Там есть состоятельные люди, которым интересны его работы. И они готовы оплатить нашим тюремщикам его пропуск на свободу
И что же вы ответили?
Я ответила, что он должен ехать.
А вы?..
Лидия поморщилась:
Что я? Где я? Я слишком больна, чтобы куда-то ехать. Да и дети
Мне кажется, они бы только рады были уехать. Особенно, Ика.
Да, Ика была бы рада невесело откликнулась Лида и после паузы добавила: Что же я делаю не так? Ни единого дня своей жизни я не жила для себя, не оставалась праздной. Я любила свою семью, для которой жертвовала всем, но моя семья распалась. Я бесконечно любила отца, за которым ходила день и ночь, когда он стал немощен, а он весь последний год попрекал меня, что я не понимаю того, что он пытался до меня донести, укорял теплохладностью ко Христовой Истине. Я любила мужа, о котором заботилась, как мать, но муж объявил, что моя опека подавляет и оскорбляет его личность, и оставил меня. Я любила детей и старалась дать им всё, что только было возможно в наших условиях, но сын сказал, что почти не видел меня и не знал моей ласки, и теперь не шлёт даже писем, а лишь почтовые карточки и деньги, а дочь просто не обращает на меня внимания Я любила всех, я заботилась обо всех, я все эти годы тянула всех на своей шее Что же я упустила? Где оступилась? Был один-единственный человек, который любил меня, любил, зная безнадёжность этой любви, ничего не видя от меня в ответ на свои благодеяния. Этот человек готов был жениться на мне и сделать для меня всё, хотя никогда не говорил этого. Но я не любила его и дорожила своей семьёй. И, вот, я осталась одна. Старая, больная и никому не нужная. Почему так? День за днём до бреда я задаюсь этим вопросом и не нахожу ответа. Ни разу я не отступила от своего долга, а теперь не вижу вокруг ничего, кроме черепков разбитой жизни, моей жизни!
Тая не отвечала. Она сидела, сжавшись, ссутулившись, втянув голову в плечи и глядя в пол, и, по-видимому, чувствовала себя виновницей перечисляемых несчастий.
Подними глаза-то, окликнула её Лидия. Ты не виновата, что всё так случилось. Мне не следовало тебе всего этого говорить, прости. Вероятно, в погоне за материальными благами для моих близких я упустила из виду их души, и они затворили их для меня. Но теперь этого не исправить
Простите меня
Полно, я ведь сказала, что твоей вины в моих бедах нет. Иди, Тася. Я устала Поезжай к нему, утешь, приголубь. А, когда вернёшься, не сочти за труд, зайди ко мне, расскажи, как он там.
Тая поднялась и, склонившись, поцеловала руку Лиды:
Простите нас всех, прошептала, глотая слёзы. И поправляйтесь! Пожалуйста! А я обязательно зайду и расскажу вам всё.
Она ушла. Занавески едва заметно колыхались. Лидия с трудом поднялась и, подойдя к окну, глубоко вдохнула тёплый летний воздух:
Как же, должно быть, хорошо теперь в Посаде! Милый Посад, подожди, я ещё приеду, хотя бы один раз, чтобы надышаться твоим воздухом, насмотреться на природу, которую столько лет не видела, и проститься с тобой. О, так будет! Для этого одного я встану на ноги и одолею дорогу чтобы увидеть небо и лес, лес и небо
Глава 9. Напутствие на муку
Когда-то он казался ей исключительным, необыкновенным человеком, образ которого не отенён ничем. Иногда посещавшие душу сомнения в его непорочности вызывали стыд за саму себя как можно даже допускать подобные мысли! Казалось, что если бы хоть одно из этих случайных подозрений подтвердилось, если бы хоть одно пятно замарало созданный в воображении светлый образ, мир рухнул бы в одночасье.
Глава 9. Напутствие на муку
Когда-то он казался ей исключительным, необыкновенным человеком, образ которого не отенён ничем. Иногда посещавшие душу сомнения в его непорочности вызывали стыд за саму себя как можно даже допускать подобные мысли! Казалось, что если бы хоть одно из этих случайных подозрений подтвердилось, если бы хоть одно пятно замарало созданный в воображении светлый образ, мир рухнул бы в одночасье.
Ту свою детскую наивность Тая вспоминала теперь с грустной улыбкой. За годы жизни невенчанной женой своего «ивана-царевича» она узнала его таким, каким не могла и вообразить в своих испуганных сомнениях, узнала его слабости и пороки, узнала его в нравственном падении, в помрачении духа, в малодушии Но, вот, странность: всё это нисколько не пошатнуло её чувства к Сергею, не оттолкнуло её, а лишь сильнее привязало.
Глаз зоркий, но равнодушный видит только пороки, глаз не менее зоркий, но любящий способен углядеть то, что скрыто под ними. Не сразу, но разглядела Тая в человеке, сперва казавшимся ей мудрецом и героем, а после в особенно тяжёлый период самолюбивым эгоистом, разрушающим и предающим себя прежнего и вместе с тем её, так в него верившую, глубоко-глубоко запрятанного внутреннего человека. Этим внутренним человеком был ребёнок, выросший без материнской ласки и твёрдой отцовской руки, а оттого лишённый прочного основания под ногами, ранимый, самолюбивый, мнительный, доверчивый, застенчивый и неуверенный в себе. Такие качества делают человека слишком уязвимым для всякого удара, превращают его жизнь в постоянную боль и печаль. Чтобы хоть как-то обезопаситься, он прячет себя настоящего как можно глубже, чтобы никто не разгадал его. Неуверенность и застенчивость маскируется показной самоуверенностью и простотой обращения, доверчивость, многократно обманутая, обращается страхом предательства и подозрительностью Душа тоскует по недополученной в детстве любви и теплу, но человек боится показать это, боясь выглядеть смешным, быть уязвлённым. Душа ищет чего-то надёжного и настоящего в жизненных бурях, но, обретя таковое, человек начинает крушить самого себя сомнениями, отравляя свою жизнь. Маленький внутренний человек таится в тёмном углу и боится показаться и в то же время ждёт, что чей-то сочувственный взгляд разглядит его, поймёт его муку и подаст, наконец, руку помощи.
Не книги, не мудрые советы раскрыли это Тае. Измученная придирками и ревностью любимого человека, припадками чёрной ипохондрии, случалось, доводившими его или до болезни или до попыток обрести забвение в вине, во время которых он терял самого себя и потом долго возвращался в обычное состояние, она разглядела, наконец, то, что так пугливо скрывал и оберегал он от сторонних глаз. После этого кризис миновал, отныне Тая любила не вымышленный идеал, а скрытого внутреннего человека, ребёнка, которому отчаянно нужна была помощь.
Иногда она задавала себе вопрос, понимала ли мужа Лидия? Должно быть, понимала, но в какой-то момент устала понимать, желая, чтобы и он хоть немного понял её. А он не понял. Или понял по-своему Что ж, умная, образованная дочь профессора Кромиади имела полное право быть требовательной. Сирота Тая, спасённая Сергеем от смерти, никаких подобных прав за собой не чувствовала и готова была безобиженно принять от него всё, всецело посвятив ему жизнь. В конце концов, на что ещё годится её жизнь? Лишь бы только он был хоть чуть-чуть счастливее!
Как-то вечером Сергей читал ей вслух Чехова. Такие чтения он всегда заводил, когда бывал в более или менее добром расположении духа. На тот раз пришёлся рассказ «На пути», в котором герой утверждал: «Женщина всегда была и будет рабой мужчины. Она нежный, мягкий воск, из которого мужчина всегда лепил всё, что ему угодно. Господи Боже мой, из-за грошового мужского увлечения она стригла себе волосы, бросала семью, умирала на чужбине Между идеями, для которых она жертвовала собой, нет ни одной женской Благородное, возвышенное рабство! В нем-то именно и заключается высокий смысл женской жизни! Из страшного сумбура, накопившегося в моей голове за всё время моего общения с женщинами, в моей памяти, как в фильтре, уцелели не идеи, не умные слова, не философия, а эта необыкновенная покорность судьбе, это необычайное милосердие, всепрощение Эта эта великодушная выносливость, верность до могилы, поэзия сердца Смысл жизни именно в этом безропотном мученичестве, в слезах, которые размягчают камень, в безграничной, всепрощающей любви, которая вносит в хаос жизни свет и теплоту»
Должно быть, слушая эти строки, Тая точно так же впилась взглядом в Сергея, как чеховская героиня в диагноста женской сути. Именно такой рабой и была она, именно таким был её удел и иного она не желала.
Его арест и последующая отправка в лагерь стали для Таи страшным ударом. Хотелось одного не чувствовать более ничего, не дышать, не видеть, не жить Но жить было необходимо для того, чтобы чем можно помогать ему и ждать, ждать Но как же невыносимо долго ждать! Четыре года! О, с какой бы радостью приняла она самую лютую муку только бы он был свободен! С какой бы радостью отправилась в лагерь с ним, подобно жёнам декабристов
Последнее, впрочем, было отчасти выполнимым. Ещё обивая пороги Политического Красного Креста, Тая вынашивала идею поехать следом за Сергеем. Конечно, в лагере быть с ним ей не позволят, но можно поселиться где-нибудь совсем рядом и тогда хотя бы иногда, хотя бы издали видеть его. Эта робкая надежда придавала сил.
Придало их и первое письмо Сергея из Мариинска, в котором он сообщал, что встретился там с Барановским. Пётр Дмитриевич, как ценный специалист, был назначен помощником начальника стройчасти. Будучи человеком деятельным и отзывчивым, он, разумеется, не мог пройти мимо оказавшегося в беде коллеги и исходатайствовал у начальства, чтобы Сергея назначили ему в помощь, отрекомендовав и его как специалиста. И хотя специалистом в нужной области Сергей был никаким, но, как известно, нужда заставит всему научишься. К тому же Барановский учитель каких поискать, да и «ученик», несмотря на все свои внутренние разлады, на редкость легко и быстро схватывал то, что ему требовалось, и работать умел.
После этого письма Тая немного успокоилась. А тут как раз приспело разрешение на свидание Лишь бы только не помешал тому её официально не оформленный статус жены! Этого она боялась ровно до тех пор, пока уже в Мариинске её не оставили в нетопленной избе дожидаться мужа.
Эти последние минуты ожидания показались Тае вечностью. Она лихорадочно ходила по комнате, затем принималась расставлять на столе кое-что из привезённых продуктов, разводить огонь, затем садилась у окна и смотрела, смотрела в сгущающийся сумрак, содрогаясь от вида вышек и колючей проволоки Как-то выдержит это грозное испытание впечатлительная, хрупкая душа Серёжи? Не сломается ли он?
От волнения стало жарко, била лихорадочная дрожь. А вдруг всё-таки обманут? В последний миг отменят своё разрешение, поглумившись ещё раз?
Но этого не случилось, и, когда Сергей вошёл, Тая едва нашла в себе силы, чтобы подняться ему навстречу. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Вглядывалась Тая до боли в глазах: сильно ли исхудал? Не болен ли? Не сломлен ли?
Наконец, он приблизился и робко обнял её дрожащими руками:
Девочка моя Это, оказывается, ты! Какое счастье Они сказали, что приехала жена, и я подумал Лида Хотя я мог бы догадаться. Ведь кроме тебя, мне никто даже не написал ни строчки, словно меня нет. Даже Ика