А бес их разберёт, какого они там полка Должно быть бывали, ежели офицеры Их благородия моих девушек жалуют, в голосе Липы прозвучала гордость.
А, вот, это поличие тебе знакомо будет? Василь Васильич показал извлечённую их кармана фотокарточку поручика Дагомыжского.
Липа взяла со стола лорнет, прищурилась:
Это Мишка, что ль? Которого давеча порешили?
Ай-да-ну! И откуда ты, Липа, всё знаешь? Словно у тебя везде агентура своя!
Да на кой мне своя-то, мил-мой? Мне и твоей за глаза хватает!
Ах, вот что Романенко покривился. Вот, шельмы! Стало быть, субъект сей тебе знаком?
Бывал, как же. Но давно и всего несколько раз. Очень испорченный вкус у него! Моих девушек лучше ни в одном заведении не сыскать, а для него слишком уж хорошо и чисто показалось! Конечно, выловить нечто из грязи и тащить к себе это интереснее, чем у нас, где всё культурно и благопристойно!
Да уж, что может быть пристойнее бардака!
А ты не смейся! Если на то пошло, так теперь иные благородные девицы и дамы куда распущеннее моих девушек! Только мои от нужды таким ремеслом занимаются, а эти от сытости!
Про дам мы поговорим в другой раз. Ты, что ли, знаешь, кого этот поручик выловил из грязи?
Врать не буду, мил-мой, подробностей не ведаю. А, ежели тебе так надо, то поезжай на Цветной бульвар. Там заведение есть «Мечта» называется. Публика там самая разная отирается. Да ты и сам знаешь, какая на Цветном публика: ширмошня, деловые, обратники, шулера, картёжники, просто любители острых ощущений Последних там иногда режут В общем, ничего примечательного, но есть в этой «Мечте» цыганский хор, и один знакомый «кот» мне рассказывал, что в одну из певичек влюбился офицер, увёз её, квартиру нанял и стал с нею жить.
Так, может, это другой какой офицер?
Нет, мой «кот» его у нас видел, не спутал бы.
А ты говорила, что не бывает в твоём заведении «котов»?
Не бывает. Бывают мои старые-добрые друзья! А этот «кот» мой личный «кот» Он ко мне ходит, Липа чуть улыбнулась и зевнула. Всё, я всё сказала. Езжай, мил-мой, на Цветной и дай мне поспать.
Спокойной ночи, Липа! До свидания!
Век бы тебя не видеть
Покинув заведение Ялович, Василь Васильич решил, недолго думая, поехать на Цветной бульвар лично. Поручать работу кому-то, когда душу томит инстинкт идущего по следу охотничьего пса, и лишать себя удовольствия поимки дичи выше сил сыщика.
Трактир с поэтическим названием «Мечта» был расположен в самом конце бульвара и представлял собой не отличающееся чистотой заведение, в котором в утреннее время было всего несколько типов подозрительной наружности, которые насторожённо взглянули на Романенко, едва он переступил порог. Побледневший буфетчик тотчас исчез из-за стойки. Василь Васильич неторопливо сел в углу и закурил. Он хорошо знал такие места, знал, что вечерами они неузнаваемо преображаются, наполняясь тёмными личностями, которые пьют вино, делят добычу, играют в карты, обирая доверчивых профанов, приводимых сюда «марухами», а иной раз опаивая их какой-нибудь отравой или даже убивая. Наверняка была здесь и шулерская «мельница», наверняка и теперь отсыпались в укромных углах постоянные посетители «заведения» Таких мест в Москве было бесчисленное множество. Но не шулера и ширмошники интересовали теперь Романенко, и он терпеливо ждал, когда появится хозяин трактира, за которым, несомненно, побежал буфетчик, узнавший Василь Васильича, которого едва ли не каждый обитатель трущоб давно уже знал в лицо.
Хозяин, чернобородый, невозмутимый толстяк, явился вскоре и с самым любезным видом подошёл к Романенко:
Не прикажете ли что-нибудь откушать, Василь Васильич?
Нет, не прикажу. Разговор есть.
Слушаю, Василь Васильич, хозяин сел напротив и погладил бороду. Не могу взять в толк, чем моё скромное заведение привлекло ваше внимание У нас всё по закону, всё
А вот Лазаря петь не надо! Что творится в твоём скромном заведении, я очень хорошо знаю, и к закону это касательства не имеет.
Помилуйте, Василь Васильич!
Помилую, помилую, если пособишь одно дельце распутать.
Всегда к вашим услугам, ободрился хозяин.
Цыганский хор в твоём трактире частенько поёт?
Дважды в неделю. Публика очень любит.
А этот офицер бывал у тебя? Романенко положил на стол фотографию убитого поручика.
Ну, конечно! кивнул хозяин, едва взглянув на карточку. Фамилии он не называл. У нас все его звали Мишелем. Бывал неоднократно. И именно в те дни, когда хор пел. Он, бедолага, Катьку полюбил. Бывалоча, сидит и глаз с неё не сводит.
Катька это цыганка?
Точно так. Цыганка. Хороша девка! Семнадцати годов, а красоты небывалой! Он, как с нею знаться стал, так даже карты забросил и всё. Ради неё только и ходил. Словно приворожила она его.
А теперь что же, поёт она?
Куда там! Он ведь увёз её. Говорили, будто нанял квартиру, и зажили они вместе. Не знаю Но Катьки у нас давно не было.
Вот что, милейший, мне эта Катька позарез нужна. Как её мне сыскать?
Мудрёное дело Но, думаю, цыганки, товарки её, должны знать, где она обретается.
А их мне где искать?
А вы обождите минуточку. Вечор у нас хор как раз пел. Устали лебёдушки, так у нас и вздохнуть остались до обеда. Вы обождите, а я сам их пойду поспрошаю.
Иди, поспрошай, любезный.
Может, всё-таки откушаете?
Иди! У меня времени в обрез.
Слушаюсь, хозяин исчез, и Василь Васильич заметил, что за время их беседы сомнительные типы, бывшие в трактире, успели сбежать.
Чернобородый хозяин возвратился спустя четверть часа и доложил:
Всё узнал, Василь Васильич. Катька живёт в нанятой квартирке в Протопоповском переулке. Вот, я вам и адресок записал.
Романенко взял клочок бумаги с написанным адресом и покинул трактир, отвергнув очередное предложение хозяина «откушать» чего-нибудь.
До Мещанской улицы Василь Васильич домчался на извозчике, а затем пошёл пешком. Путь к «Балканам», бедному кварталу, расположенном в Протопоповском переулке и населяемом, преимущественно, студентами, лежал мимо прекрасного яблоневого сада. Романенко с наслаждением вдохнул аромат спелых плодов и, приметив румяное яблочко, сорвал его и надкусил. Яблоко оказалось сладким и сочным, и Василь Васильич в считанные мгновения съел его и продолжил свой путь в тени сада, прислушиваясь, как трещат перегруженные ветви, шумят листья, падают на землю перезревшие плоды
Адрес, данный хозяином «Мечты», оказался точным. В крохотной, бедно обставленной квартирке жила юная красавица-цыганка по имени Катя, и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что в самом ближайшем будущем она станет матерью. Поняв это и поглядев на испуганное лицо цыганки, Романенко закусил губу. Как прикажете сказать женщине, что её возлюбленный, от которого она ждёт ребёнка, убит? Что с ней будет после этого? И с ней, и с ребёнком? Пополнят ряды обитателей Хитровки? Там много таких
Прежде чем Василь Васильич успел сказать что-либо, Катя заговорила сама:
Что же вы молчите? Я знаю, с чем вы пришли Его нет больше, так? Его убили? в её глазах блеснули слёзы.
Откуда тебе это известно?
Я гадала ему Я это увидела Я знала
Да, его убили. И я ищу убийцу. Может быть, ты можешь мне помочь?
Убийцы я не знаю А он знал Когда он приходил в последний раз, то думал, что его убьют
Он тебе это сказал?
Нет, что вы. Он наоборот старался быть беззаботным, но я мысли его знала. А ещё Он сказал мне как-то: они меня уже своим считают, таким же мерзавцем, а я не такой, я в каторгу пойду, если не убьют прежде Я ему говорила, чтобы он ушёл из полка, чтобы уехал со мною или без меня Он обещал. Говорил, что только выбьет деньги, принадлежащие ему, и тогда мы уедем Вместе Я знала, что этого не будет Судьбы не обмануть Катя всхлипнула.
Романенко молчал, пытаясь сообразить, что делать дальше. Внезапно цыганка посмотрела на него своими чёрными очами:
Вы тоже о нём плохо думаете, я знаю. Думаете, что он обманул меня, соблазнил А это неправда Ведь я жена ему.
Василь Васильич вздрогнул:
Что?
Миша любил меня и не считал возможным обманывать. Тем более, не хотел, чтобы наш сын был вне закона. Мы обвенчаны с Мишей. Об этом и запись есть в церкви, внезапно Катя застонала, согнулась, стиснула руками голову, заголосила по-бабьи, глухо, отчаянно: Как же я теперь одна на свете буду? Как же мне жить-то теперь дальше?
К таким сценам Романенко уже привык, и они не заставляли его забыть цели своего визита, а потому он задал новый вопрос:
Скажи, Катя, а где ты познакомилась со своим мужем?
Мы выступали в полковом клубе Нас пригласил поручик Разгромов. Он тогда с Грушей воловодился. А потом бросил её, глаза цыганки блеснули. А она отравилась
Вас, что же, пустили в расположение полка? удивился Василь Васильич.
Что вы! Но голь на выдумку хитра. В столовой есть кухня, окно которой выходит на улицу. Это окно Разгромов отпирал нам, и мы пробирались в клуб для удовольствия господ офицеров. Нет, вы не подумайте дурного! Мы же не подлянки какие-нибудь. Мы песни пели, танцевали Бывало, конечно, господа нас норовили обнять, усадить на колени. А в остальном всё прилично было. А когда Разгромов из полка ушёл, так наши ночные гулянья и прекратились. Больше отважных не нашлось приглашать нас
А оконце-то осталось задумчиво произнёс Романенко.
А оконце-то осталось задумчиво произнёс Романенко.
Можно закурить? спросил Виктор Разгромов, вальяжно усаживаясь на стул перед следователем и скользя насмешливыми глазами по его лицу. Да, впечатления растепеля этот служитель закона ни коим образом не производил. Лицо решительное, с волевым подбородком, и глаза крупные, редко моргающие, синие, светящиеся умом А голос глубокий, спокойный:
Закуривайте, Виктор Александрович.
Разгромов раскурил трубку и вновь обратился глазами к следователю. Ни малейшего напряжения, волнения не чувствовал он, как не чувствовал его, прикладывая холодное дуло пистолета к виску, стоя у барьера или укрощая бешеного коня. За всю свою жизнь Разгромов не знал чувства страха, и подчас ему казалось, что оно просто атрофировано у него, что это некая психическая аномалия. Мальчиком Виктор жил в имении рано овдовевшего отца и был предоставлен самому себе. Он читал множество книг из отцовской библиотеки, охотился, забредая в непроходимую глушь и болота, куда боялись заходить даже бывалые мужики, объезжал коней, учился стрелять и владеть саблей под руководством пожилого ветерана, служившего у отца. Разгромов рано узнал все стороны жизни, и она перестала удивлять его. Даже самые сумасбродные затеи становились вскоре пресными, не веселящими души. Виктору было скучно, но скуку свою он скрывал за напускной весёлостью, стяжав себе славу острослова и ироника. Разгромов был героем, человеком подвига, но места для подвига не находилось, и героический запал растрачивался всуе. Он готов был отдать жизнь за Родину, но не терпел муштры и приказаний. Он стремился к лёгким деньгам, которые давали возможность пожить с шиком, но никогда не копил их, растрачивая легко и беззаботно. Так и стремился Виктор прожить жизнь: без забот, без необходимости подчиняться приказам, легко и весело, не задумываясь о дне завтрашнем. И до сей поры это отчасти удавалось ему.