Ну да бог с ней, с наукой! вслед за этим воскликнул Мезенцев, как мне показалось, с радостью и облегчением. Слушайте дальше Хоть я сказал вам, что в студенческие годы был равнодушен к женщинам, краткосрочные, поверхностные и ни к чему не обязывающие увлечения у меня были. С одной из таких мимолетных спутниц я и повстречался с Томом.
Как-то вечером шли мы с ней по улице, начал Дмитрий Андреевич, но в это время за дверью раздался скрипучий женский голос:
Ми-и-тя-я! Тебя к телефо-ону!
Мезенцев поморщился, точно от внезапной боли, и гаркнул так неожиданно и громко, что я вздрогнул:
Меня нет дома!
А я уже сказала, что сейчас позову тебя, ответили ему из-за двери.
Ну и дура, тихо произнес Дмитрий Андреевич и, картинно разведя руками, поднялся и вышел из комнаты.
Перемахнув через невысокую оградку, трое субъектов, позвякивая в темноте бутылками, направились к скамейкам и столикам, с четырех сторон окруженным кустами сирени, где в хорошую погоду воспитатели детского сада устраивали для старших групп занятия под открытым небом.
А я уже сказала, что сейчас позову тебя, ответили ему из-за двери.
Ну и дура, тихо произнес Дмитрий Андреевич и, картинно разведя руками, поднялся и вышел из комнаты.
Перемахнув через невысокую оградку, трое субъектов, позвякивая в темноте бутылками, направились к скамейкам и столикам, с четырех сторон окруженным кустами сирени, где в хорошую погоду воспитатели детского сада устраивали для старших групп занятия под открытым небом.
Гляди ты, уже починили! изумленно воскликнул один из субъектов, самый долговязый и молодой. Вот это сервис!
Да не ори ты! сердито заметил другой, поприземистее и постарше.
Спокуха, Петрович! Чувствуй себя как дома, понял, заверил его долговязый.
А чего починили, Сань? спросил третий субъект с глазами настолько испитыми, что они светились в темноте.
Да Витька вчера сел на одну из парт, а она под ним хрясь! Он на другую, а она опять хрясь! Умора!.. Ну, Витька, из литейного, знаешь ты его! Здоровенная туша! пояснил долговязый Саня.
Тише ты! снова цыкнул на него приземистый Петрович.
Они уселись на низенькие парты, с трудом просунув ноги под столы, упершись в них снизу коленями.
Сервис! восторженно повторил Саня.
На-ка, открывай лучше, велел Петрович, протягивая бутылку.
Эк не терпится человеку!.. Ну ладно. Да растечется влага небесная по периферии телесной. Так, что ли, в Священном Писании? сострил Саня, принимая бутылку. Вынимай закуску, Кузя, накрывай на стол, как учили.
Саня засунул горлышко в рот, рванул головой, с хлопком выдернув пробку, и вдруг замер.
Чего ты, Сань? участливо спросил его Кузя. Зуб сломал?
Ой! Кто это? удивленно произнес Саня, вглядываясь в темноту.
Дружки проследили за его взглядом и прямо перед собой возле сиреневой изгороди увидели фигуру очень высокого и широкого в плечах человека.
Собутыльники оторопели. Первым нашелся Петрович.
Тебе чего? спросил он у фигуры.
Фигура безмолвствовала, а ответ прозвучал сзади, за спиной у мужичков:
Поставь бутылку!
Собутыльники разом обернулись, но никого не увидели. Саня на всякий случай поставил бутылку на столик, держась за горлышко, потом повернулся к темной фигуре и как можно свирепее крикнул:
Чего надо, говорят?!
Фигура опять не ответила, а вместо ответа слева в проходе через сиреневое кольцо появилась другая фигура, помельче, правда, комплекцией.
Поставь бутылку! повторил все тот же властный голос за спиной у мужичков.
Что за шутки, ребята? примирительно спросил Петрович.
Сань, поставь лучше бутылку, попросил Кузя.
А я что, не поставил, что ли? Да чего им надото?! со страху возмутился Саня и вскочил. От его резкого движения хрустнула спинка на детской скамеечке.
Пора начинать, товарищи! раздался другой голос, но теперь справа.
Две фигуры медленно двинулись к собутыльникам.
Чего ты! Чего надо-то! Как врежу сейчас бутылкой по мозгам! тут же забормотал Саня, подбадривая себя. Только подойди, понял!
Он замахнулся бутылкой, и вино полилось на траву.
Сань, не надо! Кончай, Сань! Поставь бутылку! всполошился Кузя, схватив Саню за руку.
Не, пускай подойдет. Пускай подойдет, понял!
Исполинская фигура, дойдя до первого ряда парт, остановилась, а та, что была слева, продолжала наступление. Когда она приблизилась к Сане, тот вырвался от товарища, подался вперед, но тут же остановился.
Ты чего?! в ужасе воскликнул он, опуская бутылку.
На него смотрела сплющенная рожа, безносая, безухая, с растянутыми в узкие щелки глазами.
В следующий момент фигура выхватила из-за спины металлический прут, коротко взмахнула им и ударила по бутылке, разбив ее вдребезги и обрызгав мужика остатками вина. Взвыв то ли от обиды, то ли от страха, Саня ринулся на противника, но вдруг дернулся назад, схватился за горло и упал навзничь.
Сцены этой оказалось достаточно, чтобы двое Саниных знакомых рванули наутек в освободившийся проход между кустами, бросив собутыльника на произвол судьбы.
Едва они скрылись, из кустов вышли еще две фигуры. Одна из них в пиджаке и белой рубашке с галстуком не спеша наматывала на локоть веревку, заарканившую Саню и повергшую его на землю. Приблизившись к поверженному и склонив над ним обезображенное лицо, фигура в пиджаке произнесла медленно и отчетливо:
Слушай меня и передай своим алкоголикам. Здесь живут маленькие дети. Здесь они занимаются, рисуют, учатся, так сказать, прекрасному А вы, подлые скоты, приходите сюда распивать напитки, ломаете парты, топчете траву и оставляете кожуру от колбасы. Если вы еще раз, понимаешь ли, сунетесь сюда Чтобы духу вашего здесь не было! Надеюсь, ты меня понял! А теперь убирайся!
Слушай меня и передай своим алкоголикам. Здесь живут маленькие дети. Здесь они занимаются, рисуют, учатся, так сказать, прекрасному А вы, подлые скоты, приходите сюда распивать напитки, ломаете парты, топчете траву и оставляете кожуру от колбасы. Если вы еще раз, понимаешь ли, сунетесь сюда Чтобы духу вашего здесь не было! Надеюсь, ты меня понял! А теперь убирайся!
Саня держался руками за горло и не решался пошевелиться. К ним подошли двое с обезображенными лицами. С Сани сняли петлю, подняли его на ноги и легонько толкнули в спину. Последнее, что услышал убегающий Саня, были слова одной из фигур: «Товарищи, давайте быстренько соберем осколки, чтобы пацаны не порезались. Дима, посвети, пожалуйста».
Дмитрий Андреевич вернулся в комнату.
Черт бы их всех побрал! выругался он, впрочем, беззлобно и, видимо, о другом совсем думая. Так на чем мы остановились?
Вы начали рассказывать о том, как познакомились с вашим другом, тем, который называл себя Томом, напомнил я Мезенцеву.
Э нет, молодой человек! энергично покачал головой Дмитрий Андреевич. Другом мне он никогда не был! Вы уж не путайте, ради бога. Черт его знает, кем он стал впоследствии. В таком случае, как говорится, не успеет и петух трижды прокричать
Я сделал удивленное лицо.
Так, право, удобнее, печально улыбнулся мне Дмитрий Андреевич, но вдруг распрямился, мгновенно одухотворясь, и продолжал уже совсем в иной манере: Как-то вечером, стало быть, шли мы с моей подружкой по улице. Разговор у нас, сами понимаете, был ни о чем: перекидывались пустыми фразами, как девчонки играют в бадминтон. И вдруг нам навстречу двое парней. Раз только глянув на них, я уже знал дальнейший сценарий, ибо опыта у меня к этому времени уже было досыта. И точно! Сначала просто ругнулись матом, но чтобы мы наверняка услышали. Потом, опять же матерком, прошлись в адрес моей спутницы. Когда же и это не вызвало ответной реакции с моей стороны, то перешли уже к физическим действиям: преградили нам дорогу, оттолкнули меня от подружки, оттеснили в сторонку, заставили испуганным тенорком произносить прочно уже зазубренный текст: «Ребята, что я вам сделал? Ребята, не надо, я же с девушкой. Ребята, хотите, я вам рубль дам». И так далее по тому же сценарию. Девушка моя в это время проговаривала свою роль. Короче, по всем законам системы Станиславского с четко очерченными сверхзадачами для обеих сторон унизить (первая сверхзадача) и за счет самоунижения избегнуть телесных повреждений (сверхзадача другая) И тут явился Том, сумасшедший зритель, который в разгар спектакля вдруг полез на сцену, вмешался в представление и новаторской своей рукой раздвинул классические его рамки.
Парни были на полголовы выше Димы, к тому же не терпели «интеллигентов», вернее, любили их особой греховной любовью, которая не позволяла им пройти мимо своего предмета, искушала и побуждала к незамедлительному удовлетворению сладостной потребности.
Дима, однако, удовлетворил их не вполне. Все он вроде бы делал правильно: и страх в его глазах появился почти тут же, и руками за них хватался, так что можно было бить его по рукам, строго приговаривая «Убери руки! Я же тебя не трогаю!», и лепетал он жалостливо и уважительно, и девчонку позволил облапить. И все-таки осталась у парней какая-то неудовлетворенность, досадливое чувство некой незавершенности разыгранного спектакля. Уж больно податливый попался «интеллигентик», так быстро напугался и так охотно и безропотно стал унижаться, что получилось как-то несытно.
Видимо, поэтому один из парней, когда уже оставили Диму в покое и собрались уходить, заметил ему осуждающе:
Что же ты, друг, трусливый такой!
А второй добавил, обращаясь к Диминой спутнице:
Мой тебе совет, красавица: бросай ты на фиг этого слизняка, и пойдем с нами. Мы тебя в обиду не дадим.
Из-за нее же, неудовлетворенности своей, они ничуть не озаботились, а, напротив, обрадовались, когда заметили, что с противоположной стороны улицы к ним спешит энергичный крепыш в синем, дедовского фасону костюме и белой рубашке с галстуком.
Однако, вопреки ожиданиям парней, крепыш, перейдя через улицу, направился не к ним, а к Диме и принялся увещевать его, ни малейшего внимания на парней не обращая и стоя к ним спиной.
Да как же тебе не стыдно, товарищ! говорил он с искренним возмущением. Как ты смеешь унижаться перед этой мразью! На глазах у девушки!
Парни озадаченно переглянулись, ибо при всей своей бывалости такого странного проявления совестливой интеллигентности им еще не приходилось наблюдать. Один из них при слове «мразь» шагнул было вперед, но другой потянул его за рукав, дескать, песню испортишь, дурак.