Олечка, миленькая, а может, подождем? Может, подождем, пока они заснут? Пока фонари погасят
Тихо! Ольга решительно шагнула к канаве. Она наклонилась, крякнула, подняла с земли тяжелый березовый чурбан, прижала его к животу и заковыляла к коляске, а Ленка вдруг схватила коляску и метнулась с ней в противоположную сторону.
Ты куда?! прохрипела Ольга.
Нельзя, Моржухина! Здесь же самое светлое место!
Давай назад, дура! хрипела Ольга, стоя на краю дороги, скрючившись и вздрагивая от напряжения, но не выпуская из рук чурбана. Назад. Назад давай, слышишь?!
Вид у Ольги был настолько зверский, что Ленка не посмела ослушаться и вернулась. Вместе они уложили чурбан в коляску, та заскрипела, запрыгала на рессорах, но груз приняла.
Идиотка! выдохнула Ольга и пошла к канаве.
Ты спятила?! Оленька, миленькая!..
Идиотка! повторила Ольга, наклоняясь над другой чуркой. Помогла бы лучше!
Ленка сначала вцепилась в коляску, потом, отпустив коляску, метнулась в сторону, противоположную той, в которой была Ольга, и лишь затем подбежала к подруге и помогла ей оторвать от земли березовый чурбан.
Ты спятила!.. Нас же сейчас Боже мой Не довезем же!.. Ну куда ты ее?! в ужасе шептала Ленка, пока они тащили чурку до коляски, пока поднимали ее, пока втискивали. Ольга сопела и кряхтела, как мужик, а когда чурка была уложена в коляску, снова отправилась к канаве.
Оленька, я тебя умоляю!
Заткнись!
Дашкина коляска, после того как в нее уложили третий чурбан, сильно накренилась и просела на рессорах.
Все, Моржухина! Поехали! К черту!
Стой! Вдоль забора. Там темнее. По тропинке. Да не туда Подожди! Я их одеялом накрою, хрипела Ольга.
Они поехали по малоосвещенной тропинке вдоль заборов. Ленка толкала коляску, а Ольга семенила сбоку, обеими руками подпирая снизу днище и грудью отталкивая от себя кузов.
Странное зрелище являла со стороны эта парочка. Особенно когда, попав колесом в рытвину, коляска вдруг застревала, в ее глубине дергался и колыхался некто громоздкий и бесформенный, укутанный в байковое одеяло, переворачивался набок, грозя опрокинуть коляску, а одна из женщин, вцепившись в днище, грудью отпихивала от себя чудовищное свое детище и злобно хрипела: «Ну куда толкаешь! На себя тяни Опрокинешь! На себя, говорю, тяни!»
Едва перебравшись через дорогу и въехав в темноту фонари в старом поселке уже погасили, Ленка отпустила коляску, отскочила в сторону, перепрыгнула через канаву и обхватила руками ствол березы.
Не могу, Моржухина!.. Иди ты к аллаху!.. Ой, мамочки, умираю! стонала она, сотрясаясь от хохота и медленно сползая животом по стволу.
Прекрати немедленно, Ленка!.. Кончай, слышишь!.. Уроню же сейчас!.. Ленка! Убью, если не замолчишь! сердито шипела на нее Ольга, но не сдержалась и засмеялась вслед за подругой, навалившись на коляску и уткнув лицо в байковое одеяло, которым были накрыты березовые чурбаны.
IX
Когда они въехали на участок, и Ленка покатила коляску к крыльцу, Ольга обернулась закрыть калитку и вдруг заметила в темноте три красных огонька.
Все. Мы пропали. Нас видели, подбежала к крыльцу Ольга.
Чего?.. Кто это нас видел? громко удивилась Ленка.
Да не ори ты! Серьезно тебе говорю у калитки курят какие-то люди.
Ну и пусть себе курят! Нам-то какое дело? Давай и мы закурим за компанию, сказала Ленка, не понижая голоса.
Ольга вырвала у нее коляску, налегла на ручку и повезла коляску к хибаре. Там она, сдавленно кряхтя, одну за другой перетащила березовые чурки в хибару и спрятала их под стол, занавесив скатертью, которую стянула со стола до самого пола. Затем опрокинула коляску, выгребла из нее щепки и ошметки коры, снова поставила коляску на колеса и отогнала к террасе. На все это Ольга затратила не более пяти минут.
Когда она вошла на террасу, Ленка сидела за столом, откинувшись на спинку стула, упершись локтем в один из листков с Лилиными записями и прихлебывая чай из Лилиной чашки. Лиля же пристально смотрела на Ленку, но той как бы не видела.
Ленка, они так пахнут! осторожно прикрыла за собой дверь Ольга.
Чем это у тебя пахнет, Моржухина?
Березы. Войдешь в хибару прямо в нос бьет.
Ну и пусть себе пахнут. Что, плохо, что ли? встряхнула локонами Ленка.
А вдруг ко мне придут с проверкой. Лицо у Ольги побледнело, а глаза сузились. Им и искать не придется. Только откроют дверь в хибару
Ты чокнулась, Моржухина! У тебя мания преследований, сощурилась Ленка, выпуская дым из ноздрей Лиле в лицо.
Не «мания преследований», а «мания преследования», поправила Лиля, глядя как бы на Ольгу.
Ой, Ленка, мне что-то нехорошо стало, правда, присела Ольга на край табуретки.
А я прекрасно себя чувствую. Такое легкое, беззаботное состояние, улыбнулась Ленка. Честное слово, давно мне не было так хорошо Сейчас перекурим и опять поедем!..
Послушай, Ленка, а ведь те люди, у забора Они же наверняка что-то заподозрили А вдруг они на нас донесут
Чепуха! Ленка привстала со стула, поискала сощуренными глазами формочку с окурками, а не найдя ее, вонзила докуренную сигарету в спичечный коробок; коробок опрокинулся, и пепел просыпался на Лилины записи.
Не о том думаешь, Моржухина! продолжала Ленка. Ты лучше думай о том, что надо тебя обеспечить дровами.
Боже! Стыд-то какой! простонала Ольга.
Послушай, Моржухина, я что-то не понимаю тебя. Сердитым жестом Ленка сгребла Лилины листки, сдула с них пепел и швырнула обратно на стол. Ведь твоя же была идея! Сама же говорила: если мы никак не можем наказать этих мерзавцев, то давай хотя бы сопрем у них часть поленьев, хоть так им нагадим.
Я не говорила «нагадим»! испугалась Ольга. Я говорила, что несправедливо это Что мне топить скоро будет нечем
Все правильно экспроприация экспроприаторов, констатировала Лиля, устремив взгляд в пространство между Ленкой и Ольгой, вроде бы в дверь, но как бы сквозь нее, в темноту сада, за забор моржухинской дачи, в глубину окружающей ночи, навстречу еще не родившемуся утру.
Видишь! И дамочка твоя согласна! торжествующе объявила Ленка.
Ой, Леночка, я так с ума сойду! схватилась за сердце Ольга. Я же совсем одна! Никто за меня не заступится! Они же со мной что угодно могут сделать! Под суд отдать!
Дополнительное перераспределение материальных благ, загадочно ухмыльнулась Лиля.
Не болтай ерунды! поморщилась Ленка. Мы ведь с тобой на чужую дачу не лазили? Не лазили. Они где лежали? В канаве, на нейтральной территории Ну и все!
Но ведь они чужие! За них люди деньги заплатили! вздрогнула Ольга. Воровство это, неужели не понимаешь?
Ни фига подобного! решительно мотнула головой Ленка. Эти березы, между прочим, и нам принадлежали. Всей улице. Всему поселку. А они незаконно их спилили Если уж на то пошло, то они нас обворовали, а не мы их!
Неужели ты не понимаешь, что так нельзя?.. Раньше они были ворюгами, а теперь получается
Да какие мы с тобой воры! рассердилась Ленка. Разве нам нужны эти дрова? Ни фига подобного! Мы их из принципа взяли, чтобы гадов этих наказать. Чтобы хоть частично справедливость восстановить. Разве настоящие воры крадут из принципа? Ну и все! И хватит, на самом деле!
Нет, ты никак не хочешь меня понять! твердила Ольга в упрямом отчаянии. Теперь все поменялось местами Нарушили мы с тобой весь принцип!.. Он теперь на их стороне Теперь они запросто могут прийти ко мне, ворваться в дом, разбудить детей И никто меня не защитит. Потому что я воровка! Я, мать двоих детей
Знаешь, милая моя, если ты так рассуждаешь, оборвала ее Ленка и с ненавистью посмотрела на Ольгу, если от одного запаха ты на стенку лезешь, то и рыпаться тогда не надо было! Эдак действительно себя воровкой почувствуешь!
Ленка встала и направилась к двери.
Леночка, миленькая, не уходи, ради бога! Поговори еще со мной! Я тебя очень прошу! кинулась к ней Ольга.
Пошла ты, Моржухина! Противно, ей-богу! Ленка решительно отстранила Ольгу и ушла.
Едва дверь за ней закрылась, как и Лиля стала собираться: сложила свои листки, сунула под мышку коричневый томик.
А ты куда? еще сильнее испугалась Ольга.
Так ведь и мне пора, Ольга Владимировна. Завтра мне предстоит обширная творческая программа, и надо хорошенько выспаться, объявила Лиля. И потом вы с вашей белокурой кумушкой положительно меня утомили. Столько оголенных эмоций из-за каких-то дров! Неужели непонятно стихийное дораспределение. Без него мы бы уже давно и с голоду вымерли и от стужи окоченели.
Оставшись в одиночестве, Ольга сначала убрала со стола, потом перемыла посуду, потом подмела пол на террасе, потом приготовила для Дашки бутылочку с кефиром, поставив ее в кастрюлю с теплой водой. То и дело она прерывала свои занятия, обмирая, затаиваясь и прислушиваясь, при этом на ее лице появлялось выражение какого-то сосредоточенного испуга и одутловатой какой-то муки, после чего вновь, боязливо и замедленно, точно с трудом брала разгон, принималась убирать со стола, мыть посуду, подметать и снова вдруг обмирала, затаивалась и прислушивалась.
Переделав все дела, Ольга закрыла дверь на засов и зачем-то еще на крючок, на который никогда дверь не запирала, погасила свет, в темноте прокралась в комнату, разделась и легла в постель.
Дальнейшее она помнила очень смутно, будто заснула, и ей приснился сон.
Кто-то невидимый, сильный и грубый вдруг схватил Ольгу за горло, стиснул так, что обожгло пятки, и закричал ей в ухо свистящим шепотом: «Только этого тебе не хватало! Мало тебе?!»
Ольга не помнила, как оделась, как выбежала в сад, как добралась до хибары, как у хибары споткнулась, зацепившись ногой за ступеньку, и ударилась лбом о косяк.
У хибары невидимый и грубый вновь схватил ее за горло и зашипел: «Мать двоих детей! Позор-то какой! Мать двоих детей воровка!»
Как она вошла в хибару, как вытащила оттуда березовые чурки, как уложила их в коляску, как выкатила ее с участка на аллею ничего этого Ольга не помнила.
«Я не виновата! оправдывалась Ольга. Меня довели!.. Я назад все везу!.. Потому что нельзя так издеваться над бедной женщиной! Нельзя все на нее взваливать! И требовать, чтобы она еще соображала, что делает! Я все объясню!..»
Ольга не помнила, что перед самым «ездунским» домом в коляске вдруг что-то звонко щелкнуло, глухо хрумкнуло, левый край кузова вдруг опустился к самым колесам, березовые чурбаны выкатились на землю