Ричард бросил на стол два коробка спичек.
Садись, расслабься и смотри на ложку, приказал Дирк. Твои веки смыкаются
У дома Ричарда, взвизгнув тормозами, остановилась еще одна полицейская машина. Угрюмого вида человек выбрался из нее, подошел к дежурившему у подъезда констеблю и помахал у него перед носом удостоверением.
Инспектор Мейсон, уголовный розыск Кембриджшира, представился он. Здесь живет Ричард Макдафф?
Констебль кивнул и указал на боковую дверь с узкой лестницей, ведущей к квартире на верхнем этаже. Мейсон торопливо вошел в дом и тотчас вновь появился на улице.
Там посреди лестницы стоит диван, сообщил он констеблю. Уберите.
Уже пытались, сэр, с тревогой ответил тот. Похоже, он застрял. Все лазают прямо через него, сэр. Простите, сэр.
Мейсон пробуравил его еще одним мрачным взглядом из своего широкого, отработанного за долгие годы ассортимента: от самого недоброжелательного и угрюмого, чернее тучи, до смиренно-усталого и лишь немного мрачноватого таким он одаривал своих детей в дни рождения.
Уберите, зловеще повторил он, снова вошел в дом, на ходу задирая полы пальто, чтобы перелезть через диван.
Ну как, не нашли его? осведомился водитель, вылезая из машины. Сержант Джилкс, представился он. Вид у него был утомленный.
Насколько мне известно, нет, изрек констебль, но мне никто ничего не сообщает.
Знаю, каково это, поддержал водитель. Стоит только вмешаться уголовному розыску, и тебя тут же заставят возить их туда-сюда. А я, между прочим, единственный, кто знает, как он выглядит. Я останавливал его на трассе сегодня ночью. Мы только что из дома Вэя. Там ужас что творится.
Тяжелая выдалась ночь?
И не говорите, чего только не произошло То убийство, то какие-то лошади в ванной У вас, я гляжу, такие же драндулеты, добавил он и указал на автомобиль, в котором приехал сам. Как же он меня бесит! Печку включаешь на полную, а все равно холодно. Радио врубается и вырубается, когда само захочет
Глава 19
В это утро Майкл Вентон-Уикс проснулся в странном расположении духа.
Знай вы его достаточно близко, то догадались бы, что сегодня настроение его было странным в чрезвычайной степени, поскольку он и без того всегда казался слегка чокнутым. Впрочем, близко знали его немногие. Пожалуй, лишь мать. Но между ними теперь шла холодная война, и последние пару месяцев они друг с другом и словом не перекинулись.
Еще у Майкла был старший брат Питер, добившийся невероятных высот на службе в морской пехоте. Если не считать встречи на похоронах отца, Майкл не видел Питера со времен Фолклендской войны, откуда тот вернулся в блеске славы и в орденах и смотрел на младшего брата с высокомерным презрением.
Питер пришел в восторг, узнав, что руководство издательским домом «Магна» взяла на себя мать, и по этому поводу послал Майклу рождественскую открытку. Для него самого величайшим наслаждением в жизни было упасть в грязный окоп и хотя бы минуту пострелять из пулемета. Британское газетное производство и издательское дело даже в теперешнем своем смутном состоянии вряд ли принесли бы Питеру столько же удовольствия по крайней мере пока на их суверенитет не посягнули бы, к примеру, какие-нибудь австралийцы.
Сегодня Майкл очнулся очень поздно после кошмарно холодной ночи и беспокойных видений, не отпускавших его и сейчас, почти в середине дня.
Во сне его мучили знакомые ощущения утраты, одиночества и вины, к которым по непонятной причине примешивалось еще и невообразимое количество грязи. Это одиночество, неизменно сопровождаемое грязью, тянулось несусветно долго, а потом вдруг начали «твари слизкие ползти из вязкой глубины» [5]. Этого он уже вынести не мог и подскочил в липком, холодном поту.
Он не понял, при чем тут грязь, но чувства потери, одиночества, а главное жгучей обиды, желание все вернуть быстро нашли пристанище в его душе.
Даже слизкие твари казались странным образом знакомыми и продолжали маячить на задворках памяти, пока он сооружал себе поздний завтрак, чистил грейпфрут и заваривал китайский чай, просматривал колонку об искусстве в «Дейли телеграф» и неуклюже менял повязку на порезанной руке.
Покончив с этим, он задумался, что предпринять дальше.
Как ни удивительно, ему удалось взглянуть на события вчерашнего вечера холодно и беспристрастно. Он все сделал четко, правильно и вовремя. Однако это ничего не решало. Все самое главное было впереди.
Что все? Ему не понравился этот непонятный ход мыслей.
Обычно к этому времени дня он уже добирался до своего клуба, где его всегда посещало необычайно приятное чувство предвкушения множества дел. Теперь же ни в клубе, ни в каком другом месте заняться ему было нечем, а потому дни тянулись медленно и тяжело.
Допустим, он отправится в клуб и как всегда позволит себе джин с тоником, поболтает со знакомыми, пролистает литературное приложение к «Таймс», «Оперу», «Нью-йоркеру» или что там еще попадется на глаза. Теперь все это не доставит ему такого наслаждения и удовольствия, как раньше.
Затем наступит время обеда. На сегодня не запланировано никаких встреч, поэтому на обед он скорее всего останется в клубе, съест кусочек слегка подрумяненной на гриле рыбы с отварным картофелем и петрушкой, на десерт огромный кусок бисквита со взбитыми сливками. Бокал-другой французского вина. И кофе. А там посмотрим.
Однако в клуб сегодня почему-то совсем не хотелось. Майкл поиграл мускулами на порезанной руке, налил себе еще чаю, безучастно взглянул на большой кухонный нож рядом с чайником из тонкого английского фарфора и немного подождал, не произойдет ли чего. А потом поднялся наверх.
Интерьер его дома отличался холодной строгостью и совершенством. Именно так выглядит идеальное жилище в глазах людей, покупающих подделки под антикварную мебель. Разумеется, с тем исключением, что все предметы обстановки здесь были оригинальными хрусталь, серебро, красное дерево и лишь казались фальшивыми и безжизненными.
Он прошел к себе в кабинет единственную комнату в доме, где не царил стерильный порядок, где книги и бумаги валялись всюду и как попало, выдавая полное небрежение хозяина. Все вокруг покрывал тонкий слой пыли. Домработнице было отдано четкое распоряжение не сметь сюда соваться, а сам Майкл не работал здесь уже несколько недель, с выхода последнего номера «Гипотезы». То есть последнего под его редакцией.
Майкл поставил фарфоровую чашку на пыльный стол, осмотрел старинный проигрыватель, обнаружил пластинку с записью одного из концертов Вивальди для духовых инструментов, включил, уселся и стал ждать, чего ему захочется дальше. И вдруг совершенно неожиданно понял, что он уже кое-что делает, а именно слушает музыку.
Лицо его удивленно вытянулось, стоило ему осознать, что никогда раньше этим не занимался. Нет, он, конечно, много раз слышал музыку и, более того, считал ее приятным фоном для обсуждения новых концертных сезонов, однако ему и в голову не приходило, что ее можно слушать просто так.
Он сидел, до глубины души пораженный переливами чудесной мелодии и мыслью, что она не имеет ничего общего с пыльной пластинкой или старой воспроизводящей головкой.
Но почти одновременно с этим открытием пришло разочарование, и он запутался еще больше. Музыка неожиданно перестала его удовлетворять. Его потребность в ней будто возросла и в один момент оказалась неизмеримо больше способности самой музыки приносить наслаждение.
Он изо всех сил пытался понять, чего ему не хватает. Музыка представилась ему в виде птицы, которая не умеет летать и даже не осознает, чего лишена. Вместо того чтобы парить, взмывать ввысь, совершать лихие виражи и бросаться вниз, вместо того чтобы радоваться головокружительному полету, она ходит себе по земле и не глядит в небеса.
Но почти одновременно с этим открытием пришло разочарование, и он запутался еще больше. Музыка неожиданно перестала его удовлетворять. Его потребность в ней будто возросла и в один момент оказалась неизмеримо больше способности самой музыки приносить наслаждение.
Он изо всех сил пытался понять, чего ему не хватает. Музыка представилась ему в виде птицы, которая не умеет летать и даже не осознает, чего лишена. Вместо того чтобы парить, взмывать ввысь, совершать лихие виражи и бросаться вниз, вместо того чтобы радоваться головокружительному полету, она ходит себе по земле и не глядит в небеса.
Майкл посмотрел вверх.
Через некоторое время до него дошло, что он просто уставился в потолок. Он тряхнул головой. Видение поблекло, оставив легкую тоску и головокружение. Но не растворилось полностью, а погрузилось в глубины его сознания, так глубоко, что он не мог до него дотянуться.
Музыка все еще играла. Теперь она превратилась в достаточно приятный поток звуков, но более не волновала его.
Ему захотелось разобраться, что за чувство его посетило, и в голове вдруг мелькнула идея, где найти подсказку. Майкл долго и сердито от нее отмахивался, но любопытство все же победило, и он вытащил из-под стола большое мусорное ведро. Поскольку домработнице было строго-настрого запрещено входить в кабинет, то мусор не выносили давно, и под слоем окурков он обнаружил искомое порванный в клочья журнал.
Превозмогая отвращение, Майкл с мрачной решимостью собирал вместе ненавистные страницы, кое-как соединяя их между собой скотчем, который то и дело скручивался и прилипал то сам к себе, то к толстым пальцам, то к столу. С грехом пополам ему удалось восстановить экземпляр «Гипотезы». Под редакцией этого мерзавца Э. К. Росса.
Какая гадость.
Он переворачивал тяжелые, криво склеенные страницы с таким видом, будто ковыряется в куриных потрохах. Ни строчки о Джоан Сазерленд или Мэрилин Хорн. Ни единого упоминания арт-галерей на Корк-стрит.
Серия публикаций о Россетти закрыта.
Раздел «Слухи из гримерки» тоже.
Майкл скептически покачал головой и нашел нужную статью.
«Музыка и фрактальные пейзажи», автор: Ричард Макдафф.
Просмотрев по диагонали несколько вступительных абзацев, он стал читать:
«Математический анализ и компьютерное моделирование показывают, что формы и процессы, с которыми мы встречаемся в природе например, наблюдая, как растет дерево, разрушаются горы или течет река, как обретают очертания снежинки или острова, как играет на ровной поверхности солнечный свет, как вливается и смешивается с кофе молоко, как волной катится по залу смех, все эти необыкновенно сложные на первый взгляд вещи можно описать взаимодействием математических процессов, простота которых представляет собой еще большее волшебство.