Николай послушно поднял пистолет и пошел с незнакомцем. Его дом был сложен из массивных бревен, имел тяжелую дверь, которую открыла на звонок рослая женщина в монашеском облачении. Она молча перекрестила вошедших, провела в просторную спальную комнату с низким широким ложем. Ловко помогла Николаю раздеть раненого, спокойно осмотрела мосластое крепкое тело в многочисленных татуировках. Рассматривая ушибы и ссадины, женщина хмыкала, но вдруг насторожилась, повернула мужика на бок, отогнула ему ухо, осторожно ощупала здоровенный налившийся желвак. Поджала губы и сказала:
Вовремя ты, парень, его поднял, так и преставиться можно было. Ты прикрой его, посиди, я быстро. И ушла в другую комнату.
Николай с уважением смотрел на хозяина. Росту он был приличного, под метр восемьдесят, ширококостный, в возрасте, но вены на ногах не вились, руки имел мосластые, сильные, а лицом походил одновременно и на мужика, и на священника.
Монашка притащила кастрюльку с желтой жидкостью, вату, йод, таблетки, сказала:
Тело оботри, кровьё йодом смажь, голову положи выше. Он в сознании, придуривается.
Ты, Катерина, место знай, сказал мужчина красивым баритоном. Я не придуриваюсь отдыхаю. Позови Лешего, скажи, упал по пьяни. Иди.
Когда женщина ушла, он посмотрел на Николая большими ореховыми глазами.
Уйдешь или ночевать останешься?
Николай долго молчал. Для гостиницы у него не было паспорта, имелась лишь справка об освобождении. В Котунь он прикатил к корешу по зоне, который освободился с месяц назад. Но кореш уже сидел в ментовке. Основательно сидел или так, по мелочи, было пока неясно. А хозяин этот человек серьезный, хотя и из воров, вон как менты от него брызнули. Но для серьезного вора он, Николай, сявка, а «шестеркой» никогда не был. Николай думал. Нарушил молчание хозяин:
Тебя просили обтереть меня. Будь ласков, поспособствуй.
Слова «просили», «будь ласков» встряхнули Николая, он скинул с мужика простыню, начал обрабатывать синяки и ссадины. Работу свою он выполнил быстро, споро, положил под голову хозяина лишнюю подушку.
Переночуй, утром решим, тихо, но в приказном тоне сказал хозяин. Кликуха у меня Сапсан, люди знают и тебя не тронут, ты меня будешь звать Мефодий.
Я Николай, в зоне Акулой погоняли, плохая кличка.
Дверь скрипнула, на пороге переминался с ноги на ногу мужичок неопределенных лет, совершенно лысый. Мял в руках шапку, не заходил.
Леший? Мефодий покосился на дверь. Сыми чеботы, присядь в ногах.
Николай тут только и заметил, что сам ботинки не снял, наследил в чистейшей горнице. Он расшнуровал обувку, отнес к дверям, почувствовал на себе недобрый взгляд вошедшего, вернулся обратно.
Леший, запомни раба божьего Николая, твердо произнес Мефодий. Скажи людям: я его под свою руку взял. Кстати, Николушка, ты и пушку отдай, в доме держать не принято.
Николай вытащил из-за ремня «ТТ», выщелкнул обойму, положил рядом с подушкой. Взгляд Лешего мгновенно изменился, он кивнул и обронил:
Слушаю, Сапсан.
Сейчас же найди Тюрю, скажи, его пацаны беспредельничают. Даю сутки. Не разберется всех опетушим, его самого первого. Иди. И обратился к Николаю: Передай Катерине, чтобы на стол накрывала и костюм мне подала, я встану.
Ели картошку с селедкой, пили самогон, на удивление вкусный и пахнущий свежими яблоками. Потом Катерина принесла крынку горячего топленого молока. Николай удивился, потому что после спиртного молоко никогда не пил, однако, следуя примеру Мефодия, попробовал и с удовольствием осушил две большие кружки.
Хозяин, молчавший во время трапезы, неожиданно улыбнулся и сказал Николаю, кивнув на крынку:
Утром мужиком встанешь. Спасибо тебе, Никола, и спокойной ночи. Екатерина, проводи.
Спасибо за хлеб-соль, спокойной ночи, Мефодий! Николай поклонился и пошел за женщиной на второй этаж.
Комната была опять же большая и чистая, а тахта широкая.
Спасибо, Николай, спи, ежели сумеешь, сказала Катерина и тихо вышла.
Только тогда Николай заметил, что в комнате не один. У окна стояла девица, рисовала пальцем на запотевшем стекле.
Привет! Николай несколько растерялся. И хотя женщин в его жизни было немало, но всякий раз, имея с ними дело, он был пьян, и ни одна ему не запомнилась. Ты чего здесь делаешь?
Девица повернулась спиной к окну, и Николай смог ее рассмотреть. Была она статная, грудастая, с лицом чистым, ненамазанным.
Ты, Николай, чувствую, и нецелованный, сказала она, лениво растягивая слова.
Он почесал в затылке, усмехнулся и смело ответил:
Пожалуй, и так. Тебя как зовут?
Хитрым именем Настя, ответила девушка. В койку пустишь?
Места хватит, ложись. Он быстро разделся и нырнул в постель, стесняясь своих грязных ног.
Настя собралась было рубашку снять, но глянула на Николая, погасила свет и легла рядом.
Проснулся Николай оттого, что кто-то водил пальцем по его лицу. Он поймал руку, открыл глаза, увидел темный разлет бровей, серьезные глаза, открыл было рот, но Настя прикрыла его ладошкой, сказала:
Подымайся, хозяин не любит, когда долго спят, а уже седьмой час.
Николай выскочил из постели, мгновенно оделся и Суворовское, и зона приучили его не медлить, прыгнув через пролет, потом другой, оказался в горнице.
Екатерина раскладывала по тарелкам вчерашнюю картошку и свеженарезанную селедку. Четверть самогона на столе сменили фырчавший самовар и плошка с медом.
С добрым утром, приятного аппетита, сказал Николай, сел напротив Мефодия.
Тот зыркнул из-под насупленных бровей.
Долго спишь, упрекнул он.
Так если б Настя не разбудила, я бы еще часа четыре придавил, признался Николай.
Ты всегда правду говоришь? спросил Мефодий.
Если другому человеку не во вред, так говорю, сказал Николай.
Мефодий был явно недоволен. Екатерина за его спиной перекрестилась, вздохнула.
Так что мне с тобой делать прикажешь? Мефодий толкнул Николаю чашку чая, расплескал половину. Катерина, ты праведников в доме видела?
Переночевал пусть идет, глухо ответила женщина.
Дура баба. Куда идет? Ему дорога только обратно в зону. Мефодий потер небритые щеки, поморщился. Почему небритого к столу пустила? А малый босой, неумытый. У нас хата или барак? Ты хозяйка или подавальщица?
Официантка, подсказал Николай.
Тебя спрашивали? Мефодий сверкнул глазами.
Николай молча поднялся, сел на скамью, обулся, снял с крючка свою куртку, сказал:
Спасибо за ночлег, пистолет следует отдать, у меня другого нет.
Мефодий облокотился на стол, подпер ладонью голову, посмотрел задумчиво, вздохнул и жалостливо произнес:
Ну, спрашивается, мне такое нужно?
Тебе нужно, Коню не в масть, пусть уходит, решительно заявила Катерина. Он еще молодой, у него вся жизнь впереди.
Кончай базар! Мефодий шарахнул кулаком по столу. Баба, молчи! А ты, сявка, исповедуйся!
Меня Николаем зовут, я к тебе в гости не напрашивался. Отдай пушку, я пошел.
«ТТ» брякнулся на стол, одновременно в здоровом кулаке Мефодия образовался «наган».
Ты пацанов пугай, авторитет, спокойно сказал Николай, забирая свой «ТТ» и поворачиваясь к хозяину спиной. Деньги за харчи и самогон, как обустроюсь, занесу.
Ударил выстрел, пуля впилась в дверной косяк. Николай обернулся, сунул пистолет в карман, презрительно бросил:
Ты, Сапсан, еще и стрелять не умеешь.
Мефодий швырнул «наган» в спину упрямого парня, попал в плечо. Катерина, от которой трудно было ожидать такой прыти, кинулась к Николаю, крепко обняла его, усадила на стул.
Поешь, дурень, и не выкаблучивайся в доме, тут разных видали, не удивишь.
Не зная почему, Николай взял вилку, размял картошку, подцепил кусок сельди, аккуратно обобрал кости, съел с аппетитом, запил чаем.
Биография у меня нехитрая. Из дома ушел после восьмого, устроили меня в Суворовское, там кантовался, экзаменов не сдавал, но аттестат мне почему-то выдали. Неродной отец у меня большой «бугор». Армию отслужил нормально, всего два раза в карцере побывал. Забыл, год с малолетками сидел, между училищем и армией. Судимость с меня сняли, потому и в армию взяли. После армии в институт пошел, на жратву подворовывал по мелочи, участковый знал, но не трогал, воспитывал меня. Институт бросил. Так год за годом и шел. Потом кореша дамочку в парке грабанули, а я женщин обижать не могу стоял в стороне. Подъехала «канарейка», кореша брызнули, я дамочке сумку подал, меня в железо и в околоток, и два года за соучастие. Полтора отсидел, по амнистии вышел.
Биография у меня нехитрая. Из дома ушел после восьмого, устроили меня в Суворовское, там кантовался, экзаменов не сдавал, но аттестат мне почему-то выдали. Неродной отец у меня большой «бугор». Армию отслужил нормально, всего два раза в карцере побывал. Забыл, год с малолетками сидел, между училищем и армией. Судимость с меня сняли, потому и в армию взяли. После армии в институт пошел, на жратву подворовывал по мелочи, участковый знал, но не трогал, воспитывал меня. Институт бросил. Так год за годом и шел. Потом кореша дамочку в парке грабанули, а я женщин обижать не могу стоял в стороне. Подъехала «канарейка», кореша брызнули, я дамочке сумку подал, меня в железо и в околоток, и два года за соучастие. Полтора отсидел, по амнистии вышел.
В зоне кем был? спросил Мефодий.
Мужиком, но у параши не спал, ответил Николай. Два года кантуюсь, не хочу в Москву ехать, матушке кланяться, а жилья нет, паспорта, прописки не дают.
Не ври, пошел бы на завод, дали бы паспорт, прописали бы в общежитии, сказал Мефодий.
На завод не хочу корячиться за копейки подсобником. Не по мне.
Откуда пистолет? спросил Мефодий.
Неделю назад в другом городе меня какие-то пацаны в парке прихватили, я только в палатке бутылку водки взял
Украл!
Я сказал «взял». Кража это тайное хищение, а я зашел в палатку и на глазах у хозяина Абрека взял бутылку, два «Сникерса» и ушел. Тут эта шушера и подкатила, один пистолетиком в рыло тыкал. Честно сказать, я думал, что газовый. Ну, я руку ему подвернул, пистолет забрал, другому в лоб ногой двинул, они и разбежались. Так и живу. Баба одна меня своим дружкам в компанию прочила. Посидел я с ними вечером, послушал их разговор тоска. Водка, телки, тачки. Я понимаю, что не о театрах же им говорить, но ведь деньги тоже с умом надо взять. А так, как говорится, одна извилина, и та тухлая. И трезвыми не бывают, и в компании у них кто громче говорит, тот главный, словно менты и агентуры не имеют. Словом, Мефодий, не годится мне такое, два дня пьянки и верная тюрьма. Честно скажу, некоторым зона в кайф, а мне так поперек. Я нынче на дело пойду, но только на свое и со своими, никак иначе. Я не фраер, Мефодий. Мне много не надо. Извини, если обижу, меня воры в законе тоже не устраивают. Я не против картошки с селедкой, только не каждый же день. И костюм хочу нормальный иметь, и машину неворованную, и собственный дом, и девчонку свою, а не общую я человек чистоплотный. Если кому платить требуется, я не возражаю, но по совести.