Я должен идти, Ольга Романовна. Благодарю за то, что ответили на мои вопросы, какой подчёркнуто официальный тон как ножом по сердцу. Неужели он всё-таки верит в виновность Пети?
Я должен идти, Ольга Романовна. Благодарю за то, что ответили на мои вопросы, какой подчёркнуто официальный тон как ножом по сердцу. Неужели он всё-таки верит в виновность Пети?
Пётр Андреевич, как долго вы намерены держать Петю под арестом?
Я не намерен, ответил Вигель. И сделаю всё, чтобы найти настоящего убийцу и отпустить вашего сына из-под ареста. Но пока у меня нет никаких доказательств невиновности вашего сына
Так холоден, так жёсток был этот родной голос, чеканящий каждое слово, что Ольга Романовна не выдержала. Не собиралась выдавать своей тайны, а не совладала с собой, вырвалось из измученного материнского сердца, ищущего любой возможности спасти любимого сына:
Это наш сын!
Вигель вздрогнул и побледнел:
Что вы сказали?
Ольга Романовна опустилась за стол, отозвалась глухо:
Как сказала бы моя бабушка, что сказала, то собака языком слизала Вы не слушайте меня, Пётр Андреевич. Забудьте
Значит, Пётр мой сын? спросил Вигель.
Да, ваш
А Сергей Сергеевич знал об этом?
Нет, конечно. Никто не знал. И не должен знать Я не имела права говорить вам, Пётр Андреевич. Простите меня И забудьте. Такая уж судьба у нас
Прощайте, Ольга Романовна.
Прощайте, Пётр Андреевич
Ольге не хватило даже смелости поднять глаз и проводить Вигеля взглядом. Несколько минут она сидела неподвижно, словно окаменев. Внезапно кто-то вошёл в кабинет. Ольга Романовна очнулась и увидела перед собой дочь. Лидинька смотрела на неё как-то странно и вдруг сказала, болезненно усмехнувшись:
Друг детства, значит Да, маман?
Что ты хочешь сказать? Ольга похолодела.
Теперь я понимаю, почему ты никогда не любила меня
Ты подслушивала, Лида?
Так вышло случайно ни малейшего стыда в голосе Лидиньки не было. А я-то всё ломала голову, почему ты так любишь Петю, а меня для тебя словно нет
Что ты говоришь?! Это неправда! Я всегда любила тебя!
Это правда. И мы обе это знаем. Петю ты даже сама кормила грудью, а меня
Ты не понимаешь, что говоришь! Я ведь несколько месяцев была больна после того, как родила тебя! Я едва не умерла!
Вот, и выходит, что от меня один вред. Да, маман? Я всегда была гадким утёнком в этом доме. Меня никто не любил, кроме Пети
Как ты можешь? А как же отец?
Оставь отца! Отец любил только тебя! Ты для него была всем! Ну, ещё он любил своих талантливых попрошаек
Откуда в тебе столько жестокости и презрения к людям? Мне казалось, что ты хорошо относилась к нашим гостям
Тебе казалось? Да ты хоть раз спросила моего мнения о чём-либо? Вы все хоть раз спросили?! Я презираю попрошаек! Человек обязан сам устраивать свою жизнь, а не таскаться с протянутой рукой! И лично я свою жизнь буду устраивать сама. От тебя мне ничего не нужно. Отец ведь завещал всё тебе и на благотворительность, не так ли? Вот, и занимайся благотворительностью. А обо мне забудь. Я буду жить так, как считаю нужным. Так, как живут настоящие люди. И можешь быть уверена, что эти люди ещё добьются справедливости!
О ком ты говоришь?
О людях труда, о тех, кому ненавистна тирания! Тебе этого не понять!
Действительно, не могла понять Ольга Романовна, когда успели такие мысли завладеть душой и разумом её дочери. Ведь она совсем ребёнок Или дети теперь стали взрослеть слишком рано? Но что же будет с нею? Как она собирается жить?
Ты не можешь уйти из дома. Ты ещё ребёнок, холодно сказала Ольга.
Да, к сожалению, придётся подождать, спокойно согласилась Лидинька. Но это только пока. Я не уйду из дома, но я запрещаю тебе пытаться вмешиваться в мою жизнь. Тебе это не будет трудно, поскольку ты никогда не проявляла к ней интереса. А я, в свою очередь, сохраню твою тайну.
Шантажируешь родную мать?
Нет, но уговор дороже денег, разве не так? Впрочем, ты можешь не беспокоиться Я никогда не раскрою твоей тайны. Не ради тебя, а ради памяти отца и, главное, ради Пети. Мы хоть и расходимся с ним, но я люблю его и зла ему не желаю.
Спасибо и на том
Не за что, маман.
Лида!
Что ещё?
Ты ненавидишь меня?
Нет.
Прости меня Если бы я могла знать
Оставь, я не хочу этого слушать.
Лида ушла, захлопнув дверь. На столе осталась стоять её детская фотография: ангелочек в белом платьице и с бантом Ольга Романовна долго смотрела на снимок, и слёзы безмолвно текли по её щекам. Неужели это она так исковеркала душу собственной дочери? Неужели своим невниманием так ожесточила её? Неужели сломала ей жизнь? Переведя взгляд на фотографию мужа, Ольга почувствовала, как не хватает ей его теперь. Сколько раз, когда случались в её жизни огорчения, он умел утешить её, найти выход из любой ситуации, помочь советом, обогреть словом. Как по-отечески умел подойти, обнять, сказать что-то ласковое, ободрить, как ребёнка:
Что с тобой, Олюшка? Всё будет хорошо, счастье моё, родная моя. Я же рядом, а, значит, ни о чём не беспокойся
Как дорого дала бы Ольга Романовна, чтобы вновь услышать этот полный нежности голос Но муж только смотрел на неё с черно-белого снимка и молчал. Ольга поднесла фотографию к губам, поцеловала:
Нет, Серёжа Ничего уже не будет хорошо За всё надо платить
Полицейская пролётка остановилась в самом начале Сивцева Вражка. Из неё тяжело, опираясь на трость, выбрался согбенный человек с желтоватым, оплывшим лицом, а следом по-юношески легко спрыгнул с подножки седовласый пожилой господин.
Ох, и припекло что-то сегодня, заметил Любовицкий, утирая лысину.
Да, распогодилось, согласился Немировский, застёгивая свой чесучовый пиджак на все пуговицы.
Вот, видите-с, Николай Степанович, и вам пришлось прибегать к услугам прессы! Да-с, пресса ныне сила! В функции расследования вполне могла бы дать фору полиции! У полиции-с реноме подпорчено-с, с полицией не очень откровенничают подобру, а с нами завсегда-с! Да и печатного слова-с все ныне, как огня, боятся!
И сколько же мог говорить этот человек? Болтовня Любовицкого начинала выводить Немировского из себя, и он морщился, как от зубной боли, и уже не раз пожалел, что связался с этим борзописцем. Но, с другой стороны, при всех своих недостатках Любовицкий всё же имел одно достоинство: держал данное слово. А сговорившись с кем другим можно ли быть уверенным в чём-то? Печатного слова, как огня, боятся Да уж, боятся так, что делают секреты и тайны из пустейших вещей из страха, что тайны эти просочатся в газеты, и тем окончательно запутывают следствие. По счастью, эта болезнь коснулась пока только высших слоёв населения и близких к ним, но с ними-то и без того всегда морока была то ли дело простой люд. А следователю Немировскому уже в свете опыта и чина поручались как раз таки дела высшего звена, и с недавних пор Николай Степанович очень насторожённо начал относиться не только к отдельным представителям того или иного класса, но к интеллигенции в целом. Эта публика представлялась ему, определённо, больной и нуждающейся не в следователе, а в психиатре
Желая быстрее покончить с делом, Немировский направился к дому «проповедника» столь быстрым шагом, что Любовицкий не мог угнаться за ним и, наконец, задыхаясь, попросил:
Николай Степанович, умерьте аллюр Вы хотите, чтобы я отдал Богу душу раньше, чем мы побеседуем с клиентом?
Я никогда не поверю, Замоскворецкий, что вы способны отдать Богу душу, не побеседовав с клиентом. И, позвольте усомниться, что вы её намерены отдать именно Богу.
Вы правы, усмехнулся Любовицкий. В Бога я не верю-с. Как, впрочем, и в дьявола. И думаю, там вообще, ничего нет-с. Слизнёт смерть человека, как суховей травинку и ничегошеньки от него не останется.
Как же вы мрачно смотрите на жизнь, Замоскворецкий!
Отчего же мрачно-с? Согласитесь, Николай Степанович, что объективно рассчитывать на забронированные места в раю могут весьма немногие из смертных. А, если выбирать между небытием и адом
Ад для вашего брата вполне подходящее место. Во-первых, там живёт отец всех сеющих ложь газет, а, во-вторых, там вам, по крайней мере, не придётся скучать!
Спасибо на добром слове-с!
Поднявшись по знакомой лестнице, Немировский трижды вдавил кнопку звонка, но ни единого шороха не раздалось в ответ.
Может, их нет дома предположил Николай Степанович.
Нет-с, они дома. Звоните ещё.
Через четверть часа за дверью послышалась шаркающая походка, кто-то защёлкал задвижками, ключами, цепочками, потом чуть приоткрыл дверь и очень долго разглядывал неожиданных посетителей. Наконец, дверь отворилась, и на пороге возникла странная фигура в тёмном балахоне и вязаной шапочке на голове. Трудно было даже с уверенностью сказать, какого пола было это существо.
Зачем пришли? спросил глухой, неживой голос.
«Нетопырь какой-то», подумалось Немировскому.
Мы из газеты, бойко начал Любовицкий. Моя фамилия Замоскворецкий! Может быть, вам приходилось слышать или читать?
В этом доме газет не читают.
Отчего же-с?
Оттого, что мы знаем без них всё, что нам нужно знать.
О, это подлинный дар! Однако, как же нам быть? Мы получили редакционное задание: написать о русском Ницше с Сивцева Вражка! Этот материал наверняка был бы крайне интересен для просвещённой публики! Уверен, что после этого послушать нового порока съехались бы люди со всей России!
Зачем пришли? спросил глухой, неживой голос.
«Нетопырь какой-то», подумалось Немировскому.
Мы из газеты, бойко начал Любовицкий. Моя фамилия Замоскворецкий! Может быть, вам приходилось слышать или читать?
В этом доме газет не читают.
Отчего же-с?
Оттого, что мы знаем без них всё, что нам нужно знать.
О, это подлинный дар! Однако, как же нам быть? Мы получили редакционное задание: написать о русском Ницше с Сивцева Вражка! Этот материал наверняка был бы крайне интересен для просвещённой публики! Уверен, что после этого послушать нового порока съехались бы люди со всей России!
Пророки не разговаривают через листки газет со своей паствой. Пророки вещают избранным ученикам, а те разносят учение по свету.
А что нужно, чтобы стать учеником?
Приходите в назначенные дни, слушайте.
И всё-таки нам хотелось бы побеседовать с пророком лично. Это возможно-с?
Нет. Пророк беседует лично только с духами.
Но вы не дух.
Я медиум. Духи говорят через меня.