Ели халву, да горько во рту - Семёнова Елена Владимировна 10 стр.


 Так что же вы думаете об этой истории?  спросил он, когда Романенко закончил.  Кто убил?

 Я не могу знать, кто,  ответил Василь Васильич.  Я думаю, что Колыванова не была одной из подлянок мадам Ульбрехт. Я верю в данном случае моему чутью, которое редко меня подводит. Лейда Францевна содержала элитный притон, куда для известных удовольствий могли приходить занимающие высокое положение клиенты, не боясь быть узнанными или получить дурную болезнь. «Воспитанницами» этого заведения были совсем юные девицы. Среди них не было ни одной старше двадцати одного, двадцати двух лет. Все они были из нищих семей или же вовсе сироты. Я предполагаю, что ублажать клиентов их вынуждали ещё до достижения ими совершеннолетия. В том-то и деликатес. Острые ощущения для тех, кто уже перепробовал всё.

 А что говорили сами «воспитанницы»?

 Ровным счётом ничего! Лейда, шкура барабанная, была к ним добра, видите ли! А, между тем, почти все деньги шли ей в карман. А девушки получали сладости, милые побрякушки и прочие пустяки. Но не перебивайте. Я думаю, что милый друг, который был с мадам Ульбрехт в тот вечер, был клиентом, предназначенным для Колывановой. Но что-то у них не заладилось, и девушку пришлось убить. Но кто был этот человек? И почему наше следствие повело себя столь нерешительно? Тут-то и разгадка. Уверен, ваш работодатель мог бы пролить свет на это дело.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

 Василь Васильич, а что стало с семьями Анны и Фёдора?

 У Анны, можно считать, семьи не было вовсе. Пьяница-мать. А родители Фёдора Врать не буду, не знаю, что с ними стало. Мне то дело не доставило ничего, кроме неприятностей, и я не хотел возвращаться к нему. Да и смысла не было. Я был всего лишь на первом году службы Знаю только, что лавку Палицыны продали в тот же год и куда-то уехали. Они ни на секунду не сомневались в невиновности сына. Если честно, я был у них лишь раз, а после и не заходил. Стыдно было на глаза показаться, словно это я виноват, что их сына осудили

 Мне нужно узнать их судьбу. Я не знаю, каким боком замешан во всём этом деле мой наниматель, но он заплатил мне деньги, и их я должен отработать. То есть узнать судьбу Палицыных, их родственников, когда такие есть, и увериться, что Фёдор, на самом деле, умер на каторге.

 Соответствующий акт можно отыскать, если постараться,  задумчиво произнёс Романенко, теребя ус.  Хотя на что это прольёт свет? В том, что он есть, я не сомневаюсь, а для того, чтобы проверить его верность, нужно прогуляться в Сибирь, да и там вряд ли что найдётся: лет-то сколько прошло. Впрочем, полагаю, тут всё верно. Я же видел этого Фёдора. Он уж тогда был на грани горячки и помешательства

 Но хотя бы судьбу его родных!

 Это можно попробовать. Если только они ещё живы. Опросить ещё живых соседей да знакомцев, нащупать след и красться по нему. Только одному вам, Илья Никитич, не стоит приниматься за это дело.

 Почему ж?

 Вы, может быть, и хорошо знаете свое дело, но вы не знаете Москвы и её обитателей, и это тотчас чувствуется. А чужаку рассказывать ничего не станут, поверьте.

 А что ж мне делать?

 Вам?  Романенко задумался.  Вы где остановились?

 На Чижиковском подворье,  с гримасой отозвался Илья Никитич.

 Ба! И что ж, клопы-то вас там не одолели?

 Не спрашивайте! Эти канальские твари любого сожрут живьём! И зачем только их Бог создал?

 В таком случае, вот вам совет: пойдите теперь на ваше подворье, расплатитесь с хозяином, заберите вещи, пойдите в баню, отдохните там душой и телом и вечером перебирайтесь ко мне.

 Да удобно ли это, Василь Васильич?

 Мне, друг вы мой, всё удобно, так как я неженат. Я нынче не могу дольше сопутствовать вам, поскольку спешу на службу, а вечером мы с вами займёмся вашим делом. Уж я его возьму в разделку!

 Да для чего же вам тратить время на моё дело?  удивился Овчаров.

 А оттого, что каждое дело, в котором не поставлена точка, во мне зудит, как укус клопа. А в том старинном деле точка не поставлена, и я хочу это исправить. Я хочу узнать, что произошло тогда. А, раз уж мы с вами столь чудесным образом встретились, то можно предположить, что это, как говорят святые отцы, воля Провидения, а ей надо следовать всегда,  Романенко поднялся, застегнул форменный китель.

Илья Никитич поднялся следом.

 Ах, да! Чуть не забыл самого главного!  воскликнул Василь Васильич.  Не идите в какую попало баню. Идите в Ломакинские. Непременно в Ломакинские! Баня, друг вы мой, первейшее самое дело. Баня это ж почти как Причастие! Телу во здравие, душе во спасение! Эх, с каким бы удовольствием я отправился с вами! Чох-мох, не дал Бог!

 Не знаю, как вас и благодарить, Василь Васильич,  улыбнулся Овчаров.

 Бога благодарите, что свёл нас,  Романенко протянул Илье Никитичу руку.  Надобно было бы нам с вами на брудершафт выпить, но с утра я не усугубляю, а потому будем считать, что уж выпили и перейдём на «ты». До свидания!

 До вечера, Василь Васильич!

Романенко быстрым шагом направился к выходу, приговаривая любимую поговорку:

 Цоп-топ по болоту, шёл поп на охоту

Глава 3

Пётр Андреевич Вигель задумчиво перечитывал полученное утром письмо. Письмо было от старинного друга отца Петра Андреевича доктора Жигамонта, просившего Вигеля прибыть в имение некой княгини Олицкой, где происходят довольно странные, по мнению Георгия Павловича, события. Пётр Андреевич отложил письмо и, поднявшись с места, прошёлся несколько раз по кабинету, заложив руки за спину.

Что можно предпринять? С одной стороны, нехорошо отказывать добрейшему доктору, но, с другой стоит ли овчинка выделки? Ничего из ряда вон выходящего в доме Олицких не произошло. Безусловно, странности есть, но есть ли преступление? Что ж, выходит, надо ждать преступления? А если можно предупредить его? Георгий Павлович человек здравомыслящий, остроумный, уравновешенный он не стал бы писать зря.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Что можно предпринять? С одной стороны, нехорошо отказывать добрейшему доктору, но, с другой стоит ли овчинка выделки? Ничего из ряда вон выходящего в доме Олицких не произошло. Безусловно, странности есть, но есть ли преступление? Что ж, выходит, надо ждать преступления? А если можно предупредить его? Георгий Павлович человек здравомыслящий, остроумный, уравновешенный он не стал бы писать зря.

Вигель распахнул окно и глубоко вдохнул воздух, который, однако, ничуть не освежил его, так как последние дни был раскалён до предела. Было настолько душно, что казалось, будто воздух стал твёрдым, и каждая клетка тела ощущала его тяжесть. Пётр Андреевич захлопнул окно и утёр платком шею. Должно быть, хорошо теперь в загородном имении князей Олицких! Но ехать туда нет никакой возможности. Нельзя же, в самом деле, оставить службу на неопределённый срок. Двухнедельный отпуск начальство обещало несколько позже, а Жигамонт просит приехать как можно скорее. Нет, никак не вытанцовывается

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянуло жёлтое, высохшее лицо с огромными мешками под глазами.

 Дозволите-с зайти по старой дружбе-с?

 А, это вы, Любовицкий протянул Пётр Андреевич.  Что ж, входите, коли пришли.

 А вы мне не рады,  заметил Антон Сергеевич, входя.

Он и всегда был похож на высохший корень какого-то растения, но с годами сходство это увеличилось ещё больше. При этом в последнее время Любовицкий стал уделять большое внимание своему платью. Вот и теперь был он одет в белый парусиновый костюм, а голову его венчала белая широкополая шляпа. Это одеяние смотрелось на Антоне Сергеевиче вполне нелепо, но он, видимо, не догадывался об этом.

Любовицкий по-хозяйски расположился на одном из стульев, огляделся и спросил:

 Вы, я слышал, днями-с новую должность получили-с? Повышение-с?

 И что же с того?

 Поздравляю-с!

 Благодарю,  холодно отозвался Вигель. Этот визит был ему неприятен. Бывший писарь, сделавшийся теперь известным газетчиком, раздражал Петра Андреевича, но он старался не показывать виду.

 А что наш дорогой Николай Степанович? Его ещё за абшид не вывели-с?  полюбопытствовал Любовицкий, играя тростью.

 Нет,  улыбнулся Вигель.  Просто сейчас он в отпуске.

 Это хорошо-с. А то, боюсь, велел бы он меня взашей вытолкать, не поглядев на моё болезненное состояние-с! Вы-то не вытолкаете-с? Оченно тогда жёстко обошёлся со мной ваш наставник. Лишил места. А если бы я с голоду Богу душу отдал-с?

 Вас предупреждали, господин Любовицкий, чтобы вы не передавали материалы следствия в газеты. Не понимаю, чем вы недовольны.

 А я доволен, Пётр Андреевич! Я Николаю-то Степановичу благодарен-с! Я нынче лицо известное-с! Мои записки в журналах печатают-с! Знаете, откуда я вчера прибыл? Из Петербурга-с! Нынче я принят в домах известных литераторов. Да-с! Увы, наша литература переживает не лучшие времена-с. Достоевский, Тургенев невосполнимые потери-с. Один Толстой ещё держит знамя Кстати, я в скором времени буду у него-с.

 Наша литература, Антон Сергеевич, вырождается в газетничание.

 Ах, Пётр Андреевич, для нашего брата настало не лучшее время. Новый Царь встал на сторону гасильников. Реакция-с!

 И слава Богу!  резко отозвался Вигель.  Пусть будет реакция, и ваши журнальные склоки затихнут. Вы уже взбаламутили общество до того, что у нас стали убивать Царей, а присяжные отпускают убийц гулять по улицам, которые встречают их цветами и аплодисментами, как подлинных героев! Довольно!

 Мы-с? Нет, господин Вигель, мы только-с выражаем мнение народа.

 Когда вы видели народ, Любовицкий?

 Послушайте, Пётр Андреевич, для защиты самодержавия у нас есть Катков, Суворин Уж не желаете ли вы, чтобы его защищали-с прогрессивные люди из разночинцев тогда, когда сама аристократия-с точит на него зуб? Может быть, вы не знаете-с, как злословили в салонах, когда умирал наследник престола-с?

 Знаю, Любовицкий. Знаю и то, как ответил злословящим Тютчев:

Сын царский умирает в Ницце

И из него нам строят ков

«То божья месть за поляков»,

Вот, что мы слышим здесь, в столице

Из чьих понятий диких, узких,

То слово вырваться могло б?..

Кто говорит так: польский поп

Или министр какой из русских?

О, эти толки роковые,

Преступный лепет и шальной

Всех выродков земли родной,

Да не услышит их Россия,

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Из чьих понятий диких, узких,

То слово вырваться могло б?..

Кто говорит так: польский поп

Или министр какой из русских?

О, эти толки роковые,

Преступный лепет и шальной

Всех выродков земли родной,

Да не услышит их Россия,

И отповедью да не грянет

Тот страшный клич, что в старину:

«Везде измена царь в плену!»

И Русь спасать его не встанет.

Вы поддерживаете подлость, Антон Сергеевич.

 Когда подлость становится нормой, то её остаётся только поддерживать.

Назад Дальше