины, водя раструбом по колёсам, днищу, колпаку.
Чуть не цепанули, а? рассмеялся заливисто и жизнерадостно. Чуть по «занозе» не заработали, а, служивый?
Седых оторвался от своей техники, досадливо посмотрел на обходчика. Он не любил пустопорожний трёп и не собирался точить лясы со штатскими. Да, чуть не влетели. И что теперь?
По непроверенным данным, Транссиб обрывался около Ангарска, но у штаба на этот счёт появилось особое мнение.
Съёмки с нескольких беспилотников показали, что полотно по крайней мере в городской черте цело, нет ни разрывов, ни завалов. Забраться глубже птичкам не хватало дальности, а единственный обходчик-автомат, отправленный на проверку участка дороги до Иркутска, сгинул где-то за Ангарском, как и не было.
Трест «Сибирский путь», взявший подряд на восстановление железнодорожного сообщения по всей Уфимской Директории, выделил технику и спецов. Военных обязали подключиться. Седых, к тому времени вполне обустроившийся в Новотомске отдел кадров гарнизона, файлы да базы данных, непыльно и спокойно, не горел желанием лезть в изуродованное войной Прибайкалье. Но его особо и не спросили.
От Тайшета до Зимы домчали с ветерком. Правда, не открывая окон и не снимая масок. Дело такое от восточного ветра добра не жди. Нуклидка временами загоралась зелёным, но не более того. Жить здесь уже не стоит, а мимо ехать пожалуйста.
В Зиме переночевали в лагере железнодорожников. А дальше уже началась непроверенная колея, пришлось ползти по-черепашьи, с приглядом. Лось, кое-как нацепив на широкую переносицу респиратора очки-хамелеоны, стал похож на стрекозу. За дорогой они следили попеременно с Клевцовым, пока топографу совсем не поплохело. До пригородов Ангарска добрались без приключений.
Седых не любил и боялся старых городов, но железную дорогу так просто не подвинешь на километр-другой. На скорости около десяти километров в час дрезина миновала мост через разлившийся паводком Китой и вошла в окраинные микрорайоны. Сначала экран нуклидки затеплился зелёным, потом пожух, пожелтел и начал недобро наливаться розовым.
Назад надо, нервно сказал топограф. Назад надо.
Но поручику казалось, что ещё чуть-чуть, и проскочат ведь целы же дома, хоть и пусты, ведь нет ни воронок, ни разрухи.
А потом они влетели в красное. Миновали бесконечно длинный цех, выскочили на открытую местность, тут нуклидка и взвыла. Лось уже не спросил поручика дёрнул рычаг так, что едва не вырвал с корнем. Седых тюкнулся лбом в экран, оставив на нём масляный потный след.
Дрезина дала задний ход, и красный фон сменился на успокаивающий розовый, убаюкивающий жёлтый, почти мирный зелёный. Дрожащими пальцами поручик ткнул в пульт посмотреть суммарную дозу. Ничего. Терпимо.
Клевцов стянул респиратор. Его стошнило, едва успел подставить какой-то пакет. Топограф тут же снова облачился в маску, покосился на поручика с плохо скрываемой ненавистью.
Домой? равнодушно спросил Лось.
Назад, через мост, а там километрах в пяти одноколейка уходит её попробуем, инстинкт самосохранения боролся в душе поручика с инстинктом служаки. Другой берег, может, почище
Дальше каждый занимался своим делом Лось следил за дорогой, Клевцов трясся, дав волю радиофобии, а Седых раз за разом прокручивал записи въезда в Ангарск. Стационарная нуклидка писала сигнал на триста шестьдесят градусов. Над замызганным двухэтажным домиком посреди станционного сквера разливалось красное сияние и бежали очень серьёзные цифры
Да, отозвался Седых. Чуть не цепанули. Ну, где там наш землемер? Медвежья болезнь замучила?
Клевцов! протяжно крикнул Лось. И добавил поручику: Ты не трогай его. Он свою дозу уже давно перебрал.
Сосны шелестели кронами, яростное весеннее солнце молча скалилось аккурат над уходящей вдаль насыпью.
Ну и куда он запропастился? Седых недовольно перевесил ноги через борт дрезины. Пойду потороплю.
У Лося тем временем в руках ожила нуклидка. Слабенький сигнал по гамме. Обходчик включил лазерную указку и постепенно сузил обзор до минимума. Стараясь не потерять отмеченное место как раз в стыке, где колпак примыкает к борту, расстегнул нагрудный клапан, достал ватный кругляшок для снятия макияжа. От души плюнул на него и принялся промакивать подозрительное место. Это ж такая зараза, глазом не увидишь.
Вот так хреновина! где-то совсем неподалёку раздался удивлённый возглас поручика. И через секунду: Клевцов!
Когда невидимая радиоактивная пылинка наконец перекочевала с борта дрезины на влажный кругляш, Лось перепроверил «личкой» и ватку, и борт. Кругляш щелчком пальцев был отправлен подальше в сторону. Больше к дрезине никакой дряни не пристало.
Лось осмотрелся. Слева от насыпи лесистый склон полого уползал вверх, по правую дрезина только-только миновала провал, уходящий в широкое, метров триста, ущелье. Каменистый язык едва не от самой насыпи начинал собой цепочку холмов, длинной дугой вдоль ущелья уходящих к кряжу на горизонте. Несмотря на весну, тут и там тайга была побита серо-жёлтыми пятнами не всякий дождь приносит жизнь в нынешние времена.
Что-то неправильное ощущалось в воздухе. Затихли и без того редкие птицы. Стылая, неестественная тишь.
Поручик! крикнул Лось, его голос разорвал окружающее безмолвие на секунду, но оно схлопнулось ещё плотнее. Клевцов!
Никто не отозвался на зов обходчика.
Эхма, тудыть вас, буркнул Лось себе под нос и спустился с насыпи по тропинке, промятой его попутчиками.
В подлеске островки травы чередовались с хвойной периной. Обходчик легко проследил тропу и вышел на широкую полянку, с одной стороны подпёртую расколотым надвое камнем в два человеческих роста.
Эхма, тудыть вас, буркнул Лось себе под нос и спустился с насыпи по тропинке, промятой его попутчиками.
В подлеске островки травы чередовались с хвойной периной. Обходчик легко проследил тропу и вышел на широкую полянку, с одной стороны подпёртую расколотым надвое камнем в два человеческих роста.
Клевцов! уже тише позвал Лось, лихорадочно крутя головой.
На поляне как будто повалялись кони трава полегла в разные стороны, сломанные стебли цветов сочились свежим соком, в нескольких местах дёрн вывернулся наизнанку, обнажая бледную вермишель корней.
И ни следа ни топографа, ни поручика. Лось по привычке бросил взгляд на нуклидку. Экран горел зелёным, хотя около дрезины был чёрен как ночь абсолютно чисто, обычный фон. Очень захотелось дать дёру. Но обходчик натянул респиратор, выставил тридцатиградусный обзор и принялся разглядывать поляну внимательнее.
Нуклидка показала, что две радиоактивные полосы, как следы от саней, уходили с поляны в лес. В другую сторону они упирались прямо в расколотую глыбу.
Лось брезгливо, на цыпочках, подошёл к скале и увидел, о какой именно хреновине кричал исчезнувший поручик Седых.
02
Шота Георгиевич славился тем, что даже времянки ставил на века. Лагерь железнодорожников у станции Зима походил на картинку из строительного пособия. Фундамент аккуратный квадрат сто на сто метров сиял, как лист глянцевой бумаги. Снег, пыль, дождь, грязь ничто не липло к белому пластиковому покрытию. В самом центре квадрата расположились шатры, как колония островерхих десятиметровых грибов. Чуть сбоку примостилось угловатое двухэтажное здание фильтров воды и воздуха. К нему подходила труба от реки, тоже белая и скользкая на вид. Периметр окружала лёгкая ограда не в защитных целях, а для напоминания: вход возможен только через расположенную в одном из углов квадрата мойку.